Проживи мою жизнь - Терри Блик

– Извини, я что-то на эмоциях сегодня. Конечно, давай завтра пообедаем. Ты позвони, ладно? Я свободна до 14 часов, потом занятия. Ну что, пошли по домам?

Верлен кивнула, смутившись от того, что от жаркого кобальта взгляда Дианы так болезненно разгораются щёки:

– Спасибо, Диана. До завтра тогда? Я позвоню.

Развернулась и вышла в коридор, не дожидаясь танцовщицы. От вихрящихся в голове, обжигающих дыхание несказанных слов и незаданных вопросов было тесно в горле, в ушах звенело, под веками горело и пощипывало, будто вот-вот навернутся слёзы. Верлен почти бегом промчалась до двери, вылетела на улицу, нырнула в арендованную «Тойоту» и замерла:

– Не поеду домой. Я хочу… я хочу остаться с ней. Мне надо понаблюдать. Да, вот именно, понаблюдать. Да что ты себе врёшь-то? Тебе четвёртый десяток, ты не идиотка, и вот это вот всё – до одурения, до сумасшествия, до трескающихся от ветра и соли губ, до оглушающего прибоя крови в ушах – это, скорее всего, как раз то и есть, о чём говорила Марта… Но что мне с этим делать теперь? Может быть, виной всему как раз танго? Танец, который пробуждает страсти, неважно, кто находится рядом?

Есть тысячи причин, почему я не могу поддаваться этому дикому притяжению. Во-первых, я никогда не любила женщин. Даже не думала, что это возможно. По крайней мере, я этого никогда не хотела. Во-вторых, с ней была Марта. Нельзя же испытывать интерес к сестре? Или можно? Да ну, бред какой-то. Тем более, что это, похоже, только я схожу с ума, а Диана просто вежлива со мной, тем более, что мы договаривались… И предложение позавтракать – вовсе не то, что ты подумала, а именно – просто «позавтракать», потому что днём уже занятия… В-третьих, я не могу её не подозревать. В-четвёртых, не могу бросить занятия, мне нужно всё раскопать, узнать, кто такой этот Солодов, и что связывает Диану с ним… но… Господи, как это мучительно, когда так внезапно кто-то становится таким… желанным? Близким? Родным?.. Выкинь это из головы, успокойся и продолжай работать! Это пройдёт. Должно пройти….

Майя несколько раз стукнулась головой о мягкую оплётку руля, пытаясь привести себя в чувство, потом сползла пониже, чтобы её не было видно в свете фар проезжающих мимо автомобилей, и замерла, пристально наблюдая за входной дверью школы, чтобы не пропустить, когда Орлова выйдет в душившую туманом и жаждой ночь.

* * *

Когда Майя вылетела из зала, Орлова, вместо того, чтобы последовать за ней, бессильно опустилась на паркет, привалившись спиной к стене, потом расстелилась на полу, разбросав руки и ноги, словно витрувианский человек да Винчи, закрыла глаза и расплакалась. Слёзы текли по щекам, стекая по шее, щекоча уши, но не было сил их вытирать. Марта стояла перед закрытыми глазами, живая, острая, лёгкая, улыбалась понимающе и хитро. Растворяясь в рваном дыхании, в горячечной памяти, Диана шептала светящемуся образу:

– Девочка моя, ясный мой свет, Март… Ты только пойми меня, прошу. Твоя сестра… Кто бы знал, что так случится… Я всегда была честна с тобой, и ты со мной, я знаю. Когда ты обмолвилась о том, что случается на свете судьба – встретить одного человека, впитать его мудрость, нежность, честь, который перевернёт тебе всю жизнь, раскрасит её во все мыслимые цвета и оттенки, твой взгляд был седым от прожитой боли, но ты прощаешь её. Даже если она ушла обратно к мужчине.

Ты говорила, что, когда любимый человек уходит, жаром каминного огня, счастьем, висящим на волоске, горьким ветром на губах, следами на песке – неважно, как, ты даёшь ему сбежать, исчезнуть, и он растворяется среди возвышенных и жуликов, среди самородков и выродков… И тогда все, которые приходят после, они – другие, ты тоже их любишь, но – по-другому. И всегда помнится только то, первое, которое привиделось, приснилось, пронеслось падающей звездой, а ты не успел, не успел загадать самое главное – чтобы быть всегда вместе, и с тех пор мечешься, ищешь, придумываешь заповедное имя этому счастью, заклинаешь его вернуться… Я думала тогда, что тебе кажется, что так бывает.

Прости, Март… Тебе повезло, ты встретила ту, далёкую и ушедшую, раньше, чем меня. Я знаю, мы любили друг друга, но – не так… Нам было легко, мы не уставали друг от друга, но и не сходили с ума от расставания. Я знаю, что ты, даже когда была со мной, всё равно искала её, искала везде: в настороженных ветвях перед шквалами ветра, за запертыми дверьми, на гремящих крышах. Я знаю, что ты пыталась писать ей, но куда делись все твои записи?

Если бы ты знала, как мне сейчас понятно то, что было с тобой. Иногда ты сбегала посреди ночи, отговариваясь делами, или застывала днём посреди дороги, провожая тоскливым взглядом ту, которая, наверное, была на неё похожа… Удивительно, но я тебе прощала эти поиски.

Но ты понимаешь, Март, я не прощу таких поисков твоей сестре. Мне кажется, я влюбилась. И что нужно сделать, чтобы она полюбила меня? Вы абсолютно разные, Март. Смешно, но я до сих пор не спросила, любит ли она женщин. Представляешь, я трушу до одури. Что, если она скажет, что нет? Что, если это против её природы? Тогда это будет, как у тебя, и нужно будет уходить немедленно и даже не пытаться приручить, потому что… останется только стать чёрной тенью в камине, пеплом птичьего крыла… Так было у тебя, у Ирки, да ещё сколько таких, истерзанным отказом… Но я уже не мыслю дня без её взгляда…

Ты понимаешь, Март, это не значит, что я забыла тебя. Вовсе нет. Но ты права, это – совершенно другое… Мне кажется, что твоя сестра, словно бурлящий ветер, вынесла из меня все мои бывшие привязанности, обязательства, обещания, и теперь я – распахнутое поле, прозрачный простор, заливаемый единственным солнцем, дышащий только им одним.

Мне некому объяснить, что каждое мгновение, что она рядом, я не запоминаю, о чём мы говорим, но, словно чокнутая клептоманка, распихиваю по карманам памяти, как она пахнет, как играют со светом её пальцы, как медленно теплеет её взгляд, и под этим взглядом стараюсь не терять остатки воли, потому что хочется проникнуть ей под кожу, раствориться лунной, ерошащей пылью в её кудрях. Мне хочется поправлять ей ворот рубашки и тут же запускать под неё руки, потому что от того, как от нашего танго розовеет в узком вырезе смуглая нежная кожа, я хмелею и замираю…

Я не знаю, случилось бы то, что случилось, если бы ты была жива, поверь, я не знаю. Или так предначертано – ты ушла, но Бог подарил мне её? Мне так важно, чтобы ты знала, мы с тобой не предаём друг друга, я не отказываюсь от тебя, но я безумно, безумно хочу быть с ней… Звучит дико, невероятно дико, но кто мог знать, что случится именно так, а не иначе…

Она сама пришла ко мне, спросить о тебе, и я теперь вообще не могу отпустить её. Ты же знаешь меня, я по-дурацки гордая и никогда, никому ничего не обещала. А здесь… ты не поверишь, мой милый Март, кажется, я готова на всё… Валяться в ногах, получать отказы, таскаться за ней тенью, но – быть рядом, чувствовать её дыхание… Но ты же знаешь, она не из тех, кто прощает слабость и поощряет унижение, привечая душевную голытьбу с рваниной… Я с ума схожу по её смуглым точёным запястьям, по блестящим кудрям, по неулыбчивым, твёрдым губам… Март, я люблю её…