Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

– Мы не можем задерживаться. – Пьетро прикрыл смотревшие в зенит глаза. – Покойная объяснила вам, где имение ее мужа?

– Нет. – Бедный Ро… Опять один. – Мы не будем задерживаться, но хотя бы в тайник вы ее отнесете?

– Разумеется. Она была олларианка?

– Баронесса Капуль-Гизайль собиралась перейти в эсператизм, так что можете читать по-гальтарски.

6

Вновь разбушевавшийся огонь внезапно отшатнулся, давая уже не дорогу – лазейку. Надолго ли? Кагеты выбрались, раненых утащили, в почти ставшем Закатом дворике оставалось шестеро южан, ну и они с некстати угоревшим Жильбером.

– Выносите! – крикнул Робер сержанту в дымящемся мундире. Двое, пригибая головы, подхватили сомлевшего адъютанта, кинулись к калитке, исчезли. Четверо и один…

– Мон-кха-кха-кхе…

Робер обернулся на вопль, ожидая увидеть валящийся на них и на калитку охваченный огнем сук, и… ринулся к полыхающему дереву, навстречу тянущей к нему руки женщине. Марианне! Со спутанными волосами, в полуобгоревшем платье, она еще пыталась улыбаться.

– Прости… Я не могла иначе… Не могу потерять…

– Лэйе Астрапэ, как?!

– Зачем тебе это?

Незачем. Тополь охвачен огнем, дышать невозможно даже мужчинам.

– Возьмите ее!

– Нет… С тобой… Только ты. Вместе везде. И здесь.

Четверо, двое и огонь… Она права. Вместе хоть бы и в Закат!

– Я больше… не могу.

– За мной! Живо.

Схватить за руку, дернуть на себя, потащить к калитке. Мужчины, солдаты, его южане, то ли шарахаются, то ли расступаются, они понимают, они первыми не пойдут, они не отберут у Монсеньора ее. Даже прикажи он сто раз.

– Скорее… Трудно…

Вот она, стена, ветки над головой, по ним уже вовсю скачут огоньки-морискиллы. Калитка – черный провал, но до него еще надо добраться, огненные зигзаги расползаются по стене, смерть машет перед глазами багровым с золотом веером, и жара́, невыносимая, жуткая. Нет, здесь не пройти.

– Я с тобой… Мы вместе.

Обвивающие шею руки, черная прядь, потрескавшиеся губы.

– Вместе! Навсегда…

Шаг в огонь, в жар, – в прохладу, в зеленоватый туман, в жизнь. Легкость касаний, дождь на губах, дальний плеск. Это пламя зови судьбою, эти тропы пройдем с тобою, аметисты янтарь укроют, и не пеплу спорить с волною… Треск, словно парус лопнул, в прореху рвется рыжее щупальце.

– Прочь! Не твое…

Плач воды, запах лилий, отдых на покрытых росой травах, должна же у водопада расти трава.

– Целый!

– Слава Создателю!

– Монсеньор!

– Выбрался. Раздери его кошки!

– Уж и не ждали…

– Надэится нада да канца!

– Истинно так…

Закопченные, обожженные, родные, сразу и не разобрать кто. Разве что потрясающего саблей великана ни с кем не спутаешь. Значит, рядом господин посол… Ветер бросает в лицо пригоршню пепла, вынуждая чихнуть, закашляться, окончательно очнуться.

Здесь тоже горит, но пожар не такой уж и сильный, не сравнить. И дышать можно.

– Что раненые?

– Ничего так… Живы.

– Все?

– …Д-да.

Показалось или мешкают с ответом? Смотрят в огонь, будто ждут. Кого, ведь он шел последним?

– Упокой их Создатель…

Это Гашон, он всегда был набожен.

– Уже не выйдут. – И этот усталый обгорелый вояка – тот самый Бурраз?! – Дерево.

Да, дерево. Чудовищный склоненный факел, и склонился он перед калиткой, но ведь живых там не оставалось, здесь все! Шестеро кагетов, раненые с Жильбером, стражники и южане… Четверо из восьми?!

– Не понимаю. Я же был последним…

– Потом будешь думать. Вместе будем. – Некогда роскошный казарон простецки утирается рукавом. – На улице не стреляют. Почему?

– Пожар… – Лучше думать, что пожар и защитники баррикады просто ушли. – Вам опять первыми. Ребята, раненых поднимайте!

– Монсеньор…

– Что?

– Адъютанта вашего как? Берем…

– Он умэрал, – объясняет великан-кагет. – Я смотрэл. Это так.

«Это так…» Вот и все, капитан Сэц-Ариж, мальчишка, сжегший Сэ и прощенный Олларией. Если и были у тебя грехи, сегодня они сгорели.

– Так как? Брать?

– Здесь остался не только Сэц-Ариж, пусть все они придут… в Рассвет вместе.

Молчат, значит, согласны. Кагеты уже на стене, смотрят вниз, на улицу, призывно машут, дескать, путь свободен. Стражники и южане поднимают раненых, а на камнях двора белеет растоптанный кем-то цветок. Лилия. Опаленная, она все еще пахнет. Поднять, положить Жильберу на грудь; вот теперь в самом деле все, остается с грехом пополам перебраться через ограду на улицу. В жизнь. Прекрасную. Скверную. Страшную. Эта ночь не тебя уносит, не твою траву вечность косит, все оплачено, все допето, в омут памяти канет лето… Как же, канет оно! На другой стороне тоже горит; похоже, начался большой пожар, и в его огне сгорает даже одержимость. Во всяком случае, полуразрушенную баррикаду никто не атакует. И не защищает. Нет, кто-то бродит среди перевернутых телег и опрокинутых столов. Переворачивает покойников, смотрит, идет дальше.

– Монсеньор! Вы живы! – Только по голосу и можно в этом черномазом оборванце узнать Дювье. – Надо уходить, все уже за воротами. Мы тоже… отбились.

Часть третья

«Девятка Посохов»[4]

Вы будете жить.

Убивают только лучших.

Шарль де Голль

Глава 1

Талиг. Внутренняя Эпинэ. Фожере

Поместье Лаик

400 год К. С. 8-й день Летних Молний

1

Завизжало. Пронзительно и над самым ухом. Марсель, пребывающий средь цветущих вишен в обществе птице-рыбо-девы, только что отстегнувшей накладные, как выяснилось, излишества, попробовал отрешиться. Увы, визг не прекращался, а к аромату цветущих садов примешалось нечто прямо противоположное. Напоминающая Франческу дева, все еще оставаясь таковой, канула в никуда, и Валме открыл глаза там же, где и закрывал. В славной придорожной гостинице родимого графства. Рядом визжала очередная Лиза и что-то клубилось. Марсель потряс головой, вгляделся, внюхался и опознал Валтазара.

На визгунью Валме цыкнул, та не поняла, пришлось отвесить легонькую затрещину.

– Прекрати. Он не кусается.

– А-ып!..

– Говорю же, не кусается, – заверил Марсель, усаживаясь на кровати. – Тут что-то одно, или зубы, или аромат… Святой отец, вы несколько неожиданно. Что-то срочное?

Валтазар даже не закивал, забил полупрозрачной башкой. Он выглядел встрепанным и несчастным, а Валме искал явно не от хорошей жизни и ведь нашел! Виконт глянул на разбросанную по комнате свою и не очень одежду и распорядился:

– Сударь, расточитесь-ка на пару минут. Мне нужно расстаться с дамой.

Валтазар понимающе блеснул призрачной тонзурой и растаял вместе с запахом; в окно немедленно задышало позднее яблочное лето, напоминая, что в этой жизни случается и хорошее. Лиза легонько шмыгнула носиком, но с места не двинулась. Иногда сделать проще, чем объяснить, и виконт, выпутавшись из простынь, самолично собрал пестрые женские тряпочки.

– Одевайся. Потом сваришь шадди, и спать!

– А… Он-но…

– Это монах, – объяснил Валме, – эсператистский. Давно покойный и очень-очень добродетельный. Взывает к совести распутников, вынуждая их жениться на совращенных девицах, так что кыш!

Повторять не пришлось – дурочка натянула рубашку и, подхватив остальное в охапку, шмыгнула за дверь. Марсель зажег свечу и вдумчиво натянул штаны. Валтазар уже был тут как тут – воздевал руки к потолку, а полупрозрачный лик являл нешуточные муки.

– Что, – посочувствовал виконт, – плохо дело?

Кивок, и какой выразительный! Не иначе, у бедняги отбирают вазы. Изысканный барон, не в силах бесплатно терпеть в своем доме подобную жуть, предпринял какие-то меры, но договор есть договор. Придется посылать на́рочного, заодно он может и собаку привезти.

– Коко… Хозяин дома утопил ваше счастье в Данаре?

Мотание. Значит, не Коко.

– Потоп? Пожар? Совесть?

Воздевание рук, искривленный, страдальческий рот. Мученик, как есть мученик!

– Сейчас… – Карточек с буквами под рукой, само собой, нет, придется что-то изобретать из подручных средств. – Я понимаю, вы находитесь в состоянии глубокого «душевного», если так можно сказать о призраке, волнения, но уж потерпите. Ага, вот оно!

Книга Ожидания, гордость трактирщика, торжественно внесенная в комнату наследника графа Бертрама, лишилась трех десятков страниц. Вытащив походную чернильницу, Валме пальцем, не заботясь о каллиграфии, торопливо выводил поверх святого текста буквы. Выходило кривовато, но понятно. Валтазар маялся рядом, прямо-таки исходя беспокойством и нетерпением, что немало усиливало присущий призраку аромат. В дверь заскреблась Лиза – она таки сварила шадди; Марсель едва не потрепал малышку по тугой щечке, но вовремя вспомнил, что пальцы в чернилах, и ограничился поцелуем.

– Он… уйдет?

– Рано или поздно.

– А я?.. Мне ждать?