Философы от мира сего - Роберт Луис Хайлбронер

идеологию. И если технологическая база находилась в движении, это не могло не сказаться на надстройке.

Именно такими были взгляды Маркса и Энгельса в 1848 году. Экономической базой капитализма, обеспечивавшей его связь с реальностью, являлось промышленное производство. Надстройкой – система частной собственности, в соответствии с которой часть выпущенной обществом продукции отходила тем, кому принадлежал его колоссальный технический аппарат. И тут возникает конфликт: эти основа и надстройка просто не могут мирно сосуществовать.

Почему? В основе промышленного производства товаров лежит крайне сложный процесс, с характерной для него большой степенью взаимозависимости участников, в то время как формирующий надстройку принцип частной собственности крайне индивидуалистичен по своей сути. Как следствие – надстройка и базис не ладили между собой: фабрики нуждались в планировании, а частная собственность не признавала его. Капитализм усложнился настолько, что ему требовались указания, а сами капиталисты держались за гибельную для них свободу.

Результат оказался двояким. Во-первых, рано или поздно капитализм придет к самоуничтожению. Недостаток планирования в производстве ведет к постоянной дезорганизации экономической деятельности, к кризисам, спадам и неразберихе, их неизбежно сопровождающей. Система была слишком сложна, а потому все время выбивалась из колеи, теряла темп и производила слишком много одного товара, создавая дефицит другого.

Во-вторых, капитализм, сам о том не подозревая, вырастит своего наследника. Капиталистические фабрики не просто предоставят техническую базу для социализма – рационально управляемого производственного процесса, но и выдвинут хорошо обученный и дисциплинированный класс – побитый жизнью пролетариат, который станет главной движущей силой новой системы. Природа капитализма такова, что он предрешит свой конец, а в процессе и выкормит главного врага.

Это был блестящий исторический анализ. Он не только предвосхитил великие перемены, но и предоставил возможность оценить наше прошлое под совсем другим углом зрения. Мы привыкли к «экономическому истолкованию» истории и способны невозмутимо принять к сведению переосмысление прошлого в терминах, скажем, борьбы зарождающихся коммерческих классов XVII века с аристократическим миром, важную роль в котором играли земля и происхождение. Но для Маркса и Энгельса это значило куда больше, чем упражнение в интерпретации. Диалектика уводила в будущее, а будущее это, как утверждал «Коммунистический манифест», содержало в себе революцию как конечную цель капиталистического пути развития. «Манифест…» угрюмо провозглашал:

Прогресс промышленности, невольным носителем которого является буржуазия, бессильная ему сопротивляться, ставит на место разъединения рабочих конкуренцией революционное объединение их посредством ассоциации. Таким образом, с развитием крупной промышленности из-под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны.

«Манифест…», громкое и неумолимое толкование истории, был написан уже не в Париже. Карьера Маркса в этом городе продолжалась не слишком долго. Он вновь редактировал полный язвительной иронии радикальный журнал, вновь задел чувства прусского правительства и по настоянию последнего был выслан из французской столицы.

Теперь Маркс был женат – в 1843 году он сочетался браком с Женни фон Вестфален, в детстве жившей неподалеку от него. Женни приходилась дочерью прусскому аристократу и члену Тайного совета, но барон фон Вестфален считался либералом и сторонником идей гуманизма. Героями его бесед с юным Марксом были Гомер и Шекспир, а также Сен-Симон – несмотря на тот факт, что местный священник объявил идеи последнего еретическими. Что до Женни, то она слыла первой красавицей города. Очаровательная девушка, она вечно была окружена поклонниками и наверняка могла найти более «подходящую» партию, чем смуглый молодой человек из соседнего дома. Но она любила именно его; оба семейства одобрили выбор детей. Для Марксов подобный союз был выгоден во всех отношениях, а барон, кажется, видел в нем воплощение своих гуманистических взглядов. Интересно, дал бы он свое согласие, зная, что случится с его дочерью впоследствии? Женни пришлось спать на одной тюремной койке с проституткой, а также молить у соседей денег на гроб для одного из ее детей. Вместо уютного и безбедного Трира ее жизнь прошла на задворках Лондона, в двух комнатушках, где она делила со своим мужем все тяготы враждебного к ним мира.

Несмотря ни на что, их преданность друг другу вызывала уважение. В отношениях с чужаками Маркс был неучтивым, завистливым, подозрительным и вспыльчивым; домашние же знали его как счастливого отца и любящего мужа. В какой-то момент, когда жена болела, Маркс сблизился с Ленхен[124] – их горничной из Вестфалии, остававшейся с ними всегда, даже когда ей не могли платить, – но и измена, в результате которой родился не признанный Марксом ребенок, не разрушила эти отношения, державшиеся на сильнейшей страсти. Гораздо позднее, когда Женни была при смерти, а Маркс очень серьезно болел, их дочери запомнилась следующая прекрасная картина:

Наша любимая мама лежала в большой передней комнате, а Мавр – в крошечной комнатке через стену от нее… Я никогда не забуду то утро; он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы зайти в комнату матери. Стоило им воссоединиться, как молодость вернулась к ним, и они вновь стали молодой девочкой и любящим юношей, стоящими на пороге новой жизни, а не изъеденным болезнями стариком и старой умирающей женщиной, которым уже очень скоро было суждено расстаться навсегда.[125]

Маркс с семьей переехал в Лондон в 1849 году. Покинув Париж за четыре года до того, они оказались в Брюсселе, где и находились (и где был написан «Манифест…») до революционных выступлений 1848 года. Как только бельгийский монарх вернул себе трон, началось закручивание гаек, и все лидеры радикалов были согнаны в столицу; Маркс отправился в Германию.

История повторилась. Маркс взялся редактировать газету, но ее закрытие властями было лишь делом времени. Он отпечатал последний номер красной краской – и поехал в Лондон.

Его финансовое положение было плачевно. В Манчестере Энгельс продолжал жить странной двойной жизнью (он был уважаемым участником манчестерской фондовой биржи), и именно от него шел к Марксам неиссякаемый поток чеков и ссуд. Будь Маркс хоть немного более аккуратным в финансовом плане, его семья могла бы жить вполне достойно. Но великий экономист был не из тех, кто внимательно следит за домашней бухгалтерией. Его дети брали уроки музыки, а вся семья при этом сидела без отопления. Жизнь превратилась в нескончаемую борьбу с нищетой, и денежные неурядицы не отступали ни на минуту.

В доме жило пять человек включая Ленхен. Работы у Маркса не было, все свое время он проводил в библиотеке Британского музея, с десяти утра до семи вечера, и так каждый день. В