Под кожей – только я - Ульяна Бисерова

Женщины рыдают и кричат. Чтобы заполнить тягостные минуты, не дать гнетущей, непосильной скорби расползтись, как черной плесени, и поглотить весь мир, кто-то затягивает не то песню, не то заупокойную молитву, и нестройный хор голосов подхватывает ее. Родственники покойных, которые уже выплакали все слезы, бредут за медленно движущейся траурной колонной. Они двигаются заторможенно, механически, точно куклы, набитые тряпьем и опилками.

Потом я вижу в толпе у школы опрокинутое лицо отца. Я нерешительно подхожу и молча встаю рядом. Он не замечает меня. Я веду его домой под руку, как слепого.

Тео сдернул шлем и вытер мокрое лицо. Распахнул фрамугу и по пояс высунулся в окно, жадно хватая ртом воздух. Бархатная тишина азиатской ночи мягко взяла его голову в ватные тиски. Ни дуновения ветерка, ни шепота листвы. Где-то вдали хрипло залаяла собака, ее собратья подхватили лай, разнесли по округе.

У Тео не получалось сбросить оцепенелое напряжение сжатой пружины, от которого задеревенели шея и плечи. «Это воспоминания незнакомого, постороннего человека, — мысленно повторял он раз за разом. — Чужая жизнь, полная тревог и потрясений. Мне нет дела до того, как и почему все это произошло. И что это были за люди. Они мертвы так давно, что их останки давно уже истлели, а холмы могил сравнялись с землей. Надо просто закрыть глаза, глубоко вздохнуть и забыть. Навсегда стереть из памяти. Запечатать диск в медальон и избавиться от шлема. Завтра же».

Глава 5

На следующий день Ли Чи прислала Тео приглашение прогуляться по саду до завтрака. После бессонной ночи глаза Тео покраснели, как будто кто-то бросил ему в лицо горсть песка. Он с раздражением поежился от прохладной свежести раннего утра и ярких лучей солнца, которые дробились и сияли тысячей бликов на глади маленького пруда.

Ли Чи дожидалась его в тени старого кизилового дерева на берегу пруда, вся в белом, как водный дух. Чистый утренний свет омывал ее лицо, девически юное, с едва заметным румянцем. Заметив Тео, она ласково улыбнулась ему и протянула руки для приветствия.

— Светлый день, мой мальчик. И черные новости. Мое сердце разбито от горя. Я получила сообщение, что минувшей ночью мессер скончался.

— Мессер? — он не сразу понял, что речь идет об отце, настолько это предположение казалось диким, несуразным.

— К несчастью, тот новый штамм сычуаньского гриппа, который он подхватил в прошлом месяце… Лечение так и принесло выздоровления. Возможно, организм был слишком ослаблен чрезмерными нагрузками. Он был прирожденным правителем, который жил интересами своей страны и ставил общее благо превыше личных интересов.

Тео молчал, оглушенный новостью. Наконец он пробормотал:

— Я должен вернуться в Ганзу. Должен быть рядом с Вольфом.

Ли Чи помолчала, в задумчивости глядя на зеркальную гладь пруда.

— Ты очень привязан к нему, да?

— Отец всегда был…

— Я не о мессере Вагнере. О Вольфе.

Весть о внезапной кончине отца потрясла Тео. Первая невосполнимая потеря на пороге взросления. Ему отчаянно хотелось ощутить на правом плече руку Вольфа, услышать его глубокий спокойный голос. Вольф всегда был ему как отец. Ближе, чем отец, внимания и похвалы которого он бесплодно добивался все детство. Мессер вечно был занят неотложными делами, а у Вольфа всегда находилась свободная минутка, чтобы выслушать его путанный пересказ горестей и радостей ушедшего дня и подоткнуть одеяло, чтобы получился уютный теплый кокон. Он проявлял чудеса выдержки, в сотый раз разъясняя Тео сложную задачу по алгебре. Он учил его бриться, завязывать галстук и правильно отвечать на рукопожатие. Он никогда не смеялся над его сонными заклинаниями для поиска брата — удочкой, которую он закидывал в медленную мутную реку, втайне рассчитывая выловить совсем иной, драгоценный улов. И, кажется, Вольф догадывался обо всем и не порицал его за это. И вообще он был единственным, кто хотя бы изредка разговаривал с ним о матери, разрешал произносить ее имя.

— Да. Вольф был рядом всегда, с самого детства.

— Скажи, а если бы тебе предстояло сделать выбор: он или я?

— Что?

— Чью сторону ты бы занял?

— Я… я не хочу выбирать. И разве мы — не одна семья?

— Конечно, мой мальчик, так и есть. Но видишь ли… между мной и Вольфом возникли некоторые разногласия относительно твоего воспитания. Он требовал, чтобы ты вернулся в Ганзу и приступил к занятиям. А я… я совсем не готова отпустить тебя. А теперь все еще сильнее запуталось: я бы хотела стать твоим опекуном до совершеннолетия, но вряд ли советник Вагнер одобрит это.

— Но… Я должен проститься с отцом.

— К сожалению, это невозможно. Уверена, когда первая боль утраты после смерти брата утихнет, советник Вагнер прислушается к доводам разума и мы придем к согласию. Пока же тебе лучше оставаться здесь. Обещаю, мы отправимся в Бремен сразу, как только все уляжется. Возможно, через месяц. Или ближе к весне.

Она легко провела рукой по щеке Тео и примирительно улыбнулась.

— Мы еще обязательно обсудим это, милый, но чуть позже, хорошо? Я должна идти: до завтрака мне еще нужно успеть просмотреть деловые письма и ответить на соболезнования.

Когда Ли Чи ушла, Тео смотрел на слепящую рябь пруда, пока не заслезились глаза. В неполные шестнадцать он унаследовал жезл мессера Ганзы. Но кто же он на самом деле, за вычетом фамилии и передавшегося по наследству дара читать мысли? Он знает английский, латынь, древнегреческий, а теперь еще и довольно сносно изъясняется на мандарине. Помнит даты и исход величайших сражений в мировой истории и имена полководцев, которые вели армии в бой. Неплохо играет в шахматы. Слегка разбирается в живописи и классической музыке — ровно настолько, чтобы поддержать светскую беседу.

Тео не мог избавиться от страха, что он не знает и не умеет ничего по-настоящему важного. Лука был прав, когда навал его цветком, выросшим в оранжерее. После долгих вечерних разговоров с Лукой он осознал, сколько всего прошло мимо, пока он зубрил историю Древнего Мира и упражнялся в спряжениях неправильных глаголов. Он никогда не удил рыбу, не плавал в открытом море и не поднимался в горы. Вряд ли сумел бы перевязать рану, разжечь костер или сварить похлебку, даже если бы умирал с голоду. Он абсолютно не представляет, как зарабатывал бы на жизнь, возникни вдруг такая необходимость. Учебные аудитории были единственным местом, где он чувствовал твердую землю под ногами. Оказавшись за пределами стен резиденции Вагнеров, Тео был сметен лавиной новых впечатлений и не раз попадал в тупик из-за постыдного незнания самых простых вещей. Его