Смерть и немного любви - Александра Маринина

– Что вы несете! – взорвался Турбин. – Что за бред!

– Это не бред, спросите у своей матушки, она вам расскажет, как ваш папочка справлял сексуальную нужду с трупами. Наверное, получал при этом огромное удовольствие. А еще она вам расскажет, что он работал санитаром в морге.

– Замолчите! Эля, не слушай его, он врет, он все врет, ты же видишь, он хочет нас поссорить! Пойдем отсюда.

– К сожалению, Эленька, я не вру. Может быть, тебя и не удивляло, что твоя будущая свекровь не рвется назвать тебя невесткой, может быть, ты просто не обращала на это внимания. Но твой Валера не мог об этом не знать. Почему же его-то это не удивило? Да потому, что все это правда. Твои дети будут уродами с шестью пальцами и умственной отсталостью, потому что отец твоего жениха – алкоголик с тяжелой сексуальной психопатией.

– Это ложь! – снова крикнул Турбин. – Эля, не слушай его.

– Слушай, детка, слушай. Это не ложь, – устало сказал Марат, снова опускаясь на одеяло. Ноги у него подкашивались. Он и не предполагал, что игра припасенными заранее козырями отнимет у него столько сил. Он всю жизнь делал гадости и подлости, но никогда это не было так трудно, как сегодня. Может быть, оттого, что никогда он не бил людей так больно, как только что ударил Турбина. – Сядь, Эленька. – Он похлопал рукой по одеялу рядом с собой. – Посиди и подумай, пока твой Валера съездит домой к матери и спросит у нее, правда это или ложь. А мы с тобой его подождем. Если через три часа он не вернется, значит, все, что я сказал, – правда. Видишь, как просто все решается.

– Вы – подонок, – сквозь зубы процедил Турбин. – Вы обманываете Элю и хотите нас поссорить. Если на то пошло, она поедет вместе со мной к моей матери и своими ушами услышит, что все, что вы наплели, – грязное вранье. И поймет, какой вы добрый и порядочный. Одевайся, Эля.

– Эля, сядь, – настойчиво повторил Латышев. – То, что ты услышишь, тебя не обрадует. Лучше тебе через это не проходить.

Эля так и стояла, оцепенев и держа в руках развевающиеся от ветра ярко-красные брюки, которые сейчас казались какими-то нелепыми и слишком кричащими, словно воздушные шарики на похоронах. Марат потянул ее за руку, и она послушно, как тряпичная кукла, опустилась рядом с ним на расстеленное одеяло.

– Эля, пойдем со мной, ты сама убедишься…

– Нет.

Она наконец нашла в себе силы говорить.

– Нет, я не поеду. Ты поезжай один. И возвращайся. Я буду тебя ждать.

– Хорошо, – с угрозой сказал Турбин, – я вернусь. Я вернусь и убью этого подонка.

Он резко повернулся и зашагал в сторону шоссе.

– Эленька… – начал было Марат.

Но она перебила его:

– Помолчи. Это ужасно, то, что ты сказал. Я тебе не верю. Оставь меня в покое. Не трогай меня.

– Если ты не веришь, то почему осталась со мной? Почему не поехала с ним к матери?

– Она меня не любит. И я ее тоже не люблю. Потому и не поехала, а вовсе не потому, что поверила тебе. Как ты мог, Марат! – с упреком сказала она. – Зачем ты это сделал?

– Я люблю тебя и не хочу, чтобы тебя всю жизнь преследовали несчастья. Я хочу, чтобы ты была со мной. Что в этом зазорного?

Он ласково обнял ее за плечи, но она отстранилась.

– Не трогай меня. Вот вернется Валера…

– Он не вернется, – мягко сказал Марат. – Я сказал правду, поэтому он не вернется. Ему нельзя иметь детей, пойми это.

– Он вернется, – упрямо повторила Эля. – И я буду его здесь ждать.

– Хорошо, мы будем его здесь ждать, – вздохнул Латышев. Душа его ликовала. Он знал, что не произнес ни слова лжи. Он знал, что Турбин не вернется.

Эля легла ничком на одеяло, положив голову на руки и отвернувшись от Марата.

– Который час? – спросила она, не поворачиваясь.

– Половина первого. Ждем до четырех? – Он великодушно накинул еще полчаса сверх назначенных трех часов, хотя прекрасно знал, что от Серебряного бора до дома, где живет Турбин, добираться не более получаса.

– До пяти, – глухо ответила Эля. – Нет, до шести.

– Хорошо, до шести, – согласился Марат. Ему было безразлично, сколько ждать. Все равно Турбин не вернется.

* * *

Следователь Ольшанский сообщил о бегстве Артюхина не только судье, но и работникам милиции. Его тут же объявили в розыск и начали проверять все места, где он бывает, и всех его знакомых. В первую очередь обратились, разумеется, к Ларисе Самыкиной, которая была бледной и заплаканной и клялась, что не знает, куда девался Сергей. Девушка выглядела искренней, и работники милиции ей поверили.

В тот же вечер, во вторник, ей позвонил Ольшанский и вызвал на допрос. Она обещала приехать в среду к десяти утра. Константин Михайлович прождал ее до обеда, потом закрутился с другими делами. Лариса на допрос не явилась. Он безуспешно звонил ей весь остаток дня, потом связался с отделением милиции и попросил на другой день доставить ее приводом.

На другой день стало ясно, что Лариса Самыкина исчезла.

* * *

Настина мать, Надежда Ростиславовна, не желала мириться с нелюбовью своей дочери к шумным многолюдным мероприятиям.

– Мы пойдем все вчетвером, – заявила она, пропуская мимо ушей робкие возражения Насти. – Я с отцом и ты с Алешей. Можем мы раз в три года выйти куда-нибудь всей семьей?

– Но, мама, я так не люблю эти тусовки, – ныла Настя. – Зачем ты меня заставляешь? Мне гораздо приятнее побыть дома. Для этого похода нужно одеваться, краситься… У меня сил нет.

– Доченька, ты говоришь ерунду. Я прилетела всего на две недели, потом мы снова год не увидимся. Ты можешь сделать матери приятное один раз в год?

– Давай лучше мы с Лешей придем к вам в гости, – предложила Настя. – Хоть поговорим нормально. А то на этом сборище и пообщаться не дадут. Я там умру со скуки. Ну, мам, ну пожалуйста…

– Настасья, не спорь. В гости вы и так придете. Я прошу тебя, собирайся и к семи часам подъезжайте с Алешей к киноцентру, мы с папой вас там встретим. Ты пойми, там будет масса моих знакомых, в том числе посольских, я столько рассказывала им про свою необыкновенную дочь и ее необыкновенного профессора Чистякова, что мне уже никто не верит. Я хочу, чтобы все увидели мою семью. Я горжусь вами, неужели ты не понимаешь?

И тут Настю как током ударило. Она внезапно поняла, что мать порвала со своим шведским возлюбленным. И теперь хочет показать людям, которые знали о ее романе, что у нее все в порядке и замечательная семья, которую она и не думала бросать. «Господи, как по-женски», – засмеялась про себя Настя.

– Хорошо, мамуля, – радостно согласилась она. – Мы придем. В семь у киноцентра.

Сегодняшнее мероприятие в киноцентре было устроено вокруг выставки фотохудожницы Аллы Моспановой. Сама она, худощавая, смуглая, с волосами, плотно повязанными косынкой, и с множеством браслетов на обнаженных красивых руках, стояла в толпе друзей и почитателей. Она была невероятно талантлива, и выставки ее фоторабот объездили весь мир.

– Ты что, знакома с ней? – спросила Настя, видя, как мать решительно зашагала прямо к Моспановой.

– Конечно, – на ходу бросила Надежда Ростиславовна. – Она дважды привозила свои работы в Швецию, мы с ней очень тесно общались. Там у нас мало русских, поэтому все вертится вокруг посольства.

Она так и сказала: «у нас». И Настю это почему-то задело.

Мать и художница горячо расцеловались.

– Познакомься, Аллочка, это мое семейство. Леонид, мой муж.

Леонид Петрович вежливо склонился к руке Моспановой.

– А это моя дочь Анастасия, про которую я тебе столько рассказывала. И ее муж Алексей.

– Очень рада.

Алла приветливо улыбнулась и, звякнув браслетами, протянула по очереди им руку.

– Так вы та самая Настя, которая знает пять языков и работает в милиции? – спросила она, с любопытством оглядывая Настю с ног до головы.

– Кажется, та, – подтвердила Настя, – если меня за время маминого отсутствия не подменили.

– И вы действительно знаете пять языков?

– И работаю в милиции.

Ей стало тошно. Сделали из нее белого слона, которого водят по улицам на веревочке и показывают за деньги. При чем тут пять языков? Что, непременно надо идти работать в фирму секретарем-переводчиком? А для раскрытия преступлений интеллект не требуется, что ли?

Фотохудожница оказалась достаточно наблюдательной, чтобы заметить перемену в Настином лице. Рядом стояли люди, и все они вдруг начали таращиться на Настю как на диковинный экземпляр.

– А почему, Настя? – спросила Алла, беря ее под руку и увлекая чуть в сторону.

– Что – почему?

– Почему вас раздражают такие разговоры? Надоело оправдываться?

Настя с облегчением рассмеялась:

– Точно. Вы угадали. Никого не удивляет, что я работаю в милиции, но как только слышат про пять языков, так начинают… Все, наверное, думают, что работа в уголовном розыске – это сплошная беготня за преступниками с пушкой на боку и наручниками в кармане. И зачем в такой работе иностранные языки?