Арбалетчики князя Всеслава - Безбашенный

— Причины дезертирства без труда

Поймёт солдат, для нас они честны.

А что ж до ваших мнений, господа,

Нам ваши мненья, право, не нужны!

Я шёл сквозь ад шесть недель и я клянусь:

Там нет ни тьмы, ни жаровен, ни чертей,

Лишь пыль, пыль, пыль от шагающих сапог,

Пыль, пыль, пыль, пыль, пыль, пыль — видит бог!

Хрен он угадал, этот Коваль! Там есть ещё и недоступные, но жестоко дразнящие своими прелестями красотки — ага, вроде этой, на муле! На рудник мы шли из Кордубы, хотя и не на пределе сил, но и не вразвалочку, всё-таки поспешали. Как раз два дня тогда и вышло. Но сейчас, дабы не растрясти «почтенную», которой это «невместно», никто не торопится, и боюсь, как бы переход не растянулся дня на три. Этот день, первый, я продержусь нормально, спасибо Астурде. Второй, завтрашний — уже с трудом, Велия ведь, проклятая чертовка, своё дело знает. Но если наступит третий день, а мы будем всё ещё не в Кордубе с её местными шлюхами… Ох, млять! Только не это!

Привал, по идее, предназначен для отдыха — ага, душой и телом. Насчёт тела — согласен, хотя и… гм… не безоговорочно, млять! О душе и вовсе промолчу — концентрируется, паскуда, в той же самой части тела, которая «не безоговорочно»! Желудок-то наслаждается горячим обедом, но вот ниже… Млять! Местные бабы не носят обувь на толстой подошве или на высоком каблуке, отчего коротконогих видно сразу, даже не намётанным глазом. Собственно, коротконогих баб большинство, и немногочисленные длинноногие на их фоне выделяются довольно резко. Чаще они почему-то встречаются среди блондинок и шатенок, среди брюнеток гораздо реже, а среди ярких смуглых брюнеток — особенно редко. Но именно такой ходячей аномалией и оказалась Велия! На привале, когда она пешком, это особенно заметно! Астурда тоже не особо-то коротконога, на таких мой инстинкт самца практически не клюёт, у неё зад как раз на середину роста приходится, что для баб вполне нормально и очень даже неплохо. Но у Велии середина роста приходится чуть ли не на промежность — и это у смуглой брюнетки! И как прикажете такое выдержать?! Ох, млять! Скорее бы добраться до Кордубы!

Марш приносит некоторое облегчение — верхом на муле её ноги полусогнуты, и их длина не так бросается в глаза. Но сидит-то она по-женски, обе ноги на одну сторону, иначе ведь в длинной юбке и не усядешься, и эта мучительница то и дело закидывает ногу на ногу, да ещё и едет поблизости… Млять! Нет, так не пойдёт! Погоди, чертовка, теперь моя очередь дразнить!

— «Шварцбраун» на русском! — подсказал я нашим и загорланил сам:

— Тёмен ты, лесной орех,

Загорел, как я, совсем как я!

Загорелой быть должна

И девушка моя!

Узнав мотив и мигом сориентировавшись, наши весело подхватили бессмысленный, но узнаваемый припев:

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха,

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха!

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха,

Юби-ди-и, юби-юби-ди!

Этот перевод знаменитого немецкого марша «Шварцбраун ист ди Хазелнюсс» был, конечно, не дословным, но наиболее близким по смыслу, который не имел ни малейшего отношения к нацистам, чего бы там ни воображали себе наши малограмотные обыватели, только по советским фильмам про войну этот мотив и запомнившие…

Девушка моя скромна,

Но жарка и жжётся, как огонь!

Кроме нашей страсти мне

Не нужно ничего!

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха,

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха!

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха,

Юби-ди-и, юби-юби-ди!

Смысл самый мирный, ведь война для солдатни — это работа, а кому ж охота петь о работе? По собственной воле солдат поёт о совсем других вещах:

Пусть она бедна, как мышь,

Нет у ней ни дома, ни двора,

Всё равно на свете всём

Нужна мне лишь она!

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха,

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха!

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха,

Юби-ди-и, юби-юби-ди!

Обыкновенная песня о небогатой, но любимой невесте. Но мотив! Но ментальные ассоциации! Серёга вон даже сквозь весёлую ухмылку ухитряется скорчить зверскую рожу, да и Володя от него не отстаёт — у обоих ведь мотив и припев ассоциируются с шагающими по нашей земле наглыми крепенькими мордоворотами-фрицами — ага, в лихо сдвинутых на затылок «рогатых» касках, со «шмайссерами», с расстёгнутыми воротниками и с закатанными по локоть рукавами!

Крепок ты, лесной орех,

Крепок, как и я, совсем как я!

Быть такою же, как я

Должна жена моя!

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха,

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха!

Юби-ди-и, юби-юби-ди, ах-ха-ха,

Юби-ди-и, юби-юби-ди!

В чём была главная ошибка советской кинопропаганды? Не на тот типаж героя ставила! Отрицательные герои, вражины — хоть фрицы, хоть белогвардейцы, хоть просто буржуины-империалисты — сплошь альфы, высокоранговые самцы, доминанты. Весь их вид, все их ухватки — именно таковы. Именно таким любит подражать детвора, именно от таких без ума и бабы. А положительные герои — сплошь омеги, низкоранговые задроты, шестёрки, то бишь в реале — заведомые неудачники. Ну и кому охота подражать такому? Кто такого любить станет? Да с такой «своей», мать её за ногу, пропагандой, млять, никакой «вражьей» не надо! Именно этот ментальный посыл — мы поём песню крутых высокоранговых самцов — и выдали ребята наилучшим образом. Ну, и я сам, конечно же, горланил основные куплеты весело, всем своим видом давая понять, что они совсем не о гнетущем задроченного служивого воинском долге! Ну и эфирку, само собой, не забывал надувать — зря, что ли, биоэнергетикой занимался? Не понимая по-русски, именно эту невербальную составляющую и уловила деваха в самом чистом виде. Да и сам мотив — бодрящий, умеют фрицы песни для маршей подбирать. Наши сослуживцы-иберы, тоже не понимавшие ни слова, втянулись в ритм и зашагали энергичнее, пружинистее, быстрее. Да что сослуживцы, вояки как-никак! Упрямые и ленивые мулы — и те стали пошустрее переставлять копыта! Вот бы так всё время — быстро добрались бы до Кордубы! Кажется, эту мысль я проговорил вслух…

— Ооо, Кордуба! — подхватил Хренио — с теми же ассоциациями, судя по масляным глазам.

— Кордуба! — предвкушающее заревели иберы, и снова колонна задвигалась ощутимо быстрее. Видимо, не у одного только меня «не безоговорочно», гы-гы!

Весь оставшийся путь до вечернего привала Велия меня уже не дразнила и выглядела задумчивой. Опять не слава богу! Думающая баба — не столь уж частое явление в нашем грубом земном мире, а если она при этом ещё и смазлива… Даже не стремясь раздраконить меня, она всё-же ухитрялась это сделать! За ужином тоже не выпендривалась, хотя глазками постреливала, когда ей казалось, что я не вижу. Ага, теперь мы решили поиграть в скромненькую наивную простоту! Ну, ну!

Мы как раз, насытившись, травили анекдоты.

— Так, господа, позднесовдеповские экспериментальные спички помните? — начал я вступление к очередному анекдоту, — Те, у которых чиркало на коробке было не сплошное, а маленькими квадратиками в шахматном порядке?

— Ага, помню, — подтвердил Володя, — Пару-тройку спичек ещё зажжёшь, а дальше — хрен! Звиздец чиркалу! А в нормальных коробках — хрен где найдёшь, только такие везде и есть! Вот тогда-то у нас и начали все переходить на зажигалки!

— А, теперь и я вспомнил! — оживился Серёга, — Да, были такие — редкостная хрень!

— Вот именно. Тогда слухайте сюды — анекдот про эти спички! Выползает, значится, из кустов партизан к железнодорожному полотну, роет яму между шпалами, закладывает под рельс связку толовых шашек, вытягивает бикфордов шнур и достаёт спички. Чирк первую — хрен там! Чирк снова — сломалась! Чирк вторую — хрен там! Чирк опять — сломалась! Чирк третью — хрен там! Ну, поняли, короче. Вдоль полотна звиздует часовой-эсэсовец, видит эту картину маслом, тихонько подкрадывается сзади, заглядывает из-за плеча, въезжает в ситуёвину и ржёт. Партизан оглядывается — немая сцена.

— Ти есть руссиш партИзан?

— Ну, партизан, — отпираться-то без толку, ясно же всё и козе.

— Ти есть делляйт мина?

— Ну, делаю…

Фриц забирает у него спички, разглядывает:

— Ооо, Балябанёво-эксперименталь! Ну, тафай, тафай! — я показал жестом возвращение партизану спичек обратно.

— Гы-гы-гы-гы-гы! — заржали наши, включая и Васькина.

— Эй, друзья! Вы веселитесь, а мы нет — разве это хорошо? — обратился к нам один из иберов, — Расскажите что-нибудь весёлое и нам — мы тоже хотим посмеяться!

Вот это озадачили иберийские камрады! Им же, аборигенам античным, надо что-нибудь попроще, без скрытого смысла! Разве только чего-нибудь из ходжи Насреддина для них переделать? Помнится, из позднесоветского опыта, один и тот же анекдот смешнее, если он про человека важного, известного, перед которым трепетать положено. Так, кажется, придумал!

— Ладно, слушайте. Про карфагенского суффета Ганнона слыхали? Ну, тот, который в ихнем «совете ста четырёх» против Баркидов всегда выступал. Вот, пригласил этот Ганнон к себе на обед богатого работорговца — о выгодной сделке договориться. Ну, люди важные, солидные, сразу о деле говорить — не по достоинству. Поели, вина выпили, весело им, шутят. Тут Ганнон спрашивает купца: