Стёртые буквы - Елена Первушина

Вдруг словно пологая волна прокатилась по его телу. Его как будто подбросило, на пол-ладони вверх, желудок мгновенно подкатил к горлу, потом все успокоилось. Но Андрет, как и любой обитатель Божьего носа, прекрасно знал, что это за волна.

Он вскочил на ноги, подошел к устью пещеры и крикнул в темноту:

— Эй вы, герои, давайте там побыстрей, не чувствуете, как трясет?

Из темноты в ответ донеслось ленивое:

— Иди ты…

Он пожал плечами и хотел уже вернуться на свое место, но тут второй, более сильный, толчок бросил его лицом на землю.

— Вылезайте, не дурите! — крикнул Андрет, поднимаясь на ноги.

Он уже стоял на одном колене, как вдруг почувствовал, что его опрокидывает на спину, как жука, куда-то тащит, и увидел, как красивый цветущий куст над входом в пещеру вырывает свои корни из земли и летит, вращаясь, подметая серые камни своей роскошной кроной.

Очнулся Андрет в воде. Сознания он не терял, скорее, наоборот. В самом деле, как иначе объяснить, что он сумел не только подняться на ноги под градом сыплющихся камней, но и каким-то образом добежать до воды да еще и отплыть достаточно далеко, справившись с поднятыми землетрясением волнами? К счастью, землетрясение все же было несильным, волны невысокими, а у море вокруг острова достаточно глубоким — иначе двадцать лет спустя парень, о котором Андрет тогда понятия не имел, умер бы с голоду привязанным к стволу сосны.

Так ли иначе, но в памяти Андрета образовался провал. Только что он переругивался с Трианом у входа в пещеру, а теперь уже судорожно цепляется за верхушку выступающей из воды скалы. Вода была еще холодной, и поэтому Андрет не стал долго раздумывать и снова поплыл к острову. Бухты он не узнал. Гора стала ниже почти на две трети, весь склон был теперь покрыт каменной насыпью, никаких цветов и, главное, никаких следов пещеры.

Какое-то время он ковырялся в камнях, пытаясь найти хоть что-то. Он был даже согласен на то, чтобы его тоже за компанию засыпало. Но камни не поддавались, а земля молчала. Помощи ждать было неоткуда — жрец, как и обещал, явится только к вечеру, а до берега самому не доплыть. Мокрая одежда липла к телу, и Андрета начал колотить озноб. Он принялся собирать ветки, чтобы развести костер, и даже наломал небольшую кучку, но тут вспомнил, что огниво вместе с курткой остались там, под камнями. Тогда ему в голову пришла новая мысль. Он вновь спустился к воде и к своему изумлению обнаружил, что меха с вином, как и он сам, целы и невредимы.

Он без труда их выловил, выпил, сколько смог, улегся так, чтобы камни закрывали его от ветра, свернулся, как кот, и заснул. Что будет с ним дальше, его не слишком волновало, он начал догадываться, что его собственные планы и суждения не имеют такого уж большого значения, а жители Божьего носа вовсе не на особом счету у своих богов.

Как ни странно, но город почти не тряхнуло. Так, пара чашек с полок упала, не больше. Поэтому жрец, не чуя беды, явился в строго установленное время и обнаружил плоский, как пирог, посыпанный каменной крошкой остров и спавшего тяжёлым пьяным сном Андрета. До смерти перепуганный жрец как мог растолкал молодого человека и, не решившись расспрашивать, какова Безликая в гневе, просто потащил его в Храм. Пока они добирались до города, Андрет худо-бедно продрал глаза и смог довольно внятно поведать жрецам рангом повыше обо всем, что произошло на острове.

Надо отдать жрецам должное — первым делом, не вникая в богословские вопросы, они послали на остров дюжину крепких парней и те несколько дней честно пытались расчистить вход в бывшую пещеру. Расчистили. Нашли среди камней кровавые кляксы, полуразмолотые кости и рассыпанные нитки бус. По-видимому все четверо погибли мгновенно, не успев ничего понять, — это была единственная хорошая новость.

Наконец, когда стало ясно, что спасать некого, жрецы Безликой призвали коллег из других храмов, сели в круг и принялись думать о том, что произошло и кто в этом виноват. Ясно было, что богиня разгневалась, и разгневать ее мог только Андрет, исказивший ход обряда. Четыре жертвы она с благодарностью приняла в свое лоно, его же с омерзением выплюнула. И, кстати, он еще больше усугубил свою вину, выпив в одиночку священное вино, которым должно было благодарить богиню за сладость совокупления или иные милости.

Андрет не возражал. Он надеялся, что заболеет, можно сказать, твердо рассчитывал на это после холодного купания и сна на скалах во власти всех ветров. Но дни проходили за днями, а с ним ничего не случилось. Он был до глубины души потрясен, подавлен (можно было бы сказать «раздавлен», но это сравнение получилось бы, пожалуй, слишком злым). И при этом оставался неизменно здоровым, в ясном уме и твердой памяти, что, как легко догадаться, в подобной ситуации лишь добавляло ему мучений.

Позже Ксанта полушутя-полусерьезно уверяла его, что такое несокрушимое здоровье есть следствие его чрезмерной совестливости и такой же чрезмерной храбрости.

_l Первушина_

— Ты не мог позволить себе искупить свою воображаемую вину, — говорила она. — Решил терзать себя ею как можно дольше. И даже не думал о том, сможешь ли ты это вынести. Храброе сердце, глупая голова.

— Почему воображаемую? — спросил Андрет.

— Земля трясется просто потому, что трясется, а не потому, что кто-то с кем-то не переспал. По-моему, не верить в случайности — это значит, слишком много на себя брать. Будто ты такая знатная персона, что богине не лень за тобой следить — что ты делал, чего не делал, да что при этом подумал…

Когда она принималась рассуждать о людях и богах, Андрет обычно быстро хватался за голову. Звучало все складно, но прислушаться — бред бредом. Да и кроме того, когда Ксанта говорила о чем-нибудь, помимо обыденных дел, он никогда не был до конца уверен, серьезна она или насмехается. Врать она никогда не врала, но частенько приправляла свои речи такой большой порцией иронии, что на вкус Андрета они оказывались явно пересоленными. В этом были свои преимущества — после таких разговоров он бывало не спал по полночи — придумывал возражения и увещевания, упражнял свои ум и язык, а ведь от них напрямую зависела тогда его жизнь. Но Ксантины теории о том, почему люди поступают так или иначе, он никогда не применял на практике — в реальной жизни они ни на что не годились.

Но до встречи с Ксантой было еще далеко. Сейчас жрецы решали судьбу Андрета, и он был заранее согласен с любым приговором. Он чувствовал, что виноват, — будь это не так, он сейчас тоже лежал бы под камнем, в чреве доброй богини, вкушал бы мир и покой.

Решение жрецы приняли до предела простое. Храм на острове был разрушен, и они лишились существенных богатств, приносимых ежегодно озабоченными паломниками. Соответственно, упущенную выгоду и расходы по строительству нового храма должно было возместить семейство Андрета. Дарнард, не переменившись в лице, затянул потуже пояс и пробормотал под. нос что-то вроде: «Ну что ж, дело обычное», матушка и сестры всплакнули по сундукам с приданным да по богатым женихам, но тут сам Андрет взял слово и твердо и решительно повелел продать себя храму Аэты. Во-первых, ему не в радость было оставаться в городе, где все все знали и не забывали покоситься через плечо, пошептаться за спиной. Во-вторых, ему хотелось быть примерно наказанным, он думал, что это если не снимет, то хоть немного облегчит груз вины. В самом деле, когда час за часом и день за днем ворочаешь неподъемным веслом в непрерывой болтанке волн и ветра, то мысли о непредсказуемом гневе богов и собственной непонятной вине достаточно быстро выветриваются из головы. Ну и в-третьих, у Андрета хватило ума сообразить, что не век он будет горевать, и лет через десять, когда все долги будут выплачены, сможет вернуться к семейному очагу если не героем, то вполне достойным уважения человеком. Так что его предложение было единственно разумным в данной ситуации, и отец, поразмыслив немного, с ним согласился.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});