Туарег 2 - Альберто Васкес-Фигероа

Когда начнем?

– В серый час. Есть поговорка: «Кто сразится с „французом“ утром, наверняка проиграет. Кто сразится с ним на закате, у того множество шансов победить».

– Объясни.

– В пустыне европейцы пользуются солнцезащитными очками. И даже несмотря на очки, свет их донимает в течение дня. С наступлением сумерек, когда они снимают очки, резь в глазах не сразу проходит.

– И это делает их уязвимыми?

– Очень! И к тому же обычно в это время начинает дуть ветер, подымающий песок. Глаза еще больше страдают. Добавь сюда усталость, раздражение – даже самый лучший стрелок в таком состоянии рискует не попасть в слона и с десяти метров.

– Ух ты, я никогда не обращал внимания на такие детали.

– Все это важно, брат. Первой обязанностью имохага является изучение любых перемен на небе и на земле, в поведении людей, животных или растений, ибо от глубины познаний зависит продолжительность нашей жизни.

– Слушай, ты все это вычитал в книгах? – спросил Сулейман, которому стало стыдно за свое невежество.

– Кое-что – да, но остальное подслушал. Все эти премудрости в нашем народе передаются из уст в уста. Мама знает очень много пословиц и поговорок, но ты редко обращаешь внимание. Стоит послушать и попытаться разгадать скрытый в них смысл. Поколения наших предков постарались, чтобы все это дошло до нас. Они оставили нам в наследство единственное, что по-настоящему важно: опыт, который не дает солнцу нас сжечь, жажде – свести с ума, а песку – погрести преждевременно.

– Обещаю тебе, если мы выкрутимся из этой ситуации, я буду больше уделять внимания нашим пословицам.

– Тогда, в первую очередь, запомни вот эту: «Задница в песок – и нет забот». Так что вставай – и вперед…

Солнце позволило своим последним лучам попрощаться с песком и черными скалами и почти тут же скрылось за высокой дюной с пологими склонами. Пора уж на покой, устало плавить все вокруг, как в кузне плавят железо.

Спустя мгновения все вокруг окрасилось в бледно-розовый цвет, напоминающий разведенную гуашь, затем краснота исподволь поглотила все колеры, но продержалась недолго, уступив место серым оттенкам, рыцарям-предвестникам непроглядно-черного, чьи штандарты уже сгущались на горизонте.

Мириады москитов поднялись из расположенного на северо-востоке древнейшего солончака – высохшего озера, покрытого слоем соли. Насекомых влек запах крови, который вот уже три дня поднимался над старыми горами.

Никогда еще в этом краю пустыни не происходило ничего подобного.

Никогда еще не было случая, чтобы сошлось столько жизней…

И столько же смертей.

Стервятники, гиены и шакалы, но что самое удивительное – люди разных рас делили между собой пространство, куда редко кто забредал.

Трупы издавали мерзкий запах.

Для москитов он был слаще сладкого, а сами трупы – сказочным пиром, которого они дожидались так долго.

А для вездесущих мух наступила настоящая оргия. И откуда эти мухи берутся, никто не мог понять.

Бруно Серафиан снял уже бесполезные очки и энергично потер пальцами глаза. Затем коротко выругался.

Пустыня была ему ненавистна.

В любой день и час, в любое время года.

Он в очередной раз задался вопросом: какого черта выбрал столь глупый и опасный образ жизни, зачем провел столько времени на необъятном континенте, чтобы в итоге возненавидеть его.

Ему не хватало смога и асфальта.

Ему не хватало городского шума.

Не хватало дождей, снега и прохлады.

Сейчас он что угодно отдал бы за то, чтобы иметь возможность поднять голову и засмотреться на полет самых обычных голубей.

Но над головой летали стервятники.

Десятки стервятников, которые, снижаясь, описывали все больше и больше сужающиеся круги. Поверхность земли вскоре остынет, и для них настанет час пиршества.

Несмотря на то что ноздри Механика были забиты песком, он ощущал отвратительный запах, наполнивший воздух.

Запах смерти.

Где же тут живые и где мертвые?

Дерьмовщина!

Он бросил взгляд на скалу, которая высилась подобно форштевню гигантского корабля, который неведомо как был занесен в пустыню, и вынужден был признать, что хороший стрелок, расположившись на вершине, запросто приумножит число трупов.

Навевавшие тоску горы, которые даже не имели собственного названия и едва ли достигали двухсот метров высоты, тем не менее были впечатляющей природной крепостью, у подножия которой вполне могли полечь большие армии.

Бруно стал всматриваться в каждую расщелину, в каждый выступ в поисках проклятых туарегов, однако вскоре заморгал от рези в глазах, и у него возникло странное ощущение, что предметы теряют свои очертания.

Он посмотрел на того, кто находился справа от него.

– Слушай, тебе ничего не кажется?

– Ох… Кажется, что я сейчас сдохну.

– Ты что-нибудь видишь?

– Какого хрена ты хочешь, чтобы я видел? Ставлю свои яйца, что эти выродки и на мертвых не дадут взглянуть.

– Ну что, начнем или дождемся наступления ночи?

– Ночью будет еще хуже, да и чего время терять.

Бруно подумал еще немного, потом вскинул руку, давая сигнал приготовиться к выступлению.

– Да будет так, как угодно Богу! – тихо проговорил он для самого себя.

Затем во все легкие крикнул:

– Рассредоточиться!

Он повторил команду по рации, чтобы вторая группа, расположившаяся по ту сторону скалистого массива, тоже выступала.

Поиски начались.

Каждый шаг был победой, ибо каждый из наемников считал, что именно он, а не другой, идущий рядом, является мишенью для невидимого врага, причем врага, который никогда не промахивается.

Ветер крепчал.

Песок летел.

Москиты впивались в каждый миллиметр неприкрытого тела.

В первой скальной гряде их никто не поджидал, и это вселило в души наемников надежду, что, возможно, бедуины решили не сталкиваться с ними напрямую. Во всяком случае пока.

Десять метров.

Двадцать…

Раздался выстрел, и между скал покатилось эхо, затихая вдали. Наемник, шагавший за спиной Бруно Серафиана, истошно завопил:

– В меня попали! В меня попали! Попали! Попали!

– Заткнись, мы это уже слышали! – рыкнул Бруно. – В какое место тебе попали?

– В ногу! Я истекаю кровью.

– Наложи жгут и пригни голову! – раздраженно приказал Бруно. – Кто-нибудь видел хоть что-то?

Ответом было молчание.

– Дерьмо! Они хотят перестрелять нас, как кроликов. Всем затихнуть и смотреть в оба!

Время, казалось, остановилось, с каждой минутой становилось все темнее.

Никто не шевелился, зная, что это было единственным способом избежать пули. Раненый продолжал стенать, без особого успеха стараясь остановить кровь.

Неожиданно на вершине скалы мелькнула стройная фигура Гаселя Сайяха, и кто-то прокричал, показывая в ту сторону:

– Вон он! Он там! Слева!

В унисон раздались выстрелы, однако туарег, словно привидение, скрылся за скалой. Было похоже, что он появился специально, желая отвлечь на короткое время внимание противника. Те, кто подумал об