Combat - Владимир Колышкин

Верховен поднялся из служебных помещений в экономический класс. Здесь было так же тихо. Все пассажиры спали под бдительным оком вахтенных и электронных мониторов. Только в глухом колене коридора мелькнуло что-то белое, как привидение. Верховен догадался, что это была госпожа Ульпида Баянова. Она страдала лунатизмом и частенько, пугая вахтенных, бродила ночами по коридору в поисках стоп-крана, поскольку в эти моменты ей надо было сойти, на открытом воздухе принять лунные ванны. Но иногда её прогулки были более безобидны: она просто поднималась на смотровую палубу и через некоторое время возвращалась обратно. И вот что удивительно – можно было быть уверенным на все сто, что в это время лайнер проходил мимо какой-нибудь луны или другого небесного тела. Каким таинственным чутьем, каким внутренним прибором (улавливающим гравитационные волны?) сомнамбула ощущала появление небесного тела?

Вахтенным было велено не трогать пожилую леди, лишь присматривать за ней.

Поскольку никого поблизости не было, Верховен решил сам приглядеть за больной. Но едва он сунулся в колено, как сейчас же был схвачен цепкими руками. Это оказалась госпожа Хунгертобель из 302 каюты. Она была в пышном шелковом пеньюаре, на голове – старушечий ночной чепчик, из-под которого выбивались жиденькие серебристо-фиолетовые кудряшки. Командир лайнера деликатно освободился от неприятных рук с лягушачьим лоском тугой кожи, усыпанной уже старческой горчицей.

– Господин капитан, – стала жаловаться госпожа Хунгертобель, страдальчески ломая лиловатые брови, – этот вражеский крейсер так ужасно шумит: "Ву-ву-ву-ву", не дает заснуть. Я ужасно боюсь, не готовится ли он пустить в нас торпеду? Это будет ужасная катастрофа!

Верховен понял, что "ужасно" – её любимое словечко.

– Не волнуйтесь, госпожа Хунгертобель, вы не можете слышать шум крейсера. Между нами вакуум, в нем звуки не распространяется. Они вам только кажутся. Или в соседнем купе воет проигрыватель. Я прослежу, чтобы выключили. Хотя переборки звуконепроницаемы. Наверное, это у вас просто нервное. Мадам, прошу настоятельно, идите в каюту, лягте и успокойтесь.

– Да-да, это нервное, – согласилась мадам Хунгертобель. – Но он так ужасно шумит. Помню, во время двенадцатидневной центаврианской войны, когда я была девочкой, нас эвакуировали, это был такой же большой корабль, "Мария-Луиза", может быть, помните? Хотя вы тогда под стол…

Как можно деликатнее Верховен запихнул госпожу Хунгертобель в её каюту.

– Ситуация под контролем, мадам. Мы уже договорились. Завтра нас всех отпустят.

– Хэлло, капитан, – сказал мистер Хунгертобель.

Верховен приветствовал старого джентльмена. Тот лежал в своей постели при мягком свете ночника, в целомудренных объятиях многочисленных подушек.

– Что она вам говорила, небось, опять жаловалась на повара? Я ей говорю, сама виновата, а не повар. Господин капитан, на обед нам подали отличный бифштекс, картофель со сметаной, чуть приправленный чесноком, и бордо, лучше которого вряд ли найдешь так далеко от его родины. А на ужин мы ели креветки с перловкой. И все было бы хорошо. Но нет, ей еще понадобилось взять брюссельскую капусту. А от этой капусты её, знаете ли, пучит, мучают газы…

– Ганс, что ты меня конфузишь перед молодым человеком. Сказал бы по-научному – метеоризмы. Но это здесь ни причем. Разве ты не слышишь этот ужасный гул?

– Ничего не слышу, – сознался мистер Хунгертобель.

– Ты глухой как пень. Я рассказывала господину капитану про корабль "Мария-Луиза"…

– Ты бы еще вспомнила о "Титанике".

Верховен помог леди лечь в её постель и включил "Баюшки-баю-5" – электронный прибор, показанный беспокойным пассажирам, главным образом тем, кто в первые дни круиза не может заснуть из-за перемены обстановки.

Пожелав супругам Хунгертобель спокойной ночи, Верховен кинулся догонять Ульпиду Баянову. Поскольку она уже порядком оторвалась, ориентироваться пришлось по запаху. Следуя в кильватере Ульпиды Баяновой, Макс чувствовал её запах – запах опавших, прелых листьев. Наконец он догнал её. Она была в ночной сорочке, слава богу, не прозрачной. Сомнамбула поднялась на смотровую палубу. Отсюда хорошо был виден крейсер, висевший в пространстве практически рядом, в четырех гектометрах. Громадная зловещая глыба, усеянная огнями. Теперь понятно, почему Ульпида пришла сюда. Крейсер тоже своего рода небесное тело.

И тут Верховен увидел до предела растянутую гармошку штормтрапа, временно соединявшего оба корабля в единое целое. Вот она причина звука! Гул машин крейсера передавался через трап! Примерно, как глухой Бетховен мог слышать звуки рояля посредством трости, уткнув один её конец в рояль, к другому прижавшись подбородком.

Первый капитан отдал должное слуху госпоже Хунгертобель. Надо будет при случае извиниться и сказать, что она была права.

Тем временем сомнамбула завершила свой мистический обряд и направилась обратно. Верховен проводил Ульпиду до её двухместной каюты, и когда та легла в койку, заботливо укрыл её простыней. Соседка Ульпиды выглянула из-под одеяла. Увидев, что это командир лайнера, она сбросила маскировку и спросила страшным голосом:

– Господин капитан, вы не в курсе, когда начнут насиловать женщин?

– Насиловать? Кто?

– Ну этот, как его?.. Полковник Базьяр со своей солдатней.

– Я надеюсь, что до этого дело не дойдет. И мысленно прибавил: "В любом случае, вам это не грозит".

– Вы полагаете… хм…

Верховен устал от этих полусумасшедших старух. Идя коридором первого класса, он думал: почему они, тихо мирно прожив свои гарантированные сто лет, зачастую не выходя за околицу родных городишек, – вдруг срываются с места и летят в чертову даль, таскаясь по круизам со своими фобиями, причудами, колясками, собачками, камердинерами…

Роскошные двери люкс-каюты N94, двухкомнатной, с джакузи и прочим, прочим, прочим, что можно купить за бешеные деньги, сторожил пес Джек. Он был совершенно голым и вел себя как все собаки: почесывался задней ногой, искался, ловя на теле несуществующих блох, вылизывался. В приливе усердия попытался лизнуть собачью радость, но не дотянулся и гавкнул с досады.

Завидев Верховена, Джек рванулся, гремя цепью, прикованной к ручке двери, гавкнул для порядка и, виляя задом, стал ластиться, тереться об ноги капитана, подпрыгивал, стараясь лизнуть в лицо или мимолетно приласкавшею его руку.

– Фу, Джек, лежать!

Джек послушно лег под дверь и спросил человеческим голосом:

– Который уже час, капитан? Скоро ли подъем? Кажется, пробили четыре склянки и вот-вот ударят пять. Замерз как собака, у вас тут сквозняки гуляют.

Видимо Джеку было скучно коротать ночь в одиночестве. И он рад был перекинуться с кем-нибудь словом.

– Половина пятого, мистер Джекрой… тьфу ты, Джек.

– Благавдарю. Уже скоро! Гав-гав!

– Передайте мое почтение мадемуазель Лу. Простите, Лупердии.

– Непрррремноо. Ррргав! Гав! Уууууу!

Под аккомпанемент тоскливого воя пса Джека, Верховен подумал, что бы сказали его, Верховена, подчиненные, если бы первый капитан лайнера вот так бы выл и гремел цепью под дверью Наташиной каюты? А ведь мистер Джекрой по общественному статусу был неизмеримо выше Макса Верховена. Ибо мистер Джекрой был генеральным директором межпланетной корпорации "Кентавр+", а мадемуазель Лу была всего лишь его секретаршей, одной из. Почти целый год мистер Джекрой оставался адекватен себе, то есть мистером Джекроем – магнатом, почетным и реальным членом всяких комитетов, фондов и прочего, одним словом – столпом общества. Но на время месячного отпуска хозяин и слуга менялись местами. Ничтожная девчонка, пустая, ничего не значащая, становилась госпожой, а солидный господин – её верным псом. Причем капризно требовала от окружающих называть себя полным именем – Лупердией, а своего раба – Джеком и никак иначе.

Мистер Джекрой утверждал, что после такой терапии, снобизм надолго исчезает, как отступают приступы геморроя после сеанса лечебного вибромассажа.

– Вот моя жизнь, – сказал себе Верховен. – Гоняться по ночам за лунатиками и подыгрывать извращенцам.

Он зашел в полутемный бар, работавший круглосуточно. Флориан обслуживал единственного клиента. Этого парня, Хорнунга. Из-за которого поднялась вся кутерьма. Верховен из вежливости сел рядом на высокое сиденье, локтем уперся в стойку.

– Что пьем? – спросил командир лайнера у гостя.

– "Большую Медведицу", – ответил Хорнунг. – Хорошо тормозит. Выпейте за компанию.

– Нет, – сказал Верховен, – слишком поздно для крепких напитков… или рано. А впрочем, Флориан, плесни мне чего нибудь послабее…

– "Малую Медведицу"?

– А в чем разница?

– То же самое, только больше содовой.

– Нет, что-нибудь из старой классики.

– У меня есть кюрасо, – сказал бармен, – или, если вы предпочитаете, немного бенедикта.