Собирал человек слова… - Михаил Александрович Булатов

историю записать для Жуковского. Сам он ничего не мог бы сочинить, зная жизнь своих героев от других, понаслышке.

Даль слушал башкирские предания ночью, после охоты на волков, сидя у огромной пылающей сосны, сваленной несколькими ударами острой секиры. Охотники были в кольчужках, натянутых поверх суконных чапанов. Лежали на земле луки и кожаные колчаны со стрелами. За щекой у охотника — свинцовая пластинка: он откусывал кусочки металла, разминал и выкатывал зубами шарики-пульки.

Даль умел писать только о том, что видел, что слышал, что знал. Он подумал, что похож на башкира или казаха, который поет о том, что вокруг. Даль благоговел перед Жуковским, но поэма, сочиненная на чужой канве, представлялась ему нелепым сооружением — вроде замка из раскрашенной фанеры, поставленного в дикой роще.

Даль спросил у возницы:

— Можно ли рассказать о том, чего не знаешь?

Башкир рассмеялся:

— Лоб не вспотеет — котел не закипит.

«ПРАВДИВЫЙ ДАЛЬ»

Счастье приносит белая рогатая змейка — шамран. Нужно только не испугаться и расстелить у нее на пути новый платок. Шамран переползет через платок и скинет свой рог. Его надо подобрать и спрятать: тогда будет много верблюдов, коней и овец, будут кожи и сафьяны, шерсть, мясо, пузатые турсуки с кумысом — и за все это проезжие купцы щедро заплатят разными товарами.

Белая змейка редко попадается бедняку. А может, у него просто нет за пазухой нового платка — нечего расстелить.

У Исенгильди Янмурзина было двенадцать тысяч коней, многие тысячи верблюдов, бессчетное число овец. Но Даль видел семейства, которые владели одной козой, питались ее молоком, а двигаясь по степи, вьючили на козу свой жалкий скарб. У байгушей, нищих, и козы не было.

В голодные зимы, когда не хватало травы, когда выпадал глубокий снег или ледяной коркой затягивались пастбища, худые, оборванные казахи приходили на линию — продавали детей в работники. Мальчик стоил двадцать рублей. За четырех мальчиков платили со скидкой — семьдесят пять.

Исенгильди Янмурзин держался со своим кочевьем ближе к Оренбургской линии. Он не боялся казаков-пограничников. Он боялся тех, у кого одна коза.

Старики помнили, как из глубины степей спешили к Пугачеву бедняки казахи.

Присоединение Казахстана к России было делом долгим и сложным. В Далево время оно еще не завершилось. Те, у кого была одна лошадь на душу и один верблюд на семью, хотели объединения. Сопротивлялись и торговались степные владыки, султаны, — боялись потерять власть, доходы. Русские помещики и генералы привыкли присоединять насильно. Зато добровольно помогали любым правителям набрасывать узду на подданных. Янмурзин знал, что русские власти не дадут его в обиду. И непокорные степные владыки смело просили русских начальников прислать солдат для подавления мятежей. К югу и к востоку от линии, к северу и к западу порядок был один: лишь немногие владели рогом белой змейки шамрана.

Когда провожали наследника до Уральска, ехали: Перовский — в коляске с великим князем, Даль — с Жуковским. Свита большая, экипажей набралось много — поезд, словно караван, вытянулся на целую версту. Вдруг передняя коляска, качнувшись, остановилась, строй сразу сбился, несколько экипажей вынесло на обочину, одна карета зацепила другую оглоблей. Кучера бранились, господа испуганно спрашивали, что случилось. Даль выпрыгнул из коляски, поспешил в голову поезда. На дороге гудела толпа казаков из ближайшей крепости. Казаки желали подать наследнику жалобу на губернатора Перовского. Великий князь — бледный, в глазах слезы — жался в уголке. Перовский, стоя на подножке, грозил кому-то остроконечным серебряным пальцем. Казачий генерал из свиты громко приказывал толпе разойтись. Подошел, запыхавшись, Жуковский, принял у казаков свернутую трубкой грамоту. Толпа расступилась. Поезд тронулся дальше; экипажи, обгоняя один другой, располагались в порядке субординации, кучера на ходу выравнивали строй. Даль спросил Жуковского:

— Жалоба будет рассмотрена?

Жуковский пожал плечами:

— За время путешествия наследнику вручили шестнадцать тысяч жалоб!

Шестнадцать тысяч жалоб, а с ними сотни тысяч надежд на справедливость, безвозвратно укатили в Петербург.

Ответы на жалобы приходили редко. Узнав о казаках, остановивших коляску наследника, царь распорядился: «Выбить дурь из уральцев».

Сидел в Оренбурге военный губернатор, при нем чиновники. В городах и городишках сидели младшие чиновники. Шли к ним за справедливостью те, кто не повстречал белой змейки. А чиновники, большие и маленькие, заботились о карьере и хорошей пенсии, надували, крали, откладывали дела в долгий ящик, расталкивали друг друга локтями и угождали начальству.

Даль перебирает по пальцам: один спился, другой дремлет в кресле, третий вершит суд кулаком — и бьет сильно. Считается, что они правят башкирскими землями. А в это время заезжие хищники вырубают леса, сгоняют с мест и пускают по миру целые башкирские селения; голод вокруг, детишки мрут.

Плотно, как осетры в ятови, лежат в канцелярских шкафах и сундуках объеденные мышами жалобы и просьбы. Башкир-возница, помахивая кнутом, печально тянет: «И хлеба нет, и начальник дерется».

Чиновник особых поручений Даль ездил разбирать дела. У него не было маленького рога белой змейки для каждого обездоленного. Он помогал бедняку удержать последнюю козу.

В степи говорят: «Там, где не знают тебя, уважают твою шубу». Это похоже на русское: «По платью видят, кто таков идет». Мы теперь чаще употребляем: «По одежке встречают,