Минни (СИ) - Соловьева Екатерина

Когда Рон и Гарри трансгрессировали к Министерству, они с Джинни остались одни. Только теперь Гермиона заметила, как светится рыжая девушка. В глубине её голубых глаз сверкали искорки настоящего счастья.

— Гермиона! — она взяла подругу за руки. — Ты помнишь наш разговор тогда, перед Рождеством? Я боялась, что Гарри не вернётся, и молчала. Просто хотела сказать об этом сначала ему самому, но больше, кажется, не выдержу!

— Что такое?

— У нас будет малыш!

Гермиона даже приоткрыла рот. Как непохоже было это сообщение на то, которым «осчастливил» её накануне Люциус.

— Я… Я очень рада за вас, Джинни! В самом деле, рада! Как же вышло, что вы ещё не женаты?

— Так война ведь была… И мама хотела собрать всех родственников. Считай, что ты уже приглашена! Жаль, что мне теперь нельзя шампанское.

Они засмеялись.

— Но я ещё по поводу Рона… — начала Джинни.

Гермиона напряглась от нехорошего предчувствия.

— Не надо. Просто не надо.

— Ты должна поговорить с ним! — настаивала Джинни. — Он всё ещё надеется, что ты простишь его.

— После того, что он натворил?! После того, как в меня летели камни на Косой Аллее? Шутишь?

— Перед тем, как пропал Гарри, я видела, что Рон сидел с вашей общей колдографией.

— О, это очень мило, Джинни, но даже на моё письмо ответила ты, а не он!

— Поверь, ему было очень стыдно…

— Но мне-то от этого не легче!

— Просто поговори с ним. Если надежды нет, так и скажи.

— Я так понимаю, Гарри ничего не рассказал тебе? — Гермиона сощурилась. — Совсем ничего?

— А что он должен был рассказать? — с любопытством спросила Джинни.

— Нет, ничего. Ничего особенного…

Гермиона опустила взгляд. Вряд ли стоило винить Гарри в том, что он умолчал о случившемся в Кале. Он поступил так же, как Люциус: предоставил ей самой делать выбор, рассказывать или нет. Но обнажать душу перед всеми не было ни сил, ни желания.

Через две недели они с Роном остались одни в доме. Джинни утащила Гарри к Джорджу, а потом на запланированное свидание, чтобы сообщить радостную новость, и Гермиона догадалась, что эту встречу с младшим из своих братьев подстроила именно она.

Когда она устроилась в кресле со сводом магических законов, Рон уже спустился с чердака, откуда, по легенде, изгонял боггарта.

— Привет, — он стоял на пороге комнаты Регулуса, уперевшись руками в косяки.

— Привет, — тускло улыбнулась Гермиона, разглядывая его красную рубашку в клетку. — Как боггарт?

— Побеждён и заперт в сундук!

Рон прошел в комнату и сел в соседнее кресло.

— Я рад, что ты вернулась. Я хотел… поговорить с тобой.

Гермиона облизнула пересохшие губы. Разговор с Джинни сердил её, и раздражение росло по мере того, как близилось это объяснение с Роном. Ко всему прочему она почуяла от него запах одеколона, и это подлило масла в огонь.

— Да, Рон?

Она старалась, чтобы это прозвучало не холодно, но эмоции одержали верх. Рон стушевался.

— Быть может, я выбрал не лучшее время… Я хотел извиниться и… — он вздохнул, теребя палочку. — Тот поцелуй в Тайной комнате, когда мы уничтожили крестраж, он был самым лучшим! Он многое значит для меня. И я хотел спросить, остались ли у тебя ко мне чувства… Но мне хотелось бы сначала услышать кое-что от тебя…

— Услышать что?

— Что связывает тебя с Малфоями? Ведь клятва, как я понимаю, разрушена, раз ты здесь? — выпалил Рон. — Почему хорёк тебя обнимал?

И словно непреодолимая стена выросла между ними. Что её с ними связывает?! Да целая жизнь! И той Гермионы, которая целовалась с ним в Тайной комнате, давно нет. Но как объяснить это в двух словах?

— Видишь ли, Рон… — начала девушка и вдруг побелела, крепко сжав древко палочки. — Я бы могла довериться тебе, как старому другу, но, боюсь, как бы мои слова вдруг не стали достоянием сплетников из Косой Аллеи!

Рон покраснел и сглотнул.

— Я очень виноват, да. Я знаю! Но что мне было делать?! Я думал, ты погибла, я думал, они запытали тебя до смерти! А потом, у Стоунхенджа, ты бросилась на шею к Малфою, и я подумал…

— Что ты подумал? Договаривай!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я подумал, что между вами что-то есть!

Тоном, каким маленькому ребёнку объясняют, что делать нельзя, а что можно, она заявила:

— Я беременна, Рон.

— От кого же?

— От Малфоя!

— От младшего? Или старшего?! — запальчиво выкрикнул Рон, будто издеваясь.

— Я не знаю! — злорадно солгала она. — А что, для тебя есть какая-то принципиальная разница?! Ты ведь подозреваешь обоих!

— Я любил тебя, Гермиона! Я надеялся!

— Где же ты был, любимый, когда мне действительно нужна была помощь?! Где ты был, когда Малфой скрутил мне руки и…

Почувствовав новый приступ паники при одном только упоминании о насилии, Гермиона выскочила из комнаты и бросилась на кухню.

Ошеломлённый Рон поспешил за ней, выкрикивая на лестнице:

— Постой! Гермиона! Что он сделал с тобой?!

Но девушка уже не владела собой. Едва сдерживая слёзы обиды и ярости, она просто зачерпнула пороха из оловянной чашки над камином и громко скомандовала:

— Малфой-мэнор!

Её закружило, заметая пеплом, и выбросило из камина в голубую гостиную. Гермиона прекрасно помнила, где кабинет Люциуса, и направилась туда, заставляя себя просить о помощи. Но иного выхода молодая женщина не видела. Все пути вели сюда, к нему, к этому беловолосому дьяволу, Мордред бы его побрал. Тому единственному, что защищал, спасал и берёг.

— Ты сказал, что я могу вернуться в любой момент, — сказала Гермиона с порога. — Я принимаю твоё предложение.

Люциус видел, что она не в себе. Хотелось обнять её и утешить, но обещание, которое он дал, сдерживало. Мужчина подошёл и убрал с её бледного лица пушистую прядь, осторожно погладил по голове.

— Всё хорошо. Всё теперь будет хорошо.

«Недолго же она продержалась у друзей».

— Я не могу оставаться здесь, — глухо пробормотала она. — Он травил меня здесь василиском…

— У меня есть охотничий домик в Шотландии. Он рядом с Далвини, в горах, далеко от людей и волшебников. Там тебя никто не найдёт.

* * *

Люциус шагнул из камина и провёл ладонью по волосам, отряхивая золу и в который раз давая себе зарок приказать Лу вычистить дымоход здесь, в охотничьем домике.

— Добрый вечер, дорогая! Как ты?

— Чудесно, милый! — ответила Гермиона. — Как прошёл день?

Они давно так пикировались. С того самого момента, как Люциус в начале февраля встряхнул её, видя, как день за днём она лежит на диване и бездумно смотрит на огонь в камине безо всякого желания двигаться и жить.

Однажды Малфой просто вышел из камина и запер дверь. Затем сбросил пальто на кресло и вытряхнул Гермиону из пледа. Она вяло отбивалась, но весь масштаб трагедии осознала, когда Люциус втолкнул её под упругие струи душа. Вода хлестала по макушке, и тонкая пижама моментально прилипла к телу, но мужчина и не собирался уходить. Под оглушительный визг Гермионы он щедро полил её шампунем и принялся усердно намыливать.

— Убирайся! — верещала она. — Какой бес в тебя вселился?! Отпусти меня немедленно!

— И не подумаю! — рявкнул Люциус, хладнокровно сдирая с неё пижаму и орудуя мочалкой. — Решила плесенью зарасти?! Не выйдет! Хватит притворяться бледной поганкой!

Гермиона захлёбывалась и пыталась закрыться руками. Малфой бесцеремонно поворачивал её, растирая спину и поясницу. Он повернул её обратно, и мочалка заскользила между грудей. Его совершенно не заботило то, что сам он вымок с ног до головы, а белая рубашка прилипла к телу, просвечивая рельефные мускулы. Тёмные брюки очертили узкие бёдра с круглой выпуклостью, которая приманивала взгляд.

«Надо остановиться… остановить его! Это просто невозможно!»

— Я бы и сама могла! — крикнула она, отнимая мочалку.

— Если могла, давно бы сделала! — отрезал Люциус. — Или ждала, что кто-то другой, кроме меня, сделает это?

Гермиона вытаращила глаза, убирая со лба мокрую прядь.