Восставшие миры - Фрэнсис Вилсон

Салли Стаффорд была перепугана и абсолютно беспомощна. Никаких известий от Вена и других пилотов-разведчиков, никто из руководства программы «Персей» не знает, когда они вернутся. И вообще вернутся ли. Она жила одна в Примус-Сити, ежедневно видя признаки упадка: удлинявшиеся и расширявшиеся трещины в общественном фундаменте. Страшно хочется, чтобы рядом был Вен, заверяя — все будет хорошо, он о ней позаботится. А его нет.

Денег тоже. Прочитав в «Хрестоматии Робин Гуда», вышедшей сразу после того, как марка слетела с катушек, что надо немедленно забрать деньги из банка и сразу все потратить, Салли ни секунды не колебалась. Вен непоколебимо верил авторам листовок, кем бы они ни были, и в конце концов она тоже поверила. Особенно после долгого ожидания на заднем дворе их бывшего дома, когда она посмеивалась над почти детской наивной верой Вена, после чего с неба правда посыпались деньги. Не тратя на этот раз времени на насмешки, Салли на другое же утро первым делом отправилась в банк и забрала остатки аванса, выплаченного Вену при подписании контракта на разведывательный полет.

Этот совершенный месяц назад поступок был самым разумным во всей ее жизни. Через три дня после краха имперской марки в Примусе закрылась добрая половина банков. Они не прогорели — Империя предупредила подобный исход, позаботившись, чтоб каждому клиенту полностью выплатили хранившуюся на счете сумму красивыми, только что напечатанными бумажками, — а начисто лишились вкладчиков.

С недальновидностью, которая сейчас кажется невероятно глупой, Салли повиновалась внутреннему голосу. Вместо того чтоб накупить товаров на все снятые десять тысяч, как советовала «Хрестоматия Робин Гуда», дрогнула и потратила лишь половину. Остальное спрятала в квартире. И теперь осознала ошибку — за прошедшие недели цены взлетели на одну-две тысячи процентов. Овощи в стерильной упаковке и основные продукты питания, которые в то время можно было купить за пять марок — астрономическую, по ее мнению, цену, — сейчас стоили пятьдесят-шестьдесят, и люди еще радовались, когда их находили. Настоящее сумасшествие! На припрятанные четыре тысячи марок можно было бы накупить еды, которая нынче обходится в пятьдесят тысяч. Она проклинала себя за то, что не последовала совету Робин Гуда буквально. Жители Примус-Сити поняли наконец смысл листовок на личном горьком опыте. Подешевели только продуктовые талоны — торговцы смеялись над теми, кто их предъявлял.

Салли струхнула. Что будет, когда кончатся деньги? Звякнула в Управление программы «Персей», где сказали, что вторую половину — пятнадцать тысяч — могут выдать лишь после возвращения Вена. А что такое сегодня пятнадцать тысяч? Ровно ничего.

— Берете, леди? — спросил мужчина.

Держа между ногами большую коробку с деньгами, он непрестанно оглядывал улицу в обе стороны, мысленно оценивая платежеспособность каждого прохожего.

— Кроме марок, что-нибудь принимаете?

Торговец прищурился:

— Золото, серебро, платину, если они у вас есть. Можно их обменять на товары или на целую кучу марок, в зависимости от того, что предложите.

— У меня нет ничего.

Она даже не знала, зачем спрашивает. Собственно, этот хлеб ей не нужен. Его выпекают на континентальных или далеких фермах, не добавляя консервантов, которые негде взять. Он слишком быстро плесневеет, чтобы одинокая женщина платила пятьдесят марок за булку.

Торговец окинул ее с головы до ног взглядом, как бы проникающим сквозь одежду, и ухмыльнулся:

— Не трудитесь предлагать то, что есть. Сегодня столько предлагали, что мне за всю жизнь не управиться.

Салли почувствовала, что краснеет, глаза наполнились слезами.

— Я вовсе не то имела в виду!

— Зачем тогда спрашивать?

Ответа не нашлось. Она думала о будущем — о ближайшем будущем, когда кончатся деньги. Как после этого жить? Работодатель не может повысить зарплату — говорит, дело, видно, идет к тому, что придется закрыть магазин и сидеть дома.

Салли повернулась, пошла прочь, а торговец вслед крикнул:

— Эй, слушайте!., простите… мне ведь тоже надо семью кормить. Самому приходится летать за продуктами. Вы же знаете, транспортные профсоюзы отказываются работать, пока не повысят зарплату…

Она это знала. Видео без конца сообщает дурные вести, описывает ухудшавшуюся ситуацию. Прекратились поставки товаров. Предприниматели не имеют возможности быстро повышать зарплату, которая обеспечивала бы прожиточный минимум.

Оглянувшись через плечо, Салли увидела, что хлеботорговец уже позабыл про нее, занявшись каким-то мужчиной с охапкой свежих овощей.

Как быть? Жизнь ее совершенно не подготовила ни к чему подобному — постепенно выясняется, что не подготовила практически ни к чему, кроме рождения и воспитания детей. Она едва знакома с элементарной арифметикой, необходимой для нынешней почасовой работы, где ей в любую минуту найдется замена. С детства привыкла рассчитывать на опеку мужчин — отца, братьев, впоследствии Вена. До сих пор все было нормально, потом пошло вразнос, а отец с братьями на другом краю планеты, ни им до нее, ни ей до них не добраться. Она вдруг осталась совсем одна, до смерти напуганная, ни на что не способная.

Почему я такая, задумалась Салли… И цинично фыркнула — почему жизнь такая? Почему деньги Вена ничего не стоят?

Вен… Перед глазами встало суровое лицо мужа, изборожденное озабоченными морщинами, в последние годы как бы навечно застывшими. До сих пор она не понимала, что его мучило все это время. Много лет он служил неким буфером между ней и реальной жизнью, принимая на себя, смягчая удары, чтобы жена почти не ощущала отдачи. Глушитель исчез вместе с ним. Теперь она сама познакомилась с болезненным чувством бессилия, которое так отразилось на психике Вена. Она, словно в ловушку, загнана в мир, которого не создавала. С виду знакомый, но полностью переменившийся. Ни Салли, ни окружающие ее на улице люди не властны над происходящим — бессильны, беспомощны.

Сами виноваты, решила она. Никто из нас не строил этот мир, все лениво посиживали или раздумывали о других путях, пока нас толкали на этот. Давно можно было остановиться, пока не пришли к катастрофе. А теперь уже поздно. Возникло фантастическое ощущение, будто некие гигантские силы вновь пришли в равновесие и не знают, что сбросить, чтоб та или другая чаша весов перевесила.

Она справится. Злость поможет. Злость на вредоносную Империю, злость на себя и на общество, которое научило ее решать исключительно семейные проблемы. Сколько женщин попало сейчас в то же самое положение? Сколько из них потерпит поражение?

Салли не проиграет. Способная ученица. Потратила нынче последние марки из оставшихся четырех тысяч, пока дальше не обесценились. Не все сразу. Чуточку тут, чуточку там, без конца возвращаясь в квартиру и пряча покупки в белье. Если кто-то подумает, будто она закупает продукты, наверняка решится на ограбление. Нет, она скупает все, что под руку подвернется, все, что более или менее можно продать, тащит домой, откуда выходит только на работу и по насущной необходимости. Да, Салли выживет и продержится до лучших времен, до возвращения Вена… Как-то верится, что последнее произойдет раньше первого.

А если настанут когда-нибудь лучшие времена, — она решительно стиснула губы, — обязательно надо как-нибудь постараться, чтобы в будущем не случилось ничего подобного. Очень хочется завести полноценную семью, но ребенка растить в таком мире нельзя.

Никогда, мысленно повторяла она. Такого никогда не должно больше быть!

Сидевший неподвижно до окончания съемки Ла Наг поднялся, потянулся:

— Ну вот. Дело сделано.

Он взглянул на Рэдмона Сейерса, который молча выключил видеокамеру. На складе, кроме них, никого не было.

— Что с вами, Рэд?

— Ничего, — буркнул Сейерс, вытаскивая и протягивая ему отснятую катушку. — Просто это, по-моему, бесполезно.

— Почему? — переспросил Ла Наг. — Людям предлагается сделать выбор, поэтому они должны ознакомиться с альтернативными вариантами.

— По-моему, вы должны посмотреть и с другой стороны. Не слишком ли полагаетесь на эти записи? Честно сказать, меня они не впечатляют.

С трудом удерживаясь от язвительного ответа, раздраженный Ла Наг спокойно спросил:

— До сих пор во мне сомневаетесь? Я по уши нахлебался упреков от вас и всех прочих, а когда марка рухнула, вдруг оказался «блистательным гением». Поймите, в конце концов, что я много лет разрабатывал и подготавливал план, потратив на размышления гораздо больше времени, чем вы, Зак, Метеп или члены Совета Пяти. У меня все продумано. Я хорошо знаю, что делаю.

— Не сомневаюсь, — кивнул Сейерс. — Вы не раз это доказывали. Что, впрочем, вовсе не означает, будто вы непогрешимы, не способны принять неверное решение, ошибиться в расчетах, подобно любому из нас… Неужели ничего не приходилось переоценивать задним числом?