Из глубин - Руслан Мельников

— Что-то происходит, Стас. То, чего я никак не могу понять и объяснить. И, сдается мне, происходит это не там, снаружи, а здесь, в «кроте». И даже если что-то происходит там, то потому, что наш «крот» оказался рядом. Вот о чем я думаю…

Стас молчал.

— Возможно, причина происходящего кроется в Колдуне, которого ты видишь, — продолжал Гришко. — А возможно, в тебе, потому что ты видишь Колдуна.

Полковник умолк, внимательно наблюдая за Стасом. Пальцы Гришко вцепились в рукоять ПМ так, словно пытались ее раздавить.

— Как ТЫ думаешь, что происходит?

Хороший вопрос. Кто бы ему самому объяснил?

— Не знаю, — честно сказал Стас.

Целую минуту, две или все три Гришко молча сверлил его взглядом. Стас глаз не отводил. В конце концов, игра в молчалки и гляделки полковнику надоела. Высмотреть он так ничего и не смог.

— Ладно, предположим, что ты ничего не знаешь. Но учти, Стас: если узнаешь… Хоть что-то. Хоть от своего Колдуна, хоть от кого угодно. В общем, не утаивай этого от меня. Ты понял?

— Да.

Ответ полковника не удовлетворил.

— Ты все понял? — уточнил он.

— Да.

— Ты все понял правильно?

— Да, я понял, — в третий раз сказал Стас.

Подземлодку качнуло.

Вправо…

— Это еще что такое?! — побледнел Гришко.

Влево.

— В чем дело?! — Полковник полоснул взглядом по Стасу.

Увидеть сразу, что это такое и в чем дело, Стас не мог. Даже чтобы просто что-то увидеть, нужно сначала открыть глаза. Чтобы увидеть не просто, а особым зрением, нужно открыться.

Стас сосредоточился…

— Рука! — донесся хриплый голос Кири из динамика внутренней связи.

Начохр, дежуривший в боевом отсеке, сумел разглядеть все на мгновение раньше. Сейчас, когда «крот» был не в земных недрах, а в подземелье, Киря мог кое-что заметить через открытые прицелы и смотровые триплексы: приборы ночного видения, которыми был снабжен боевой отсек, позволяли наблюдать за пространством даже в темноте.

Потом Стас увидел сам. Безо всяких прицелов и приборов.

— Рука! — шепотом повторил он.

Та самая! Все-таки это не галлюцинация. Ну, или очень качественно материализовавшаяся галлюцинация.

Черная, неестественно длинная, лишенная суставов лапища тянулась, словно толстенный шланг, со стороны обвалившегося (и провалившегося, как выяснилось) туннеля. Чудовищная конечность по-змеиному поднималась вверх и пальцами-руками обхватывала фрезеры буровой головки. Хватка была мертвой. Сила — нечеловеческой.

Лапа капища дергала и расшатывала торчавшую носом кверху субтеррину, словно пытаясь выворотить титановую махину из расколотого бетона.

Полковник все понял быстро. Гришко отдавал правильные приказы:

— Запуск всех систем. Экстренное погружение. Убрать воздушные фильтры. Полная изоляция. Гусеничные шасси. Бур — на полную. Шнек — на полную. Двигатели — на полную. Кормовые домкраты — на полную. Ста-а-арт!

Все-таки проклятая лапа схватила добычу неудачно. Не стоило цапать «крота» за морду. На морде бывают зубы. Или буры — в зависимости от разновидности «кротов». А буры — это не пули, это посерьезнее.

Взвизгнувшие фрезеры вмиг срубили рукообразные пальцы. Все пять. Изорвали в клочья саму лапу. Однако Стас не слышал ни визга, ни воплей, ни рева. Под землей сейчас ревела только их подземлодка. Впрочем, неудивительно: это ведь была лапа не живой твари, а древнего капища, которое вряд ли умеет реветь.

Подталкиваемая кормовыми домкратами субтеррина перевалилась через изуродованную конечность. Гусеницы подтянули машину к стене и стали не нужны.

— Убрать шасси, — скомандовал Гришко.

«Крот» дернулся и осел. А буровая головка уже входила в бетон, как в пластилин. Где-то сзади посыпались своды. Во взметнувшихся клубах пыли Стас различил, как изуродованная выше «запястья» шлангоподобная конечность отращивает новую пятерню. Казалось, черная ладонь и руки-пальцы лепятся прямо из клубящегося мрака и пыли. Впрочем, на процесс восстановления потребуется некоторое время, а «крот»…

«Боевой крот» уже ушел в землю. И быстро, очень быстро продолжал погружаться. Опасность осталась позади.

Иногда даже адские руки бывают коротки…

* * *

Радость от возвращения Кири, хлопоты с пострадавшим Гришко и бегство от не совсем понятной Тане, но, несомненно, серьезной опасности остались позади.

Они снова были под землей. И, судя по всему, — в безопасности.

Перегнувшись через жесткую спинку кресла, Таня обнимала Кирю.

Если бы эту картину увидел Гришко, полковника, наверное, хватил бы удар. Но Гришко с загипсованной ногой сидел сейчас в своем отсеке и управлял «кротом». Заглянуть в боевой отсек он никак не мог.

На самом деле присутствие Тани не мешало Кире нести службу. Он находился на посту, а это, по большому счету, все, что от него требовалось в настоящий момент. Вести наблюдение под землей Киря все равно не мог. И от наземных пулеметов проку не было: боевой отсек полностью закрыт снаружи, выдвижная турель спрятана, на прицелах и амбразурах — бронезаслонки. Сейчас нанести удар по противнику «крот» может только подземной торпедой. Но и для нее целеуказание должно поступить от Гришко.

Да и противника никакого не было. Хвостопад Стас ничего не видел. Так что можно поговорить.

— Как было там, наверху? — спросила Таня.

— Хреново, — ответил Киря. — Страшно. Непонятно. Ждешь нападения из-за каждого угла и даже не знаешь, от чего сдохнешь. — Он вздохнул. — Не, я-то — человек военный и ко многому могу привыкнуть. Даже к тварям, похожим на руки…

— На что? — удивилась Таня.

— Не важно. Уже не важно, — об этом Киря говорить не хотел. Или он хотел поговорить о другом. — Но есть вещи, к которым невозможно привыкнуть.

Киря помолчал пару секунд, потом продолжил:

— Знаешь, что достает там, наверху, больше всего? То, что постоянно дышишь через фильтр, а надышаться воздуха не хватает. Что кожа под «химзой» преет, и фиг почешешься. И что когда смотришь не глазами, а сквозь окуляры — не понимаешь до конца: то ли привиделась тебе какая-то хрень, то ли на самом деле так все и есть. — Киря раздраженно цокнул сквозь зубы. — Тань, я ведь потому и не пошел в сталкеры, как Лёня, а остался во внутренней охране. Ненавижу всю эту резиновую сталкерскую упряжь! Ну не могу я в ней долго. Даже в коротких вылазках накрывает. Не знаю, как сегодня выдержал. Еще и мерещится всякое…

— Да ладно тебе. — Таня погладила его короткие колючие волосы. — Главное, живым вернулся.

— Вернулся, — вздохнул Киря. — И что с того? Потом снова придется подниматься на поверхность. Опять надевать резину, натягивать противогаз… Осточертело все это! Там, наверху, живешь как в презервативе. Как будто не по своей планете ходишь.

— Ну а как иначе-то сейчас, Киря? — Таня попыталась его успокоить.

— Да в том-то и дело, что никак! Но хочется-то по-другому. Знаешь, как хочется скинуть наверху всю эту резину, вдохнуть полной грудью, почувствовать ветер. Танюха, неужели мы уже никогда не надышимся вволю, чтобы не через фильтры, а так, как дышали раньше? Неужели всегда будем носить на себе эти резиновые шкуры? И-эх! Выйти бы наверх, в чем мать родила! Вот чего мне хочется больше всего на свете.

— А меня? — Таня вспомнила Катю. Ее завистливый взгляд, тоскливое одиночество и неудовлетворенность в глазах.

— Что?

— А меня тебе уже не хочется, Киря?

— Ну конечно хочется, Тань, что за вопрос? Ладно, забудь, что я наплел. — Киря натужно улыбнулся. — Это все отходняки после вылазки и этой долбаной резины. Мы с тобой еще покувыркаемся и порадуемся жизни. Мы с тобой назло всем и всему будем, мля, жить долго и счастливо. Правильно я говорю?

Таня не ответила. На самом деле неправильно, Киря. На глаза навернулись слезы. Долго и счастливо не получится. Второе — вряд ли, потому что в этом мире счастье погибло первым. Да и первое тоже… Насчет «долго» у Тани были большие сомнения. Точнее, никаких сомнений на этот счет не было. Ни сомнений, ни иллюзий. Ей все было предельно ясно. Но только ей одной. У нее есть тайна, о которой не знал даже Гришко. Даже Киря. Такие тайны незачем раскрывать даже близким людям. Близким — так особенно не нужно.

Мать Тани — врач из беженцев, попавших в «Аид» с МЧСовских БТРов, плакала, когда рассказывала дочери о том, что в мозгу у Тани поселился ее личный, Танин, мутант. Медленно, но неумолимо вызревающая под черепной коробкой опухоль-убийца — вот она, ее тайна.

— Эта дрянь тебя убьет, — умирая, мать рассказала ей все честно, как есть. — Только я не знаю, когда это произойдет.

Таня тоже не знала, сколько ей осталось. Но о долгой жизни в таких случаях говорить не приходится. О счастливой — тоже.

Ее часто мучили головные боли. Но кого они сейчас не мучают? У Тани, правда, имелось преимущество перед болезнью и окружающими: она имела доступ к медикаментам и сама была одним из лучших медиков «Аида» (спасибо маме — постаралась, научила, чему смогла). Зная все о чужих болезнях, Таня могла успешно скрывать свою. Так было надо.