Измеряя мир - Даниэль Кельман

Гумбольдт пообещал отблагодарить Фогта.

Тот заметил, что благодарность можно выразить по-разному.

Гумбольдт заверил, что Фогт всегда найдет в нем друга. И он готов оказать ему всяческую любезность.

Любезность! Фогт вздохнул. Так ведь любезность тоже бывает разного рода.

Гумбольдт спросил, что он имеет в виду.

Фогт застонал. Они беспомощно смотрели друг на друга.

Боже праведный! произнес голос Гаусса рядом с Гумбольдтом. Вы что, в самом деле не понимаете? Этот тип вымогает взятку!

Фогт побледнел.

Он хочет, чтоб его подкупили, спокойно сказал Гаусс. Ничтожное существо. Мелкий вымогатель.

Я протестую! закричал Фогт визгливым голосом. И не желаю выслушивать подобные необоснованные подозрения!

Гумбольдт делал Гауссу энергичные знаки рукой. Из салона выходили люди и с любопытством прислушивались: лысый господин и дама в черном перешептывались, девушка в ночной рубашке заглядывала им через плечо.

А придется, сказал Гаусс. Если уж кто тварь, бесчестная скотина и жадная свинья, тому надо и правду уметь выслушивать!

Вот теперь действительно хватит!

Как бы не так, сказал Гаусс.

Завтра рано утром я пришлю своих секундантов!

Только не это! воскликнул Гумбольдт. Это же все одно недоразумение!

Он вышвырнет их за дверь, сказал Гаусс. Небось, те еще шалопаи, если позволяют какому-то навозному жуку посылать их, куда тому вздумается! Пинка они получат, пинка под зад и еще куда придется!

Сдавленным голосом Фогт спросил, означает ли это, что господин отказывается дать ему удовлетворение.

Именно так! Еще не хватало, чтобы какая-то вонючка застрелила его!

Фогт открыл и снова закрыл рот, сжал кулаки и уставился в потолок. Его подбородок дрожал. Если он правильно понял, у сына господина профессора неприятности. Так вот, пусть господин профессор не рассчитывает скоро увидеть сына. Он протопал к гардеробной стойке, схватил свое пальто, чью-то шляпу и выбежал вон.

Это же моя шляпа! закричал лысый и бросился за ним вслед.

Так, значит, все это было напрасно, изрек наконец Гаусс среди полного молчания. Он окинул долгим взглядом медиумов, засунул руки в карманы и покинул квартиру.

Ужасное заблуждение, сказал Гумбольдт, догнав его на лестнице. Ведь этот человек не хотел никаких денег!

Ха! только и сказал Гаусс.

Высокопоставленный чиновник прусского государства не может брать взяток. Такого еще никогда не было.

Ха!

Я готов дать голову на отсечение!

Гаусс засмеялся.

Они вышли на улицу и обнаружили, что их экипаж уехал.

Тогда пойдем пешком, сказал Гумбольдт. В конце концов, это недалеко, в свое время он и не такие расстояния преодолевал.

Только, пожалуйста, без этого, вспылил Гаусс. Он больше слышать не может про его путешествия.

Оба с ненавистью посмотрели друг на друга и двинулись в путь.

Это все возраст, сказал Гумбольдт через некоторое время. Раньше он мог любого убедить. Преодолевал все препятствия и получал любой паспорт, какой ему был нужен. Никто не мог ему противостоять.

Гаусс не отвечал. Они молча шли друг подле друга.

Хорошо, сказал наконец Гаусс. Он признаёт, что с его стороны это было глупо. Но его это так разозлило!

Этим спиритическим сеансам следует положить конец, сказал Гумбольдт. Так с умершими в контакт не вступают. Это было непристойно, дерзко и вульгарно. Он вырос среди привидений и духов и знает, как надо себя вести с ними.

Эти фонари, сказал Гаусс, скоро их переведут на газ, и ночам тогда придет конец. Они оба состарились далеко не в самое замечательное время. Что теперь будет с Ойгеном?

Исключения из университета не избежать. Возможно, тюрьма. При известных обстоятельствах можно похлопотать об изгнании.

Гаусс молчал.

Иногда приходится принимать тот факт, сказал Гумбольдт, что людям ничем нельзя помочь. Ему понадобились годы, чтобы смириться с тем, что он ничего не смог сделать для Бонплана. Но не убиваться же из-за этого каждый день!

Ему нужно сообщить Минне. Она до идиотизма привязана к парню.

Раз так случилось, сказал Гумбольдт, пусть будет, что будет. Радости от этого мало, жизнь повернулась суровой стороной, даже брутальной, показала, какова судьба неудачника.

Его собственная жизнь уже позади, сказал Гаусс. У него есть семейный очаг, но он для него мало что значит, есть дочь, которая никому не нужна, и попавший в беду сын. И его матери осталось уже немного. Сам он последние пятнадцать лет измерял холмы. Гаусс остановился и посмотрел в ночное небо. Если все взвесить, то он не сможет объяснить, почему чувствует себя так легко.

Он тоже этого не может, сказал Гумбольдт. И у него примерно такое же состояние.

Вероятно, не все возможно. Одно удается, другое нет. Магнетизм. Геометрия пространства. Голова у него уже не та, что прежде, но кое-что он еще может.

Он никогда не бывал в Азии, сказал Гумбольдт. Это как-то ненормально. Вот он и спрашивает себя, а не было ли ошибкой отклонить приглашение в Россию.

Конечно, ему нужны новые помощники. Одному ему уже не справиться. Старший сын подался в военные, младший еще слишком мал, а Ойген теперь отпадает. Но вот этот Вильгельм Вебер ему понравился! И жена у него прехорошенькая. В Гёттингене как раз есть вакансия для профессора физики.

Просто так это теперь у него уже не пройдет, сказал Гумбольдт. Правительство захочет контролировать каждый его шаг. Однако если они его считают слабым и сговорчивым, то очень заблуждаются. Да, в Индию они его не пустили. А вот в Россию он поедет.

Экспериментальная физика, сказал Гаусс. Это что-то новое. И это надо хорошенько обмозговать.

Если немного повезет, сказал Гумбольдт, то можно и до Китая дойти.

СТЕПЬ

Что такое смерть, любезные дамы и господа? По сути, не только угасание и секунды перехода в другой мир, но еще и долгий уход до того, тот затянувшийся на годы ступор времени, в течение которого человек находится еще здесь, но одновременно уже и нет, и когда его величие давно уже стало историей, а он все делает вид, что существует. Так деликатно, дамы и господа, обставляет природа процесс нашего умирания!

Аплодисменты стихли уже после того, как Гумбольдт сошел с подиума. Перед Певческой академией его ждал экипаж, он должен был отвезти его к смертному одру невестки. Она угасала тихо, без излишних болей: то ли спала, то ли дремала. Открыв в самый последний раз глаза, она увидела сначала Гумбольдта и только потом, слегка испугавшись, своего супруга, словно ей было нелегко различить их обоих. Через несколько секунд ее не стало. Они сидели рядышком, Гумбольдт держал руки старшего брата в своих, поскольку знал, что так полагается, и на какое-то время оба совершенно забыли, что лучше было бы сесть прямо и произнести приличествующие случаю слова.

Помнит ли он еще тот вечер, спросил, наконец, старший брат, когда они читали историю про Агирре, после чего он решил отправиться на Ориноко? Дату для потомков они засвидетельствовали!

Конечно, он хорошо помнит этот день, сказал Гумбольдт. Но только он больше не верит, что потомков это будет интересовать, он даже сомневается сегодня в значимости своего путешествия по реке. Канал не принес никакой особой пользы континенту, он так и остался забытый всеми, как и прежде, и с тучами москитов над ним, Бонплан оказался прав. Правда только в одном: что в своей жизни он никогда не знал скуки.

Для него скука никогда не была проблемой, сказал старший брат. Он только не хотел быть один.

А он всегда был один, сказал Гумбольдт, но перед скукой он испытывает смертельный страх.

Он очень страдал из-за того, сказал старший брат, что так и не стал канцлером, князь Гарденберг перешел ему дорогу, хотя это было предначертано ему свыше!

Нет никакого предначертания, сказал Гумбольдт. Просто некоторые люди берут на себя смелость инсценировать его перед другими, а потом сами начинают в него верить. И при этом столько несовпадений и несоответствия, что приходится прилагать неимоверные усилия и насиловать себя!

Старший брат отклонился назад и долго смотрел на него.

Все по-прежнему одни мальчики?

Ты знал об этом?

Всегда.

Долго никто из них не произносил ни слова, потом Гумбольдт встал, и они обнялись так же формально, как и всегда.

Увидимся ли мы еще?

Наверняка. Во плоти или во свете Господнем.

В Академии его уже ждали спутники по путешествию — ботаник Эренберг и минералог Розе. Эренберг был маленького роста, толстый, с бородкой клинышком. Розе — выше двух метров, и казалось, волосы у него всегда влажные. И тот и другой носили очки с толстыми линзами. Двор приставил их к Гумбольдту в качестве ассистентов. Они вместе проверили все необходимое снаряжение: цианометр, телескоп и лейденскую банку, оставшуюся еще со времен его путешествия в тропики, английские часы (они шли намного точнее старых французских), а для измерения величины наклонения силы земного магнетизма более совершенный инклинатор, изготовленный лично Гамбеем, а также безжелезную палатку. После этого Гумбольдт отправился во дворец Шарлоттенбург, императорскую резиденцию.