Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен

Индиец, по-прежнему небритый, но уже в брюках и черном свитере, который еще больше подчеркивал его смуглость, вошел в комнату, неуверенно, будто гость в собственном доме, оглянулся по сторонам в поисках свободного стула и как-то скованно сел, прямой, как палка, а девочка тотчас, в точности повторяя его движения, уселась рядом с ним, словно хотела его защитить. Молхо заметил, что она слегка косит. Он снова улыбнулся ей, но она и на этот раз ему не ответила. Он глянул в окно, в котором теснились окрестные горы, вздохнул, вынул из портфеля свои папки, разложил их на столе и вдруг почувствовал, что очень устал. «Сколько лет вашему поселку? — спросил он индийца, который с любопытством следил за его движениями. — Мне почему-то кажется, что я уже бывал здесь когда-то, — может, мы тут ночевали на каком-нибудь армейском переходе». Выяснилось, что деревню действительно заложили в начале пятидесятых годов, но поселенцы дважды бросали это место и уходили в город, и только в конце пятидесятых сюда привезли несколько семей евреев из Индии, а потом к ним присоединились несколько иммигрантов из Туниса и несколько израильтян, но те, впрочем, так и не прижились, и вот с тех пор поселок как-то держится. Молхо посмотрел на девочку: она сидела так же напряженно и прямо, как ее отец, внимательно прислушиваясь к его рассказу, — маленькое, трогательное существо, с еще плоской детской грудкой, ее нежная смуглая головка, охваченная рамкой окна, четко вырисовывалась на фоне белых облаков, висящих над горами. «Странный ребенок, — подумал Молхо. — А может, я просто уже очень давно не присматривался к девочкам ее возраста». «Какое же у вас тут население? — продолжал он расспрашивать хозяина. — Все религиозные, наверно?» Оказалось, что уже не очень. В субботу еще стараются посещать синагогу, но иногда просто отсыпаются за всю неделю или отправляются на работу. «А где тут работают?» Раньше в основном выращивали кур, но с восемьдесят второго, когда спрос на яйца упал, все забросили это дело, и женщины теперь работают в большинстве на фабрике в Кирьят-Шмона, а мужчины как могут обрабатывают землю, но есть уже и безработные. Все разваливается понемногу, но люди боятся уйти, потому что в других местах не лучше. «Скажите, а вот эти финансовые отчеты, это вы их писали?» — вдруг нетерпеливо перебил Молхо и раскрыл свои папки, решив, что этот индиец, возможно, попросту хочет разжалобить его, чтобы как-то оправдать свой подлог и растраты. «Нет-нет», — мягко возразил хозяин. Он ведь уже объяснял — он вовсе не бухгалтер, он только помогал Бен-Яишу в расчетах, а вообще-то он преподает в школе арифметику, вернее, преподавал, потому что с тех пор, как он заболел, врачи запретили ему работать в школе, и вот Бен-Яиш попросил его помогать ему в финансовых делах, проверять отчеты, «А чем вы болеете?» — поинтересовался Молхо. Оказалось, что хозяин не знал даже, как называется его болезнь, как будто он вообще не интересовался ею. Просто его время от времени вызывают в больницу в Хайфе. Молхо оживился: «В какое отделение, кто там вас лечит?» Но тот и здесь ничего не мог толком объяснить. Он приходит туда, проходит в одну дверь, ложится на кушетку, у него берут кровь, что-то ему вливают, и он выходит из другой двери, вот и все. «Дело в том, что я хорошо знаю эту больницу, — сказал Молхо, пытаясь выудить из него еще какую-нибудь информацию. — У меня жена умерла полгода назад, от рака». Но тот не подхватил или не понял брошенный ему намек, и тогда Молхо сам стал рассказывать о болезни своей жены — он видел, что девочка слушает его с интересом, нервно подрагивая смуглой ногой, и поэтому говорил и говорил, словно не в силах остановиться, — он действительно давно уже никому не рассказывал об этом и теперь почти с удовольствием припоминал все детали тех последних месяцев и ту маленькую больничку, которую организовал у себя дома, чтобы обеспечить умирающей жене наилучший уход. «И она действительно умерла дома?» — спросила вдруг девочка, удивленно глядя на него. «Конечно, дома, — ответил ей Молхо. — Причем она почти не страдала». И тут ему неожиданно почудилось, что он и с этой девочкой уже встречался, когда был здесь во время той своей армейской службы, тридцать лет тому назад. «Она у вас единственная?» — повернулся он к ее отцу. Тот ответил: «Да, пока единственная, но мы надеемся, что вскоре у нее будет брат или сестра», — и, улыбнувшись, обнял дочь и прижал ее к себе. Молхо с минуту молча смотрел на них, потом спросил, не найдется ли у них стакан воды. «Конечно! — воскликнул индиец. — Но может быть, вы выпьете сока?» — «Можно и сок, — ответил Молхо, и девочка с танцевальной грацией выскользнула из комнаты. — Какая милая у вас дочь, — заметил он. — Сколько ей?» — «Одиннадцать», — сказал отец. «Всего-то! — поразился Молхо. — И ей уже нужны очки?» — «Не совсем, — улыбнулся индиец. — Это она сама придумала. У нее небольшое косоглазие, и ей кажется, что в очках этого не видно». Девочка вернулась и поставила перед Молхо большой стакан мутноватой светло-желтой жидкости, и отец сказал ей: «Ты недостаточно размешала!» — но Молхо сказал: «Ничего, не важно», — снова и так же остро ощущая, что ему ужасно хочется прикоснуться к этому смуглому тоненькому тельцу, — но она выглядела такой взрослой и серьезной, что ему показалось невозможным как будто бы по-отцовски погладить ее по плечу. Он отхлебнул чуть горьковатый сок и обратился к индийцу, который все это время сидел молча и неподвижно, как статуя, так и не глянув на бумаги, которые Молхо разложил перед ним, словно ожидал, что незваный гость вот-вот исчезнет или растает в воздухе. «Боюсь, что у вас будут неприятности. Вы рискуете не получить больше никакой финансовой поддержки. Мы можем оставить вас без гроша». — «Но почему?» — удивился индиец. «Потому что у вас нет никакого порядка, ни в чем», — и Молхо стал перелистывать бумаги. «Но ведь тут все правильно», — едва слышно прошептал индиец. «Ничего тут не правильно, — возразил Молхо. — Даже отдаленно не приближается к правильному. Тут пахнет нарушением закона, и это может закончиться в полиции. — Он говорил возмущенным тоном, хотя внутренне был совершенно спокоен и не испытывал ни малейшего раздражения. — Что он себе думает, этот ваш Бен-Яиш?! Назначил мне встречу, я специально приехал, а его нет!» — «Он приедет, он обязательно приедет! — взволнованно воскликнул индиец. — Вы можете подождать его здесь, у нас. Мы сразу же увидим, когда он приедет, из нашего окна виден его дом», — и он наклонился к окну, указывая на небольшой дом, одиноко стоявший на склоне горы, — вокруг не было ни сада, ни малейшего признака зелени, одни камни. «Может, я подойду туда и спрошу у его жены, где он?» — сказал Молхо. «У него нет жены». — «Как, он не женат?» — «Да он еще молод, ему еще и двадцать три не исполнилось». — «Двадцать четыре, — торопливо поправила девочка, тревожно прислушивавшаяся к их разговору. — У него скоро день рождения». Отец улыбнулся ей. «Бен-Яиш любит детей, и они его любят», — объяснил он. Оказалось, что этот Бен-Яиш появился в поселке года два назад, приехал как подменяющий учитель, но потом привязался к этому месту, начал проводить разные мероприятия, доставал деньги для поселка и так пришелся всем по душе, что год назад его выбрали председателем местного совета. — поселок разваливается, времена тяжелые, люди по горло залезли в долги, а Бен-Яиш ухитряется доставать для них все задешево, а то и вообще задаром. «Но что же он для вас достает?» — удивился Молхо. «Да все. Семена. Корм — для кур, для коров. И дешевую одежду». — «И продукты тоже», — напомнила девочка. «Да, и продукты». — «Продукты? Какие продукты?» — «Консервы и мясо». — «И мороженое, и конфеты», — торопливо добавила девочка. Она, видимо, и в самом деле очень любила этого Бен-Яиша. «Но откуда? Каким образом?» — обеспокоенно спросил Молхо. «Выпрашивает в разных фондах и организациях, где ему случится бывать в городе, — объяснил индиец, — он часто бывает в Тель-Авиве, делает там в университете вторую степень». — «Но тут ничего об этом не сказано!» И Молхо возмущенно показал на разложенные по столу бумаги. «Нет, это он не записывает, это ведь не входит в официальный бюджет, — пытался объяснить индиец. — Это добавка». Теперь уже Молхо почувствовал настоящий гнев. «Нас это не касается, пусть достает для вас, что хочет, но вот он пишет здесь о какой-то дороге, которую он якобы проложил за десять миллионов, и о каком-то парке, который он здесь посадил, — что это за парк, где он?» Индиец молчал, и девочка с беспокойством посмотрела на него. «И еще, вот здесь, — какой-то трактор, купленный для кооператива. Чего вдруг он покупает трактор?! Он не имеет права просто так покупать, что захочет. На все покупки за счет бюджета надо получить предварительное разрешение. Нет, это все необходимо выяснить. Я для того и приехал — хотел разобраться во всем, прежде чем передавать дело в полицию». Все это время индиец продолжал молчать, опустив голову с какой-то равнодушной покорностью. «Где эта ваша дорога, где этот парк? — продолжал допытываться Молхо, теперь уже обращаясь к девочке. — Все ваши квитанции совершенно никуда не годятся!» — «Бен-Яиш вам все объяснит, — с тупым упрямством повторил худой хозяин. — Я всего лишь помогал ему складывать цифры. Он вернется и все вам объяснит».