Сёрфер. Вкус холода (СИ) - Востро Анна

Он резко замолкает, нервно сжимает губы.

– Как твоя кто? – спрашиваю почти шёпотом, глядя на него во все глаза и уже каким-то шестым чувством понимая, что сейчас ответа я не услышу, и эта «кто-то» явно не его бывшая жена.

– Не важно! Просто возьми этот браслет!

Смахиваю тыльной стороной ладони предательские слёзы.

Чёрт! Не из-за одного мужчины я столько не плакала!

– Кир, это любовный талисман!

– Знаю, лимончик. … Я знаю.

Он сжимает мои пальцы своими, накрывая браслет в моей ладони, словно боится, что я сейчас верну его обратно.

– Делай с ним что хочешь. Он – твой!

Это звучит так, словно в этот амулет он заключил своё мятежное сердце и вложил его в мои руки. Отпускает их и уходит к лифту. Я смотрю ему в след, прижимая ладонь с чёрными бусинами к груди. Туда, где гулко стучит моё сердце.

***

Я не помню, как долго стояла в холле отеля, сжимая браслет. А когда вышла на улицу под сильный дождь, не помню, как долго стояла у входа, запрокинув голову к чёрному ночному небу, не чувствуя ничего кроме хлёстких ударов холодных капель на лице и, впивающихся в кожу ладони, горячих бусин, нагревшихся от моего тепла. Но совершенно чётко помню, как в голове всё это время тревожно билась только одна мысль: «Что мне теперь делать?»

Смутно помню, как только с третьей попытки окоченевшими пальцами вставила магнитную карту-ключ в замок номера. Как дверь закрылась за мной, а я остановилась на пороге, устало привалившись к ней спиной. Как с мокрых волос на пол падали капли воды, а тело продолжало трясти от холода. Как в коридор вышел Вадим, окинул меня долгим проницательным взглядом, не выдержав который я опустила глаза в пол. Как он подошёл, осторожно приподнял мой дрожащий подбородок пальцами, заглянул в глаза. Как в его взгляде читался тревожный вопрос. Как я уткнулась лбом ему в грудь и глухим голосом попросила: «Увези меня отсюда!» Как он тяжело вздохнул, решительно отодвинул меня в сторону, открывая дверь, через плечо бросил: «Прими горячий душ!», а я успела поймать его за руку.

– Не ходи, не надо.

– Надо!

Как за ним захлопнулась дверь, а я сжала браслет в ладони, ещё сильнее.

Он отсутствовал всего пару минут. Это я помню совершенно точно, потому что шагнула в номер и впилась глазами в электронные часы в углу экрана телевизора, на котором шёл выпуск новостей. Услышала приглушённые мужские голоса в коридоре, но слов за дверью было не разобрать.

Вадим вернулся. Я продолжала стоять, тупо уставившись в телевизор.

– Ну и что ты тут стоишь? Ведь простудишься! – в голосе клокотало сдерживаемое раздражение, чтобы вывести из ступора, ему пришлось меня встряхнуть, – Оля, ты слышишь меня? Иди, прими горячий душ! А я пока займусь номером в другом отеле.

Я послушно поплелась в ванную. Когда вышла, муж уже гораздо более мягким, но всё ещё напряжённым голосом сообщил, что забронировал номер в гостинице недалеко от сюда, но поменять авиабилеты на другой рейс завтра, к сожалению, не получилось. Свободных мест нет, а ему послезавтра с утра надо обязательно быть на работе. Так что придется лететь тем же рейсом. Мы должны были улетать обратно в Москву следующим днём в четыре часа дня. Помню, как ответила ему: «Тем же, так тем же – это ничего. Помоги мне собрать вещи».

***

Мы пересеклись с Машей и Киром в аэропорту у гейта, уже непосредственно перед посадкой на самолёт. Беляева подошла перекинуться парой слов, Терновский остался стоять в стороне. Помню, как избегала смотреть в его сторону, но чувствовала его взгляд каждый раз, когда он смотрел на меня. Каждый раз. И как напряжён был тогда Вадим.

В самолёте мы сидели в середине салона, они несколькими рядами ближе к хвосту. Когда я пошла в туалет, увидела его, сидящего в кресле у прохода слева. Помню, как его руки лежали на подлокотниках, и я сначала задержала взгляд на них, и уже потом подняла глаза на их обладателя. Моментально возникло ощущение, похожее на дежавю – это со мной уже когда-то было.

Я вспомнила другой салон самолёта, стоящий в старом парке аттракционов, тёмный, пыльный, с покорёженными спинками сидений и торчащими из дырявой обивки потолка проводами; ту странную песню с рваным джазовым ритмом и низким голосом вокалиста, хрипло и настойчиво ставящим мне диагноз: «Ты ненормальная! Ты ненормальная! Ты ненормальная!»; его, точно так же сидящего в салоне у прохода слева, опустившего подлокотники кресла и положившего на них руки; себя полностью обнажённую, освещённую только лучом фонарика, идущую между рядов кресел к нему и охваченную необыкновенным, ни с чем не сравнимым, ярким ощущением жизни в настоящем моменте. И ещё я вспомнила, как мы любили друг друга, едва проснувшись на рассвете, в моей комнате, перед его отъездом на Тарханкут. И как это было волшебно… Меня охватила дикая, надрывная тоска.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Помню, как ясно читала в его глазах то же дежавю о салоне самолёта в старом парке аттракционов, и больше всего на свете мне тогда хотелось, чтобы он протянул руку, перехватил меня в этом проходе и сказал: «Я люблю тебя и сделаю всё, чтобы ты была счастлива! Просто будь со мной! Ты будешь?» И я бы ответила: «Да», потому что в тот момент этого так отчаянно хотело моё сердце! Рациональная часть меня заткнулась бы, и ушла нервно курить в сторонке.

Помню, как, поравнявшись с ним, я опять опустила взгляд на его руки. Левая, ближняя ко мне кисть слегка приподнялась над подлокотником, мне навстречу. Внезапно самолёт тряхнуло и меня по инерции повело в сторону. В его сторону. Кир подхватил меня под руку, чтобы я не упала. Его губы дрогнули, моё дыхание сбилось – вот сейчас …

– Турбулентность. Держись за спинки кресел, – всего лишь произнес он, сдвинув брови и восстанавливая моё равновесие.

И хотя его глаза продолжали излучать всё то же наше общее дежавю, момент был упущен. Я отняла руку, сдержанно кивнула, торопливо двинулась дальше. В кабинке туалета умыла лицо холодной водой, посмотрела на себя в зеркало и твёрдо сказала: «Тебе надо переждать. Ты успокоишься, и всё вернётся в прежнее русло. Только не сорвись!»

Будучи пассажирами одного рейса, мы опять столкнулись у ленты выдачи багажа. Ко мне подошла Беляева, что-то сказала, я что-то ей ответила, одновременно замечая напряжённые взгляды, которыми перекинулись Вадим и Кир. Маша, как обычно, поцеловала меня на прощание в щёку.

– Ты окончательно решила оставить всё как есть? – шепнула мне на ухо она.

В ответ я просто кивнула.

Помню, как мы шли с мужем вдвоём к выходу в общий зал, а штормовой взгляд накатывал на меня волнами и бил в спину. Бил до тех пор, пока мы не скрылись из виду. Но даже после этого я не переставала чувствовать его. Глубоко внутри. Так глубоко, куда так и не смог проникнуть взгляд ни одного другого мужчины.

Ночью я долго не могла уснуть. Сидела на тахте в эркере кухни, и тоскливо разглядывала ночные огни города, отражающиеся в чёрных водах реки, заключённой в каменные берега.

Отчётливо помню, как нашла в книжном стеллаже среди своих книг и взяла в руки блокнот, в который раньше записывала свои стихи и который вот уже три года не открывала. Как открыла его, и строки полились на бумагу сами собой. И ни единой правки в процессе. Ни единой.

Как часто мы отодвигаем дале,

Туда, где свет полуночью распят,

Всё то, что неожиданно нам дали

В ответ на наш безудержный набат?

Как часто мы, поймавшие мгновенье

В тиски своей расхлябанной души,

Истошно ищем от себя спасенье

В простых постылых буднях? В камыши

Болота, из которого стенали

Мы волком полнолунным: «Где же Бог?!»,

Мы снова прячем головы, едва ли

Увидев лик его, в испуге, наутёк.

Прекрасен лик, но имя стёрто мраком.

И, как слепые посреди теней,

Мы силимся поставить перед фактом,

Над точкой, перед нею и за ней