Пепел богов. Трилогия - Сергей Вацлавович Малицкий

на волоске.

— Мы не знаем многого, — улыбнулась Илалиджа. — Мы даже не знаем, сколько таких попыток она совершила за тысячи лет. Сколько зеленоглазых или черноглазых воинов согласно ее замыслу топтали земли Текана, сколько из них пробрались в Запретную долину, сколько дошли до Храма Двенадцати, а сколько не дошли.

— Я тоже пока еще не дошел до Храма, — заметил Кай.

— Дойдешь, — уверила его Илалиджа. — Слишком многое тебе уже удалось, чтобы судьба отвернулась от тебя перед последним шагом. Лучше подумай о том, как тебе явить сиуна Сакува и сиуна Эшар. Ты ведь понимаешь, что это самое трудное? Это не менее трудно, чем ударить ножом в грудь собственную дочь.

— Я не знаю, как явить сиуна Сакува, — признался Кай.

— Как он выглядит? — спросила Илалиджа.

— Я знаю, — подал голос Эша. — В книгах Гимы о нем говорится так: «Образ белесый и мутный, человечный, принимающий в ясный день вид выточенной из горного хрусталя линзы, искажением взгляда определяемый».

— О нем также известно, что долгое время сиун не мог осуществлять надзор над пребыванием в плотском теле самого Сакува, — добавила Илалиджа. — Ведь ты знаешь, что пленники престолов не всегда томятся в каменных узах. Нет, сила и мощь их остаются стеснены, но их осознание получает возможность испытывать все прелести бытия униженных и оскорбленных. Вплоть до телесных мук и смрадной смерти. Те же, кто защищает Запретную долину от непрошенных гостей, одновременно следят за своими подопечными и в Текане. Так вот, сиун Сакува часто терял своего подопечного. И я не знаю, — нахмурилась Илалиджа, — не знаю, как к этому относиться. То ли сам Сакува слишком изощрен, то ли его сиун недостаточно силен? Это не поможет решить нам задачу с его явлением?

— А вот и я! — раздался довольный голос трактирщика. — Вот вино, вот овощи, вот грибочки. Несколько минут, и свиные отбивные последуют на отведенное им блюдо в лучшем виде. Немного терпения, немного терпения!

— Сакува — повелитель зрения и разума, — заметил Кай, провожая взглядом трактирщика. — Недаром клан Сакува именовался кланом Зрячих. Так что не должен был упускать подопечного сиун Сакува. Поэтому над его явлением придется поломать голову. Хотя кое-что меня заинтересовало. Каким образом Пустоте удалось подчинить сиунов?

— Подчинить? — рассмеялась Илалиджа. — Признаюсь, я не занималась делами Салпы, также, как и Тиджа и Вериджа, вероятно, именно это и определило выбор… Сивата. Может быть, у правителя были подозрения относительно верности Тамаша? Но кое-что я успела изучить. Так вот, ни один сиун не был подчинен, как они не подчинены и ныне. А один сиун, а именно сиун Эшар, вовсе превозмог любые попытки воздействия на него.

— Разве так? — удивился Кай. — Отчего же они осуществляли слежку за подопечными? Да и то, что произошло с Хара…

— С Хара все случилось по-родственному, — развела руками Илалиджа. — Думаю, что Хара никогда всерьез не отдалялась от Пустоты, хотя и была во мраке времен рождена от ее правителя. Но мы не знаем ныне, кем был тогда правитель, не знаем, кто был матерью Хары. Да это и неважно. Важно другое, сиуны никогда не подчинялись Пустоте. Пустота в лице наместника Тамаша только следила за подопечными сиунов. Тот рисунок, что нанес себе на спину правитель, лишь позволял видеть глазами сиунов. Позволял войти в магический рисунок в качестве наблюдателя. Все остальное сиун делал сам. Он был охранником, поэтому и притягивался к своему хозяину, пусть даже от него оставалась только жалкая искра, а то и вовсе только пепел. Пепел. Пепел богов!

— А Пагуба? — сдвинул брови Кай.

— Всего лишь снятие пенки с кипящего молока, — хмыкнула Илалиджа. — Или ты не знаешь, что когда зайцы и куропатки плодятся сверх меры, то само собой увеличивается и количество волков? И в лесу наступает маленькая Пагуба. И кого в этом винить?

— Почему Тамаш хочет остановить меня? — спросил Кай.

— Его все устраивает, — вздохнула Илалиджа. — Он наместник, который к тому же научился вселяться в тела людей. Сиват здесь его не достанет. Салпа прогнется под весом правителя Пустоты. А никакие ловчие Пустоты с Тамашем не справятся. Он лучший после правителя.

— И он убил последнего ишу, — заметил Кай.

— Лично удостоил его ударом, — горестно опустила глаза Илалиджа. — Хотя думаю, тот служил Тамашу. Служил вопреки воле матери. И знаешь почему? Он видел, как ты сражался во время Пагубы. Видел, как ты сражался с Пангариджей и Аршем. Видел, как служившая тебе девчонка творит во дворце иши великую ворожбу. И он испугался. Правители не любят героев. Герои опасны.

— А это? — Кай выудил из-за пазухи и положил на стол каменный нож.

— Это великий талисман, — побледнела Илалиджа. — Сиват взял его, потому что он вырезан из стены его убежища. Пронзая плоть Салпы плотью Пустоты, он соединил два мира и сумел избежать гибели для своего.

— И запер чужой, — подал голос Эша.

— Не он этого хотел, — хмыкнула Илалиджа.

— Ладно, — убрал нож Кай. — Скажи тогда, зачем Тамашу Пагуба?

— Если двенадцать сиунов будут повержены, тогда, с учетом мощи вошедших на землю Салпы воинств Пустоты, Тамаш сможет позволить себе явиться в Запретную долину и остановить тебя, — выговорила Илалиджа.

— И что я буду с ним делать? — не понял Кай.

— Ничего, — усмехнулась Илалиджа. — С ним никто ничего не сможет сделать. Так что думай о том, как будешь бежать на крышу Храма, чтобы завершить давнюю ворожбу. Бежать, как заяц, уворачиваясь от ударов Тамаша. Бежать и надеяться, что Сиват и там сможет оказать тебе помощь. Но это потом, если все будет совсем плохо. А пока все хорошо. Думай, как явить Сакуву.

— А вот и опять я! — вновь подал голос Муриджан. — Свиные отбивные и чесночные хлебцы, запеченные в лучшем пергаменте с оригинальными пожеланиями каждому!

Издающие удивительный аромат блюда заняли места перед четырьмя едоками, после чего трактирщик с поклоном подал каждому сверток с румяными хлебцами.

— «Доблесть умаления больше доблести возвеличивания, поскольку не только уместить большое в малом труднее, чем малое в большом, но и первое является хитростью, а второе обманом», — громогласно прочитал выпавшие ему слова Эша и приосанился, вдыхая густой аромат. — Не очень понял, да и не так уж верю всем этим трактирным и ярмарочным гаданиям, но общий посыл ухватил — я маленький, хитрый и очень доблестный!

— Неплохо, — рассмеялась Илалиджа и развернула выпавший ей пергамент. — «Великая хитрость подобна великому лабиринту. Гость, который теряет нить выхода, рискует столкнуться со строителем, который не может покинуть собственное детище», — прочла она вслух. И пояснила: — Можно сказать и проще. Не перехитри самого себя. Только ведь есть и