Блуждающая звезда (сборник рассказов) - Джонс Коуль

— Почему умирают люди?

— Так заведено, — ответил я, сделав вид, что не понял вопроса.

— А я могу умереть?

— Нет, ведь ты же любишь меня, а я бессмертен.

Лельна кивнула головой и успокоилась, а я заглянул в ее глаза и впервые повелел. Я приказал ей жить вечно.

Но все случилось иначе. Вскоре Лельны не стало. Она умерла от разрыва сердца.

В день ее смерти Тод явился в последний раз. Впрочем, возможно, он приходил еще, но это был последний день. Тод старательно изображал сочувствие.

— Мне жаль. — Я не отреагировал, и тогда он, ухмыльнувшись, прибавил: — Не слишком убивайся по ней, Ноет. Она ненавидела тебя.

— Почему? Почему? Почему? Ведь было время, когда она любила! Я знаю это!

— От любви до ненависти всего один шаг. Вот такой коротенький. — Тод отмерил двумя пальцами. — Порой даже не замечаешь, когда делаешь его. Ничего, найдешь себе другую.

Тод говорил дружелюбно, но я видел в его глазах жадность. Он желал овладеть моей душой.

— Конечно, — согласился я. — Найду себе другую.

Едва он ушел, я вытащил из ящика письменного стола пистолет. Дуло приятно холодило разгоряченный лоб. Я трижды нажимал на курок, и пистолет трижды давал осечку.

— Бесполезно, — сказал Тод, объявляя свою тонкую ухмылку в стеклянной дверце книжного шкафа. — Ты не можешь убить себя. Ведь ты даровал себе вечную жизнь.

Направив ствол в ухмыляющуюся физиономию, я выстрелил. Пуля вдребезги расколола стекло. Вместе с ним исчез и Тод.

И тогда я сделал единственное, что мог сделать, подведя итог этой истории.

Я подумал о президенте Семнадцатого, том самом, что пытался силой заставить любить себя. Верно, он не был хорошим человеком, раз столь многие осмеливались думать о том, чтобы его не стало. И я пожелал ему смерти…

ФОНАРЩИК

— Сегодня в двенадцать часов! — жирно кричали заголовки газет:

— Ровно в двенадцать по универсальному времени! — вторили им сообщения информационных агентств:

— В полночь! — важно поднимал указательный палец президент–председатель:

ФОНАРЩИК ЗАЖЖЕТ НАД ГОРИЗОНТОМ НОВУЮ ЗВЕЗДУ!

Не пропустите великого зрелища!

В назначенную ночь никто не спал. Люди бродили по улицам, наслаждаясь свежестью летней ночи, сидели у раскрытых окон иль на приступке у дверей, некоторые забирались на крышу, словно надеясь, что став выше, смогут соприкоснуться с неведомым. Люди ждали удивительного чуда. Ведь рождающуюся звезду суждено увидеть лишь раз в жизни, а некоторые не увидят ее никогда. И этих некоторых значительно больше.

Люди вглядывались в ночное небо и ощущали, как в душе рождается некий восторг, неосознанный, неопределенный — сознание сопричастности с великим, грандиозным, немного таинственным, что выбивается из колеи серой обыденности. И от этого люди становились чуточку счастливее. Они улыбались друг другу, указывая рукой в фиолетовое небо.

— Смотри, это она?

— Нет–нет, это совсем далеко. Наша будет большой и такой яркой, что заболят глаза.

— Не может быть! Разве звезда бывает яркой? — Так восклицали многие. Ведь звезда, дававшая жизнь планете, была тускло–багрового цвета. Она раздарила свою энергию и медленно угасала. И потому люди позвали Фонарщика.

А теперь они ждали…

Тот, кто должен был сотворить чудо, находился в корабле за многие миллионы световых секунд от планеты. Он был один, он не любил, когда ему мешают. Творец нуждается в тишине и покое, он не выносит суеты, а из всех звуков предпочитает рокот ночного прибоя, мерный и бесконечный, словно течение времени.

Он сидел в удобном покатом кресле и, не отрываясь, смотрел в ту точку, где должна была вспыхнуть звезда. Его не раз спрашивали, как он это делает, и он вполне искренне пожимал плечами. Он и вправду не знал. Он не обладал ни колдовскими чарами, ни невероятными способностями, ни громадным энергетическим потенциалом, свойственным созданиям, чья суть в сверхъестестве. Он был самым обычным человеком, каких миллионы. Самым обычным, отличаясь от этих миллионов лишь одним — он умел зажигать звезды.

Это было трудно и необычайно легко.

Для начала следовало выбрать место. Он выбирал его долго и придирчиво, руководствуясь одному ему известными признаками, а выбрав, замыкался в скорлупе собственного я и начинал лепить звезду, совсем так, как дети лепят песчаные куличи. Для этого он порождал в душе музыку. Она шла из самых глубин сознания и не имела четкой окраски. Музыка могла быть громкой и тихой, бурливой и плавной, звонкой и романтически приглушенной. Ее можно было заквасить на реве труб, барабанном бое или звонких гитарных аккордах. К месту был и скрипичный дуэт, и тонкое пение флейты, и капельный звон клавесина. Возникая из ничего, звуки обнимали плотной пеленой, порождавшей различные запахи и видения. Арфа создавала поляну с ароматом ландышей, орган — бездонное горное ущелье, насыщенное ветрами, скрипка — стремительный птичий полет, а в барабанах клокотала гулкая энергия планетарного огня. Вместе с запахами и видениями приходило причудливое ощущение полета и неестественной легкости ума. Стены корабля раздвигались, впуская черноту космоса. Отталкиваясь от магнитного поля, он плыл в темноту — туда, где уже концентрировалась энергия, пока невидимая, но достаточно осязаемая. Бесчисленное множество плотных комочков, покалывающих ласковыми иголочками силовых окончаний. Здесь музыка достигала своего апогея и начиналось рождение.

Он рождал звезду не в приступах боли, а скорее в состоянии неописуемого оргазма, но как знать, не был ли этот оргазм страшнее самой ужасной боли. Все естество его раскалывалось, соединялось с тонкими нитями аккордов и невесомых ощущений, и начинало облекать неопределенное в форму.

Он мог создать любую из восемнадцати звезд по универсальной классификации. Звезду огромную, среднюю и малую, звезду розовую, белую, фиолетовую, апельсиновую, багровую, ослепительно–зеленую. Все зависело от настроения. Если в душе клокотали гнев и ярость, то возникали гигантские белые звезды, способные испепелить живое. Грусть была матерью фиолетовых, лимонных и нежно–салатовых. Они жили недолго, но тепло их было ровным и ласковым. Иногда приходила печаль, и тогда возникали огромные бесформенные багровые. Восторг соответствовал алому, ярче свежепролитой крови. Случалась меланхолия, и тогда точку в небе занимал черный карлик, пустой и холодный. Это был очевидный брак, и он старался не поддаваться меланхолии.

Сегодня ему предстояло создать апельсиновую звезду — посредственную, но зато долгую и надежную. Подобные не взрываются и долго не гаснут. Апельсиновая звезда требовала ровного настроя с оттенком некоторой обыденности. И потому он вызвал квартет — скрипка, фортепиано и глуховато звучащая гитара. Мерный фон, почти ничего не значащий, более ритм, нежели музыка. Полились ровные звуки. Он внимал им каждой порой своей сути, пока полностью не растаял в них. Он плавно растекся по ожерельям гамм, вызвав к жизни сочные видения — тихий небольшой городок, затерянный в глубине континента, зеленоватая речка, сонная в полдень, кукурузное поле с невызревшими початками, закусочная на обочине дороги, горячий запах хлеба с яблоками. Это был вкус апельсиновой звезды.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});