Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг

в меньшей степени, чем первобытные люди.

Несомненно, что люди первобытные воспринимают мир проще и более по-детски, чем мы, – как добро, так и зло. Но это нисколько не удивляет. Соприкасаясь с миром архаического человека, мы видим в нем иную чудовищную странность. Насколько мне удалось проанализировать свои ощущения, главная странность заключается в том, что картина мира архаичного человека по самой своей сути отличается от нашей, то есть, иными словами, первобытный человек живет в другом мире, не совпадающем с нашим. В итоге его душа кажется неразрешимой загадкой до тех пор, пока мы не увидим мир его глазами. Если это удается, все заметно упрощается. Точно так же мы можем утверждать, что, осознав собственную картину мира, мы сразу перестанем видеть в первобытном человеке загадку.

Наша главная рациональная предпосылка заключается в том, что все на свете имеет свои естественные, материальные причины. В этом мы убеждены априори. Причинность в таком смысле является одной из наших священных догм. В нашем мире нет законного места для невидимых, произвольных и так называемых сверхъестественных сил; тем не менее, мы вслед за современными физиками опускаемся в темный и тесный мир внутренностей атома, где, по представлениям науки, происходит нечто странное. Однако эта область от нас очень далека. Мы настроены откровенно враждебно в отношении незримых произвольных сил; ибо совсем недавно сумели покинуть тот исполненный страха мир сновидений и суеверий и воздвигли остов, достойный нашего рационального сознания, сознания юного и вновь сотворенного человека. Нас окружает космос, подчиняющийся разумным законам. Несмотря на то, что не все причины всех явлений нам известны, они неизбежно будут открыты и, несомненно, станут соответствовать нашим разумным ожиданиям. Такова наша не подвергаемая сомнению надежда. Конечно, бывают случайности, но это именно случайности, и мы нисколько не сомневаемся в их безусловной причинности. Случайности противны любящему порядок сознанию. Они смехотворно и потому досадно нарушают закономерный ход мировых событий. Мы возмущаемся случайностями точно так же, как негодуем на незримые произвольные силы. Случайности слишком сильно напоминают нам пресловутых бесов – или самоволие бога из машины. Это злейшие враги наших тщательных расчетов, они несут постоянную угрозу всем нашим предприятиям и начинаниям. Они, как признается, неразумны, заслуживают всяческого порицания, но нельзя не обращать на них внимания. Араб в этом отношении более уважителен. В каждом письме он пишет: «Иншалла», – подразумевая, что, если Богу будет угодно, письмо дойдет до адресата. Вопреки всякому возмущению, всем обидам, всей нерушимости физических законов, мы всегда и всюду подвержены действию непредвиденных случайностей. Но что может быть более невидимым и непроизвольным, нежели случайность? Что может быть неизбежнее и фатальнее?

Мы могли бы – с чем все согласны – с тем же успехом сказать: закономерность, причинное течение событий – это теория, которая соблюдается лишь на пятьдесят процентов, а остальные пятьдесят процентов приходятся на волю демонического случая. Несомненно, однако, что и случайности имеют вполне естественные причины, банальность которых мы, к великому сожалению, открываем слишком часто. Но мы в этих случаях охотно пренебрегаем причинностью, ибо самое раздражающее в случайности есть нечто совершенно другое; а именно то, что она необходимо происходит здесь и сейчас, иными словами, что она, так сказать, произвольна. По крайней мере, действует она именно так, и при известных обстоятельствах ее проклинает и самый прожженный рационалист. Предпочтительное толкование случайности ни в коей мере не отменяет факта ее власти и могущества. Чем больше упорядочены условия бытия, тем сильнее исключается из жизни случайность и тем меньше нужда в защите от нее. Однако практически каждый человек остерегается случайности или, наоборот, надеется на нее, хотя наш официальный символ веры не имеет оговорок относительно случайностей.

Такова наша предпосылка: положительная убежденность в том, что все воспринимаемое нами должно иметь, хотя бы в теории, так называемые естественные причины. Но предпосылка первобытного человека иная: все возникает благодаря невидимой произвольной силе, иными словами, все на свете происходит случайно; правда, первобытный человек называет это не случайностью, а умыслом. Естественная причинность – лишь видимость, поэтому она не заслуживает даже упоминания. Если три женщины идут к реке, чтобы зачерпнуть воды, и крокодил хватает среднюю из них и уволакивает под воду, то, с нашей точки зрения, выбор конкретной женщины определяется случаем, а вот сам факт нападения представляется естественным, потому что крокодилы иногда пожирают людей. Этим объяснением ситуация полностью исчерпывается. Но оно ничего не говорит о подоплеке этой ужасной истории. С полным правом архаический человек находит это объяснение поверхностным, если не вовсе абсурдным, ибо при таком взгляде на мир можно с равным успехом сказать, будто вообще ничего не произошло, и такое объяснение вполне годилось бы здесь. Европеец попросту не видит и не понимает, как мало говорит такое объяснение. Он подвержен предрассудкам.

Первобытный человек в этом отношении более требователен. Для него в том, что мы называем случайностью, всегда таится умысел. Поэтому очевидным умыслом крокодила было схватить именно среднюю из трех женщин, что очевидно любому. Если бы у крокодила не было такого умысла, он схватил бы какую-то другую из женщин. Но откуда у крокодила такое намерение? Обычно крокодилы не едят людей. Это истина, такая же истина, что в Сахаре обычно не бывает дождей. Крокодилы – робкие и пугливые создания. В сравнении с огромным числом крокодилов число погубленных ими людей пренебрежимо мало. Значит, гибель в пасти крокодила неестественна и неожиданна. Это нужно каким-то образом объяснить: от кого крокодил получил приказ убить эту женщину? Ибо по своей воле он, как правило, так не поступает.

Первобытный человек во многом обосновывает свое мнение фактами окружающего мира и с полным правом удивляется и спрашивает о специфических причинах, когда происходит что-то неожиданное. В общем, он ведет себя точно так же, как мы. Правда, он заходит дальше нашего. У него есть одна или даже несколько теорий относительно произвольных сил, стоящих за случайностями. Мы говорим: это лишь случайность. Он же говорит о расчетливом произволе. Главный упор он делает на другие пятьдесят процентов происходящего в мире, то есть не на каузальные зависимости естественных наук, а на запутанные и непонятные пересечения цепей причинности, каковые принято именовать случайностями. Первобытный человек давно приспособился к природным закономерностям и потому боится могущества непредвиденной случайности, в коей усматривает произвол некоего деятеля, предусмотреть поступки которого невозможно. В этом он прав. Это вполне объяснимо и понятно, ибо все необычное вселяет в него страх. В местностях к югу от горы Элгон, где мне пришлось пробыть достаточно долго[91], во множестве водятся муравьеды. Это