Демонический Любовник - Дион Форчун

за ней. Там она повернулась лицом к Тому, кто был рядом с ней.

– Так вы вернулись? – спросила она.

Она подождала, как если бы ожидая ответа, но его не последовало. Затем она заговорила снова.

– Я не могу простить ни того, что вы сделали с Алеком Батлером, ни того, что случилось с собакой; я могу простить то, что вы причинили мне, это в прошлом и позабыто, но собака была ужасающей, и я не могу этого простить.

Снова повисла тишина. Вероника сказала то, что должна была сказать, но не уловила никакого ответа. Она повернулась, прошла по гравийной дорожке, зашла обратно в комнату и быстро закрыла дверь позади себя. Затем она остановилась, наблюдая. День был спокойным и солнечным, словно бы настоящий день Индийского лета, но тут же, как она и ожидала, небольшой ветер начал закручивать мертвые листья, лежавшие по углам лестницы; они поднялись, подхваченные легким вихрем, и ударили в стекло; створка выгнулась, ветхая задвижка соскользнула, но Вероника прижала дверь рукой и снова закрыла ее, а затем подперла тяжелым креслом. Листья, разбросанные по всей террасе последним возмущенным порывом ветра, снова медленно осели в недоумении.

ГЛАВА 21

С этого момента Вероника редко оставалась одна. Совсем как в старые времена, она всегда ощущала присутствие Лукаса рядом с собой. Однако яркость этих ощущений менялась; ясным солнечным днем, особенно если сама она находилась под прямыми лучами солнца, она не чувствовала его присутствия, но в пасмурный день, и особенно в сгустившихся сумерках, его присутствие становилось невероятно ощутимым, а с наступлением темноты и сам Лукас появлялся рядом с ней. Она ничего не видела и не слышала, и никто ни разу не заговорил с ней из могилы, но все же она ощущала каждую перемену в его настроении. Это был то радостный Лукас, то рассерженный Лукас, то Лукас, страстно жаждущий подчинить ее своей воле и понимающий, что используемые им средства для достижения цели слишком слабы. Порой невидимый, развоплощенный разум перемещал те единственные предметы, которыми мог управлять, и тогда мимолетный вихрь ледяного ветра разбрасывал вокруг нее опавшие листья в бессильных попытках заключить ее в свои бесформенные объятия. Она знала, что это было проявлением рассерженного Лукаса, и ей было предельно ясно, почему духи всегда изображались или как демоны, или как ангелы, ибо только под воздействием сильной эмоции, не важно, ненависти или любви, большинство из них могло проявиться на материальном плане; человек, находящийся в своем обычном состоянии сознания, может быть воспринят только теми немногими бедолагами, которых мы называем сенситивами.

Когда он, наконец, преуспел в том, чтобы заставить ее ощущать его присутствие, его силы, казалось, начали возрастать. Становилась ли она более восприимчивой или же ему всё лучше удавалось преобразовывать материю по собственной воле, было неизвестно, но факт оставался фактом – между разумом умершего мужчины и живущей девушки установилась связь, и между ними активно происходило телепатическое общение.

Для живого человека возвращение пусть даже любимого умершего может стать своего рода испытанием, а для Вероники, знавшей, что Лукас был злым и ощущавшей, что она находится в его власти, проявление этого темного присутствия было исполнением всех возможных страхов и детских кошмаров о призраках. Хоть она и ощущала смену его настроений, она не могла читать его мыслей, и совсем скоро поняла, что ее собственные мысли он мог читать с невероятной легкостью. Стоило ей позволить себе подумать об Алеке, как атмосфера вокруг нее наполнялась жутким гневом, и снова и снова хороводы листьев поднимались в своем бессильном недовольстве. Но если, с другой стороны, она позволяла себе вспомнить о тех нескольких часах понимания и взаимной симпатии, которые предшествовали смерти Лукаса, если она посылала в темноту вопрос, желая узнать, все ли в порядке у ее друга, то комната наполнялась странным теплом, которое, казалось, оборачивалось вокруг нее, словно мантия из невидимого света.

Вероника постепенно училась различать настроения своего невидимого посетителя и вскоре присутствие, которое поначалу олицетворяло собой весь ее ужас перед непознанным, стало знакомым и начало восприниматься как нечто более или менее привычное; хотя она все еще боялась его, она боялась его не больше, чем в то время, когда он обитал в своем доме из плоти, и со временем вернулась и его прежняя сверхъестественная притягательность; она обнаружила, что ждет его появления, когда угасает свет, и каким-то странным, подсознательным образом сама помогает его проявлению. Она боялась его, но все же она бы скучала по нему, если бы он не пришел, поэтому проводила дни в своем прежнем состоянии очарованности с примесью отвращения или отвращения с примесью очарованности, а поскольку ночь с каждым днем наступала все раньше, то и время силы Лукаса увеличивалось.

Близился канун Дня Всех Святых, когда ему, наконец, удалось перейти границу непроявленного и обрести опору на плане жизни. Яркий морозный день сподвиг Веронику к длительной прогулке и она, вернувшись обратно в сумерках уставшей, была счастлива упасть в огромное кресло у камина и подремать в освещенной огнем комнате до тех пор, пока старая смотрительница не принесет лампу. Полностью расслабившись, она полулежала на подушках и разум ее блуждал в долгих дневных грезах юности. Лукас, казалось, был очень далек от нее этой ночью; она избавилась от ощущения его присутствия, когда забрела в своих странствиях за пределы области его проявления, и он еще не успел найти ее снова. Так что на этот раз она была одна.

Она думала о странном существе, которое, встретившись ей на пути, изменило весь маршрут ее жизни. Она думала о нем и думала об Алеке, сравнивая двух мужчин, и она знала, не смотря на все сомнения, что никогда, никогда она не была бы счастлива с тем добросердечным, жизнерадостным парнем, которого весь мир счел бы идеальным супругом. Она была более счастлива, разделяя темные цели Лукаса, чем могла бы быть с обожавшим ее Алеком, ибо лишь так она ощущала себя живой; великие потоки вселенной носились вокруг нее, на нее изливалась необычайная жизненная сила мужчины, и она чувствовала, что она росла и превосходила себя, и что Великое Незримое, откуда происходили все вещи и куда они впоследствии возвращались, становилось к ней все ближе.

Размышляя об этом на границе сна и бодрствования, она неотрывно смотрела на сияющие в камине угли, когда вдруг почувствовала тот стремительный вылет вовне, который всегда предшествовал странным путешествиям души, в которые отправлял ее Лукас. Однако в этот раз она не провалилась в забвение; напротив,