Несекретные материалы - Дарья Донцова

– Небось запорами мучаешься. Гадостью наливаешься.

Я не успела никак отреагировать на хамство, потому что к завтраку спустилась Галя, и дедок переключился на более достойный объект.

– Дорогая, – запел он сладким голосом, – не желаете сходить развлечься? Все сидите в четырех стенах, разве это хорошо в столь юном возрасте? Давайте отправимся прожигать жизнь, на бега, к примеру. Бывали когда-нибудь?

Женщина испуганно ответила:

– Нет.

Ефим пришел в недоумение.

– Ни разу не играли, не знаете, что такое тотализатор?

Галя отрицательно помотала головой.

– Ну надо же! – восхитился старик.

«И еще она никогда не жульничала в карты, не пила и не выходила девять раз замуж», – едва не сорвалось у меня с языка. Но Ефим Иванович тем временем не унимался.

– Тогда срочно собирайтесь, прямо сейчас поедем на ипподром.

– Зачем? – робко попробовала возразить Галя.

– Новичкам всегда везет, – плотоядно потирая руки, сообщил дедуля, – обязательно выиграешь. Давай, давай, иди одевайся, чего сидишь? Ноябрь на дворе, скоро прикроют малину!

Женщина покорно пошла к двери. Я в задумчивости поглядела на нее. Вот ведь клуша! Чуть кто прикрикнет, и готово, уже слушается. Хотя, может, ей и не вредно сходить развеяться, опять же Миша пусть хоть немного поревнует, ну ущипнет ее Ефим пару раз, не такая уж и беда!

А я поеду пока к таинственной Вере Ивановне и попробую очень осторожно и аккуратно потрясти тетку. Но сначала приму соответственный вид, сменю, как сейчас модно говорить, имидж.

В моем необъятном шкафу хранится масса всяческих нужных и ненужных вещей. Перетряхнув полки, нашла чудный прикид, бог весть как туда попал этот турецкий темно-сиреневый костюмчик, щедро сдобренный люрексом. Кажется, его забыла какая-то очередная гостья, а у меня рука не поднялась выбросить. Годы, проведенные в нищете, все-таки наложили отпечаток. Я влезла в широкую юбку и заколола пояс булавкой. Кофта тоже оказалась чуть великовата, но это даже к лучшему. В лифчик напихала ваты. Природа решила, что мне ни к чему пышный бюст, так что в случае необходимости я запросто могу сойти за мальчика-подростка. Но сегодня нужны пышные формы. Волосы стригу коротко, они у меня светло-русые, а глаза голубые. Поэтому натянула темно-каштановый парик из натуральных волос.

Так, теперь нужно заняться лицом. Нанесу-ка автозагар. Мазать надо неравномерно, тогда получится впечатление натуральной обветренной кожи. Темные тени под глаза, излюбленная народом кровавая помада, голубые веки, кирпичный румянец, угольные брови – да, теперь меня и мать родная не узнала бы. Остался последний штришок. Из крохотной коробочки достаю линзы, и, пожалуйста, из зеркала на меня глядит типичная жительница сельской местности с карими глазами, сделавшая ради визита в город праздничный макияж.

Такой бабе «Вольво» не годится. Поэтому докатила на своем автомобиле до площади трех вокзалов и пристроила его на платной стоянке. До института, где учится Нина, рукой подать, ну в крайности сяду в троллейбус. Но не успела сделать и пятнадцати шагов в сторону, как около притормозило такси. Высунулся паренек жуликоватого вида и осведомился:

– Эй, тетя, «Московский» ищешь? Садись, дешево отвезу.

Я поглядела на стоящее в ста метрах здание универмага и чуть не расхохоталась. Здорово загримировалась, если даже таксист принял за деревенщину и решил обмануть. Но наглецов следует учить, преподаватель во мне неистребим.

– Сделай милость, сыночек, добрось, а то растерялась в вашей Москве проклятой, ишь транспорту сколько.

– Не боись, – успокоил негодник, – мигом домчу.

И он принялся кружить по переулкам. Время от времени из моей груди вырывался боязливый крик:

– Ой, ой, сыночек, не так шибко, убьемся!

Парень хмыкал и накручивал баранку. Рейс длился минут десять. Наконец такси замерло у входа в универмаг.

– Сто рублей, – велел шофер.

Я подала монетку.

– Ну, бабка, – обалдел парень, – белены объелась, это же рубль!

– Именно столько стоит в Москве проехать несколько метров, которые отделяли место посадки от входа в магазин, – спокойно пояснила я.

– Ты чего?! – обозлился парень. – Катал почти полчаса.

– Не кататься садилась, а до места ехать, впрочем, если желаете, можем позвать милиционера в качестве третейского судьи, – сообщила я, выходя на улицу.

В следующий раз поостережется врать провинциалкам.

По коридорам института шла в самом радужном настроении – люблю, когда день удачно начинается. Как запряжешь, так и поедешь.

В учебной части за столами сидели несколько женщин. Они подняли глаза и обозрели неинтеллигентного вида лицо, потом отметили дешевую китайскую куртку с мехом «норки», грязные дутые сапоги и юбку с люрексом.

– Что хотите? – весьма нелюбезно осведомилась одна.

– Веру Ивановну как найти?

– Это я, – откликнулась дама.

– Здрассти, от Прохора приехала, из Горловки, уж думала, не найду.

– Ах от дедушки! – мигом оживилась Никитина, потом повернулась к коллегам и попросила: – Девочки, пойду гостью чайком угощу.

– Конечно, – хором ответили остальные, разом потерявшие ко мне всякий интерес.

Вера Ивановна завела меня в небольшую комнатку, села за стол и, не включив электрический чайник, резко спросила:

– Так зачем пожаловали?

Деловая дама, сразу быка за рога хватает. Но я тоже не промах и из образа не выйду, потому что это опасно.

– Да вот и не знаю прям, дело-то такое…

– Говорите, – велела Никитина, раскуривая прямо мне в лицо довольно вонючую коричневую сигарку.

Я принялась судорожно кашлять, причем не притворялась – терпеть не могу чужого дыма.

– Ну, быстрей, – поторопила Вера Ивановна, – на работе нахожусь.

– Прохор говорил, документики на дом ищете? Купчую крепость и прочее…

– Знаете, где лежат? – спокойно осведомилась дама.

– Да.

– Настоящие?

– А то, Авдотья сберегла. Отдала дочери, а та мне. Только незадача выходит.

– Какая?

– В бумагах стоит фамилия Корзинкиных, а Трофим-то жил по паспорту Никитина, трудно доказать право владения.

– Ну это не ваша забота, – отрезала инспекторша, – сколько хотите за купчую?

– Дорого.

– Называйте цену.

– А ваша какая? – решила я продемонстрировать крестьянскую хитрость.

– 500 долларов, – невозмутимо сообщила Вера Ивановна.

Я поперхнулась от возмущения.

– Да вы чё?! Меньше 10 тысяч «зеленых» и говорить не стану.

Настал черед возмущаться Никитиной.

– Дорогая! Как у тебя с головой? Откуда я возьму такие деньги? Сама видишь, в институте работаю, 400 рублей получаю. Давай говорить о разумных цифрах, ну тысячу баксов, предположим, наскребу, в долги влезу…

– Ну и хитра, – нагло заявила я, – да ты по этим бумагам можешь и на дом претендовать и на землю, золотое дно просто. Нет уж, готовь как минимум восемь.

– Господи, видела усадьбу? Развалины! И участок давно заброшен, культивировать никаких средств не хватит. Просто так хотим ведь, в собственность оформить, ради памяти предков. Жить там никто не будет, нам ее и не отремонтировать, да и содержать не по карману.

Я покачала головой.

– Ну как хочешь, мое слово крепкое, семь тысяч – последняя цена, и времени на раздумья до вечера. Не хочешь платить – не надо. Другим наследникам продам, а вы уже потом в своей семье решайте, как делиться!

Вера Ивановна просто подскочила на стуле.

– Чего несешь? Какие такие наследники? Только я да сын и остались.

– Ну прям, – усмехнулась я, – брат Трофима, Николай, за границу бежал, выжил, там целая ветвь Корзинкиных. Между прочим, и Прохор, и Авдотья с ними переписывались, и адресок мне дали. Черкану пару строк, небось не забыли родной язык – откликнутся.

У Никитиной слегка порозовело лицо, и она твердо заявила:

– Две тысячи, и точка. А там, если хочешь, пиши, но знаю точно, что Корзинкиных в Париже не осталось, одна жена Василия, но она француженка. Отсудить дом ничего не стоит, даже при условии, если у нее на руках будет купчая. И потом, это еще вопрос, настоящий ли Корзинкин Николай. Между нами, матушка-то его еще та пройда была. Трофим перед смертью рассказал.

– Да ну, врешь? – изобразила я удивление.

– А ты послушай, – забыла про работу Вера, – сразу поймешь, что дело нужно только с нами иметь!

Я уселась поудобней и разинула рот.

Трофим прожил много лет, очевидно, Корзинкиным господь отсыпал богатырское здоровье. Во всяком случае, мужчина практически ничем не болел и слег только в 102 года, сломав ногу. Похоронил и сына, и сноху. На смертном одре решил исповедаться внукам – Алексею с Верой. Вот тогда-то они и узнали, что принадлежат к древнему роду, а под Москвой преспокойненько стоит «их» усадьба.

– Никому, детки, не говорите, – наставлял проживший всю жизнь в страхе мужик, – власть переменится, опять сажать начнут! Пользуйтесь фамилией Никитиных, ничем я ее не опозорил. Только имейте в виду, сдается, у дочери Евлампии все бумаги целы, и паспорт мой настоящий, и купчая на дом и землю, съездили бы потихоньку, поинтересовались, да и забрали.