На музыке. Наука о человеческой одержимости звуком - Дэниел Левитин

перспектива с научной точки зрения непривлекательная. Нам хотелось бы привести свой логически объяснимый мир в порядок и выбрать из двух теорий одну или создать третью, объединяющую предыдущие две, которая все объяснит. Какая же точка зрения верна? Теория регистрации или конструктивистская теория? Похоже, ни та ни другая.

Исследование, которое я только что описал, проходило одновременно с новаторской работой над категориями и понятиями. Категоризация — основная функция мышления живых существ. Все объекты уникальны, но мы обычно относимся к ним как к частным случаям класса или категории. Аристотель заложил основу методов, с помощью которых современные философы и ученые описывают формирование у человека понятий. Он утверждал, что категории — следствие набора определяющих признаков. Например, в нашем сознании есть внутреннее представление о категории треугольников. В нем содержится мысленный образ, или изображение, каждого треугольника, который мы видели в жизни, а еще мы можем выдумать новые треугольники. В своей основе то, что составляет эту категорию и определяет границы ее признаков (то есть помогает понять, что к ней относится, а что нет), похоже на определение типа: «Треугольник — это трехсторонняя фигура». Если вы изучали математику, то определение будет сложнее: «Треугольник — это трехсторонняя замкнутая фигура, сумма углов которой составляет 180 градусов». Можно добавить сюда подкатегории треугольников, например: «У равнобедренного треугольника две стороны равны. У равностороннего треугольника три стороны равны. У прямоугольного треугольника сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы».

У нас есть категории для чего угодно — и живого, и неживого. Когда нам показывают новый предмет — новый треугольник или собаку, которую мы никогда раньше не видели, — то, согласно Аристотелю, мы относим этот предмет к категории, основываясь на анализе его свойств и сравнении с определением категории. От Аристотеля до Джона Локка и далее вплоть до наших дней категории считались логическим понятием, а объекты находились либо внутри, либо вне категории.

Спустя 2300 лет, на протяжении которых взгляды на тему категоризации оставалась практически неизменными, Людвиг Витгенштейн задал простой вопрос: что есть игра? Это положило начало возрождению эмпирической работы по формированию категорий. И здесь появляется Элеонора Рош из Рид-колледжа в Портленде, которая защитила диссертацию по философии, посвященную Витгенштейну. Рош много лет планировала поступить в аспирантуру, но год с Витгенштейном, по ее словам, полностью «излечил» ее от философии. Чувствуя, что эта наука зашла в тупик, Рош задалась вопросом, как изучать философские идеи эмпирически, как открывать новые философские факты. Когда я преподавал в Калифорнийском университете в Беркли, где Рош работает профессором, она как-то поделилась со мной, что, по ее мнению, философия уже сказала все о проблемах мозга и разума и что для дальнейшего движения вперед необходимы эксперименты. Сегодня вслед за Рош многие когнитивные психологи соглашаются, что «эмпирическая философия» — подходящее название для нашей области знаний; такое определение предполагает экспериментальный подход к решению вопросов и проблем, традиционно находящихся в ведении философов: какова природа разума? Откуда берутся мысли? Рош перешла в Гарвард и защитила там докторскую диссертацию по когнитивной психологии. И эта ее работа изменила наше представление о категориях.

Витгенштейн нанес Аристотелю первый удар, выбив у него из-под ног почву строгих определений того, что такое категория. Используя категорию игр в качестве примера, Витгенштейн заявил, что не существует такого определения или набора определений, которое охватило бы все игры. Например, мы можем сказать, что игра: а) нужна для развлечения или отдыха; б) является досуговой деятельностью; в) является деятельностью, которой чаще всего занимаются дети; г) имеет определенные правила; д) является в некотором роде соревновательной деятельностью; е) предполагает участие двух или более человек. Однако для каждого из этих пунктов мы можем сформулировать контрпримеры, которые их опровергнут: а) развлекаются ли спортсмены на Олимпийских играх? б) является ли профессиональный футбол досуговой деятельностью? в) покер и хай-алай — это игры, но дети в них играют нечасто; г) ребенок, который стучит мячом об стену, тоже играет, но какие здесь правила? д) хоровод — несоревновательная игра; е) для пасьянса достаточно одного человека. Как нам перестать опираться на определения? Есть ли какая-нибудь альтернатива?

Витгенштейн предположил, что принадлежность объекта к категории обусловлена не определением, а семейным сходством. Мы называем что-то игрой, если оно напоминает другие вещи, которые мы до этого называли играми. Если мы придем на семейное торжество к Витгенштейнам, то обнаружим, что некоторые черты характерны для многих членов семьи, но при этом нет одной-единственной физической особенности, которую можно было бы назвать определяющей для данного семейства. У двоюродной сестры, например, глаза тети Тесси, у брата — подбородок Витгенштейна. У одних членов семьи — дедушкин лоб, у других — бабушкины рыжие волосы. Семейное сходство основано не на статичном определении, а на целом списке признаков, которые могут присутствовать, а могут и отсутствовать. Этот список меняется с течением времени. Если в какой-то момент в семье перестанут появляться рыжеволосые (за исключением случаев, когда кто-нибудь покрасился), мы просто вычеркнем одну черту из списка. Если же через несколько поколений этот ген снова проявится, рыжие волосы можно будет опять вписать. Именно такая пророческая идея легла в основу самой убедительной теории в современных исследованиях памяти — модели множественных отпечатков, над которой работал Дуглас Хинцман и которой недавно занялся блестящий когнитивист Стивен Голдингер из Аризоны.

Можем ли мы дать музыке определение? И что делать с музыкальными жанрами: хэви-металом, классической музыкой, кантри? Безусловно, наши попытки окажутся провальными, как и в случае с определением игры. Предположим, мы скажем, что хэви-метал — это музыкальный жанр, который включает: а) перегруженные электрогитары; б) тяжелые громкие ударные; в) три аккорда или квинтаккорды; г) сексуальных вокалистов, обычно без рубашки, мокрых от пота и скачущих с микрофонной стойкой по всей сцене; д) ÿмляуты в назвäниях. Но потом окажется, что этот строгий перечень определений легко опровергнуть. Несмотря на то что в большинстве песен в жанре хэви-метал звучат перегруженные электрогитары, такая гитара есть и в песне «Beat It» («Делай ноги») Майкла Джексона — кстати, гитарное соло в ней исполняет сам Эдди Ван Хален, бог хэви-метала. Даже у группы Carpenters есть песня с перегруженной электрогитарой, но никто не назвал бы ее творчество хэви-металом. У Led Zeppelin — квинтэссенции хэви-метала и группы, вероятно, породившей этот жанр, — есть несколько песен вообще без перегрузки: «Bron-Yr-Aur Stomp» («Стомп из Брон-Эр-Айр»), «Down by the Seaside» («Вдоль берега»), «Goin’ to California» («По дороге в Калифорнию»), «The Battle of Evermore» («Вековечная битва»). «Stairway to Heaven» («Лестница в небо») Led Zeppelin — настоящий гимн