Злато в крови - Татьяна Мудрая

Во всем, что случилось, — одно утешение: готические романы снятся не одному мне, а и всем прочим. И, похоже, снятся наяву и в твердой памяти.

Собственно говоря, я так и не уяснил себе, кто из нас что именно видел. Впрочем, как я могу судить, я, которому достаются лишь крошки с чужого стола, который подбирает яркие лоскуты и обрывки чужих грез?

Сводится всё, по видимости, к тому, что наша Селина во всем своем величии, которое на нее вздели вместе с Большим Магистерским Нарядом… Кстати, он был ее по закону или позаимствован? Ну, в общем, она позволила какому-то совершенно бесплотному созданию удалить себе голову (дежа вю, как говорится) и уже в виде призрака потолковала о чем-то с другим призраком на созданной в одном из «восточных» залов нейтральной территории. А вернувшись, спешно прирастила себе утерянное в лучших традициях Темного Народа. Какое это имеет отношение к проблеме двоякой Священной Сущности, что именно Селина продала и что купила, — не знаю и знать не хочу. Иду, куда меня ведут, во всеоружии моей вампирской брони.

А поскольку на этот раз мне не особенно есть чего поведать миру, приведу-ка я здесь стихи, что сочинила моя молочная матушка в честь поэтессы великого «серебряного» века, вдохновившись ее строкой, которая звучит так: «Я белый лист перу и чернозем для плуга». Петь их надо было в тяжелом ритме ступального колеса, постепенно его убыстряя:

Раба твоей любви — мне сладко повторять,Сквозь мнимости земли нести твою печать:Твоя печать на мне — быть не такой, как все.Твоя печаль во мне — быть не такой, как все:Тридцатой спицей в царском колесе,Ступицей, что свою не чует ось.И, приковавшись цепью к колесу,Твоей мечты сугубый груз несу:Вот только воплотить не довелось.На мне твоя печать, во мне твоя печаль.Желание — вот цепь, томление — вот связь,Что не дают мне ни уйти, ни пасть;Судьба моя влечется колесом.Удел мой — влечься вслед за колесом,Бессрочно окольцованной кольцом,Что на свою ты руку положил.Железом сплошь оправлено ярмо,Ударило мне в мозг твое клеймо,Проникло в сердце пламенем из жил.Во мне твое клеймо, на мне твое ярмо.Раба твоей любви — я подниму мятеж:Смятение мое звучит в тебе, как гром.Я почка — из своих я вырвалась одежд;Я чистый, тонкий лист: коснись меня пером!

Вспомнил я эти песню оттого, что стремление вырваться из защитных и сковавших нас оболочек, пробиться через землю, став живым листом и принять на себя не мертвый оттиск печати, но животворящую запись, — это главное, о чем Селина говорила мне, и то, к чему она сама стремится сквозь всю свою смертную и бессмертную жизнь.

И знаете, что я вам поведаю? Мне до того ее жаль, что я более не ревную.

Глава шестая. Снова Грегор

Утром, когда наши гости чин-чином разошлись по кельям нулевого цикла, где, правда, не было никаких домовин, гробов и саркофагов, но лишь металлические двустворчатые дверцы с фотоэлементом, я в очередной раз проявил свое легендарное нахальство и проник в Селинин роскошный клостер. Не за-ради блуда, а для того, чтобы напоить ее из запястья. Она была в дезабилье и полузабытье, и я лелеял надежду, что меня с моим нескромным предложением не выбьют за пределы кроватного поля.

— Ну и объясни, что ты такое сотворила? — спросил я, когда моя посестра еще не совсем пришла в себя, а прочие уже как следует впали в транс.

— С тобой? Ну… станешь лет через сто-двести человеком, который изредка перекидывается в вампира. Для поддержания хорошей формы, — пробормотала она. — Надеюсь, сумеешь выбрать.

— Да нет, — отмахнулся я от странности этого утверждения. — Во время того страшненького колдовства.

— А-а. Поставила на кон всё своё мекум порто, понаписала расписок на недостающую сумму и выиграла-таки нечто небольшое, но очень, очень славное.

— Так кто ты теперь, человек или монстр?

— И всё это пока тоже, — хмуро отвечала Селина. — Но самое интересное — я теперь богиня. Белая. И какого, простите, фига мне это понадобилось?

Смертные слуги Селины были вышколены отменно: не успели мы проснуться и позавтракать, как на нас обрушилась лавина горных и подземных снастей удивительного облика и с непроизносимыми наименованиями: обвязки, оттяжки, страховочные усы, жумары, кроли, карабины, спальные мешки, крючья, тросы, карманные лесенки, ксеноновые налобные фонарики и большие подвесные фонари, наручные часы, непроницаемые для всего, что только можно вообразить, высокие ботинки-«саломоны» с триконями, куртки из полартекса и нейлона, утепленные мембранные комбинезоны (как и обувь, пропускают всё наружу и ничего вовнутрь, с горловиной по самые уши и молнией от маковки до паха). Высочайшее фирменное качество и абсолютно непостижимый способ применения. Селина поливала нас пятерых ученой терминологией, из которой, излагая вкратце, следовало, что всё надо цеплять ко всему — и покрепче. Пятерых — это потому, что в полусне мы окончательно договорились о составе нашей экспедиции в центр Земли: естественно, Селина как стрелочник и проводник, обе рыжеволосые красавицы как глубоко заинтересованные личности (и без них вообще колдовства не получится), а в качестве противовеса — трое мужчин. Я, Римус и Ролан.

— Вы не забыли о нашей природе, дорогая Ласка? — не выдержав подобного инструктажа, спросила у нее Джесс.

Селина смерила ее ироничным взглядом:

— Высокая госпожа! В полнейшей темноте откажет любое зрение, даже такое необычайное, как наше с вами. Если вы по слепоте и незнанию обстановки похороните всех под камнепадом, выбираться из-под него понадобится суток этак трое. Если вампира сплющит, как лягушку, обрушенным сверху валуном, вновь собрать себя в кучку он сможет лишь через неопределенно долгое время. А индивидуума, застрявшего пробкой в узкой базальтовой расщелине, вполне можно распилить на части виброрезаком и собрать на той стороне, как конструктор, — только он сам, я полагаю, не будет от того в большом восторге. Я стараюсь сэкономить вам время. А если что не так, будем дожидаться, пока мы все не кончим с отличием полугодовые курсы практической спелеологии.

— Да, вот что еще, — продолжала она через некоторое время, деловито засупонивая Ролана в костюм, состоящий, кажется, из одних веревочек с разнообразными хитрыми замками. — Кто-нибудь представляет, как изменяется вампирский суточный цикл во время подземного пребывания? У людей он, по-моему, тридцать шесть часов. И как воздействует солнечный свет, если наверху добрая полумиля каменной толщи?