Двери восприятия. Рай и Ад. Вечная философия. Возвращение в дивный новый мир - Олдос Хаксли

id="id17">

Глава 3

Личность, святость, воплощение божества

Английские слова латинского происхождения отмечены печатью интеллектуальной, нравственной и эстетической «возвышенности», в отличие от своих англосаксонских аналогов, которые, как правило, воспринимаются более приземленно. Так, слова maternal и motherly («материнский») означают то же самое, а intoxicated сходно по значению с drunk («пьяный»). Но сколь велико подспудное различие между этими словами! Недаром Шекспир, в поисках имени для комического персонажа, выбрал сэра Томаса Белча («отрыжка»), а не кавалера Эруктатиона[230].

Слово personality («личность»[231]). Иначе бы – как в примере с расхожим словечком belch, которое встречается в речи куда чаще высокопарного eructation – вряд ли возникло столько почтительной шумихи вокруг означаемого (понятия «личность»), вопреки всем недавним стараниям некоторых англоязычных философов, моралистов и богословов. Нас постоянно уверяют, что «личность» есть высшая из всех известных людям форма реальности. Но стоит, пожалуй, крепко подумать, прежде чем выступать с такими заявлениями или соглашаться с ними, войди в употребление вместо слова personality его германский по происхождению аналог selfness («личность, самость»). Да, selfness означает то же, что и personality, но лишено всяких намеков на возвышенность, свойственных слову «личность». Наоборот, исходное значение этого слова режет нам слух, словно звон треснувшего колокола. Ведь, как постоянно утверждают все толкователи Вечной Философии, людская одержимость самостоятельным «Я» и стремление осознавать его бытие – это последнее и наиболее значительное препятствием на пути к истинному познанию Божества. Для этих толкователей понятие «быть собой» сродни первородному греху, а желание умертвить свое «Я» в чувствах, воле и разуме представляется им высшей и всеобъемлющей добродетелью. Именно благодаря указанным впечатлениям слово selfness вызывает, как кажется, неблагоприятные ассоциации. Зато чрезмерно возвышенные ассоциации слова personality порождаются отчасти его «благородным» латинским происхождением, а также памятью о рассуждениях, связанных с «ипостасями» (persons) Святой Троицы. Правда, лики Троицы не имеют ничего общего с существами из плоти и крови, которых мы ежедневно встречаем на улицах, – ничего, кроме обитающей внутри нас частицы Духа, с которым мы должны отождествить себя, но которым большинство пренебрегает, предпочитая превозносить индивидуальное «Я». Остается только сожалеть, что столь неуважительное и бездуховное отношение к Богу обозначается тем же самым словом, что и Бог, который есть Дух. Подобно всем ошибкам такого рода, данная оплошность совершается пусть подсознательно и как-то смутно, однако все-таки вполне добровольно и целенаправленно. Мы ценим свою самость, мы хотим найти оправдание своей любви, а потому даем ей то же имя, которое богословы присвоили триединству Отца, Сына и Святого Духа.

Ныне же спрашиваешь ты, как можно уничтожить сие голое знание и ощущение твоего собственного бытия. Паче чаяния мыслишь ты, что, их уничтожив, сокрушишь тем самым все прочие помехи; коли таковы твои помыслы, то и вправду мыслишь ты верно. Но на твои слова я отвечу так, что без особой милости, свободно и всецело дарованной Господом, равно как и без надлежащего устремления и готовности с твоей стороны принять сей дар, то голое знание и ощущение твоего бытия никоим образом не могут быть уничтожены. А готовность сия есть не что иное, как глубокая и прискорбная печаль… Всякий подвержен грусти, однако острее всего ощущает ее тот, кто ведает и чувствует свое бытие. Прочие печали в сравнении с оной все равно что ничтожны. Поистине скорбит тот, кто ведает и чувствует не только, кто он есть, но и что он просто есть. А кто не испытывал сей скорби, да познает ее, ибо никогда прежде не доводилось ему скорбеть как должно. Скорбь сия, когда ощущается, очищает душу от греха и от боли, каковая есть заслуженное воздаяние за грех; а еще она наделяет душу способностью воспринимать ту радость, коя избавляет человека от осознания и ощущения бытия.

Скорбь сия, когда она поистине ощущается, полна святого пыла, иначе никто не смог бы в земной жизни ее стерпеть и вынести. Не утешайся душа хотя бы отчасти праведными делами, не сумел бы никто стерпеть ту боль, какую причиняют осознание и ощущение бытия. Всякий раз, когда посещает человека истинное осознание и ощущение Бога в чистоте духа (как тот приемлется), заодно с ощущением, что этого не может быть, ибо ясно каждому, что осознание и ощущение вечно заполняются презренной и низменной сутью, что подлежит неизменно ненависти, что нужно неизменно отвергать и проклинать, если намерен ты стать прилежным учеником Господа, алчущим совершенного знания, – всякий раз овладевает человеком безумие скорби…

Скорбь сию и сей пыл положено познать и ощутить каждой душе (тем или иным способом), ибо Господь в милости Своей готов наставлять нерадивых учеников, кои призваны выказывать готовность душой и телом, рвением и расположением, покуда не наступит пора воссоединиться в Господе через подлинную любовь к ближнему, и сие произойдет по благоволению Божьему.

«Облако неведения»[232]

Какова природа этой «презренной сути» самости/личности, которую надлежит страстно заклеймить и полностью истребить во имя приближения к «истинному осознанию и ощущению Бога в чистоте духа»? Полагаю, что короче и уклончивее всех на этот вопрос ответил Юм, который писал: «Истинная идея человеческого ума такова, что его надо рассматривать как систему различных восприятий или же различных предметов (existences), которые связаны друг с другом отношением причины и действия, а также вызывают, уничтожают, изменяют друг друга и оказывают друг на друга влияние»[233]. Почти аналогичный ответ дали и буддисты, чья доктрина анатты[234] отрицает вечность души, существующей вне пределов потока ощущений и различных психофизических скандх (сильно напоминающих «восприятия» Юма), которые составляют наиболее прочные, протяженные во времени элементы личности. Юм и буддисты дали достаточно реалистичное описание самости в действии, но они не смогли объяснить, каким образом и почему восприятия сводятся в «систему». Может, атомы ощущений в них соединяются по собственной воле? Если так, то почему, каким именно способом и в пределах какого рода внепространственной вселенной? Убедительно ответить на эти вопросы в рамках доктрины анатты настолько затруднительно, что приходится отбросить эту доктрину ради точки зрения, гласящей, что за пределами потока ощущений и внутри «системы» имеется все-таки некое подобие вечной души, посредством которой ощущения организуются и которая, в свою очередь, использует эти упорядоченные ощущения для превращения в конкретную, уникальную личность. Таково мнение ортодоксального индуизма, с которым расходятся буддисты и почти все европейские мыслители, с доаристотелевых времен и до наших дней. Большинство современных мыслителей пытается описывать человеческую природу как дихотомию души и тела или же как неделимую целостность в пределах конкретных телесных «Я», однако приверженцы Вечной Философии в той или иной форме