Черный буран - Михаил Щукин

— Что, Модест Федорович, не ждал привета от своего начальника? А я вот привез. Пойдем, господин пристав Закаменской части, прогуляемся, заодно и потолкуем.

Чукеев, глядя на кожаный наряд улыбающегося мужика и на кобуру с маузером, которая висела у него на боку, сразу понял: птица эта залетела к нему совсем не случайно. Сердце холодком окатило. Помедлив, вышагнул из калитки и поспешно двинулся за мужиком, который уходил крупным шагом, не оглядываясь, в глубину улицы. Отойдя на приличное расстояние, он свернул в узкий переулок, заметенный широким сугробом, потоптался в снегу щеголеватыми сапогами и так резко обернулся, что Чукеев, послушно шагавший следом, едва не налетел на него.

— Смотри на меня, Чукеев, и слушай в оба уха. Фамилия моя — Крайнев. Являюсь я представителем советской власти. Всю твою биографию, всю подноготную я наизусть знаю. При случае могу рассказать, когда время будет. А сейчас запоминай: служить будешь мне, как верный пес, землю носом рыть будешь. Не забыл старую службу? Вот и покажешь мне свои умения. А чтобы соблазна не появилось убежать от меня или куда спрятаться, я на тебя удавку накину. Домашних твоих сейчас уже забрали, отвезут в ЧК, и будут они там под хорошей охраной дожидаться…

Чукеев невольно дернулся, хотел бежать к дому, но голос Крайнева, резкий, уже без всякой насмешки, будто стальным гвоздем приколотил его к земле:

— Стоять! Пристрелят на месте!

И Чукеев остался стоять, ощущая только холодные капли пота, быстро бегущие из-под шапки на лицо.

— Вот так лучше, — одобрил его Крайнев. — Теперь пойдем обратно, и по дороге я тебе кое-что расскажу.

Рассказал.

А сегодня в бывшем шалагинском доме ему все разъяснили еще более подробней и толковей: найдешь дочку мельника и какого-то есаула при ней — семья твоя живой останется, а не найдешь — жаловаться некому.

«Вот же судьба-злодейка! — горевал Чукеев. — Подкараулила. Завязала веревочкой. И никуда не выскочишь…»

Он тяжело поднялся со ступеньки, открыл двери и вошел в пустой дом, в котором властвовала непривычная и оттого пугающая тишина. Беспомощно потыкался из угла в угол, хотел затопить печку, но передумал, пожевал всухомятку хлеба и совершенно неожиданно для самого себя уснул прямо за столом, забывшись в короткой и тревожной полудреме. И в ней, на грани сна и яви, вдруг увидел на Николаевском проспекте Васю-Коня. Черт возьми! Он же недалеко от Каинской улицы стоял, когда они неожиданно встретились. Неужели старая любовь не забылась? Может, мельникову дочку и высматривал конокрад?

Чукеев выскочил из-за стола, будто его кипятком ошпарили, и кинулся из дома, забыв навесить на дверь замок. В голове у него будто яркий огонек вспыхнул и высветил: надо не только дочку мельника искать и какого-то есаула, но и Васю-Коня. Какие доказательства? А никаких! Просто-напросто Чукеев истово поверил в свою догадку и знал, что он теперь будет делать.

4

Базар в эти дни был одним из немногих мест в городе, где собирались люди, и сохранялось хоть какое-то подобие нормальной жизни. Правда, и здесь во всем виделась поруха. Недавно исчезли знаменитые лавки-«маньчжурки», выстроенные еще в германскую войну богатым китайцем, где можно было раньше купить все, что душе угодно. Попали «маньчжурки» на глаза Чекатифу, и там, недолго думая, приказали разобрать их на дрова. Заодно прихватили и другие лавчонки: больницы и госпитали требовалось обогревать, а дров не хватало. Теперь из мерзлой земли торчали посреди снега ровными рядками высокие пни со свежими спилами — будто большая прореха образовалась в общем торговом ряду, еще недавно богатом и шумном. Но простые деревянные прилавки уцелели, маячили за ними редкие продавцы, предлагали хлеб, картошку, рыбу — иных товаров, кроме съестных, на базаре сейчас почти не водилось.

Чукеев, не оглядываясь, пробежал вдоль торговых рядов и оказался в дальнем углу базара, где притулилась крохотная избушка, накрытая пышной снежной шапкой и похильнувшаяся в последние годы на левый бок. Стояла она здесь с незапамятных времен; казалось, что еще и города не было и самого базара, а избушка уже была, и сидел в ней странный мужик с не менее странным именем или кличкой Авессалом. На хлеб он зарабатывал тем, что подшивал старые валенки, а вот на масло… Для этого имелся у него свой промысел — Авессалом в подробностях знал самые скрываемые городские секреты. И за этими секретами заглядывали к нему в избушку все без разбору — и жулики, и полицейские чины, и даже именитые горожане, если возникала у них необходимость узнать сведения, которые для чужих ушей не предназначались.

Каким образом узнавал он тайные секреты, почти не выходя из своей избушки, никто не ведал. Да, впрочем, это и не важно было. Главное — Авессалом всегда был готов помочь. Плати деньги, не торгуясь, и все нужное он тебе скажет.

Еще с давних полицейских времен Чукеев знаком был с Авессаломом и дорогу в избушку помнил едва ли не на ощупь. Ухватился за проволочную скобу, потянул на себя низкую дверь, и она с протяжным, противным скрипом открылась. На пороге Чукеев замешкался, пытаясь оглядеться, потому как в избушке было полутемно. Хозяин сидел на низенькой табуретке возле единственного окошка и заслонял его длинным костлявым телом.

— Закрывай! — заорал Авессалом, не поднимая головы и не оглядываясь, — не май месяц — зима!

Чукеев послушно прихлопнул за собой дверь. Авессалом отложил в сторону старый валенок, который подшивал, вытер о штаны руки, черные от дратвы, и медленно развернулся. Худое лицо с горбатым носом было непроницаемо — ни удивления, ни раздражения, ни улыбки, ни любопытства, будто изображение деревянного божка. Чукеев увидел у порога еще одну табуретку, перенес ее поближе к хозяину и уселся напротив. Он знал, как надо разговаривать с Авессаломом, и время на лишние слова тратить не стал, спросил сразу:

— Вася-Конь был? Разговор имелся?

Авессалом молча протянул руку, корявую, черную от дратвы и похожую на ковшик. Чукеев пошарился в кармане шубы и положил ему в ладонь два серебряных рубля. Авессалом руку не убирал. Чукеев крякнул и добавил еще один. Авессалом сжал руку в кулак и громко, будто Чукеев стоял за дверями на улице и до него следовало докричаться, выложил:

— Был Вася-Конь. Мельникову дочку ищет. Шалагина-мельника помнишь?

Чукеев кивнул.

— Шибко ищет, — продолжил Авессалом, — но я про нее ни сном ни духом. Пустой ушел Вася-Конь.

— А где он сейчас? Где обретается?

— У Ваньки-Китайца.

Посчитав разговор законченным, Авессалом повернулся к Чукееву спиной, и тот поднялся с низкой табуретки.

— Дверь быстрей закрывай! — успел еще крикнуть хозяин своему гостю и больше уже ни слова не проронил. О чем разговаривать, если уже все сказано?

На улице по-прежнему тянулась ленивая поземка. Базар пустел. Последние продавцы и покупатели будто бесследно растворялись в серой мгле, Чукеев тоже торопился. Скорым шагом добрался до своего дома и сразу же сунулся в кладовку, где был у него небольшой и сухой подвал. Там хранились остатки последней партии валенок. Он их вытащил наверх, перенес в дом, разобрал попарно, перевязал веревочками и сложил в углу.

Всю ночь маялся Чукеев без сна и едва дождался утра. Вскочил, впопыхах оделся и скоро уже ехал на своей лошадке, запряженной в легкие санки, в Большую Нахаловку. В санках лежали валенки. В Нахаловку проехать было непросто: кругом сугробы, а по ним ползли узенькие тропинки. Но кое-как прокрался по кривой улочке до ее конца и остановился в тупике. Отсюда, с высокого бугра, хорошо виделось приземистое строение Ваньки-Китайца.

Первыми к саням прибежали вездесущие ребятишки. Чукеев оделил нескольких счастливчиков медяками, и они брызнули по домам извещать взрослых, что какой-то дядька торгует валенками. Ждать себя покупатели не заставили. Скоро вокруг саней собралась изрядная толпа, и торговля на удивление пошла бойкая и скорая — нарасхват. Но Чукеев ни на минуту не забывал, зачем он сюда приехал, вход в заведение Ваньки-Китайца из вида не выпускал. Ждал.

И дождался.

Двери открылись, из них, один за другим, вышли три мужика и потянулись, минуя улицу, к ближайшему переулку. Чукеев мигом свернул торговлю, покидал оставшиеся валенки в передок саней и поехал следом за мужиками, в одном из которых по обличию и кошачьей походке он сразу же признал Васю-Коня.

Не теряя их из виду, но оставаясь на почтительном расстоянии, Чукеев осторожно двигался за ними, и старое полицейское чутье подсказывало ему: след он взял верный.

«Костями лягу, из-под земли вырою, — думал он, колеся за Васей-Конем и его спутниками по городу. — Душу черту продам, а дочушек своих выручу…»

5

По улицам, по переулкам, из дома в дом, ползли и шуршали испуганным шепотом неясные слухи, один другого чернее и безнадежней. Казалось бы: ну чем еще можно ошарашить несчастного обывателя, повидавшего за последние месяцы едва ли не конец света и которому по сей день смерть пристально заглядывает в глаза?