Море ясности - Лев Правдин

— Ходят, говорю, тут всякие, — начал он выкрикивать без передышки, — всякие ходят, а настоящего человека, знающего, только вот сейчас и увидел. Проходите, дорогая наша гражданка…

Рассказывая все это, Васька каждый раз повторял, что Капитон очень боится суда, а потому так и старается. Он хочет, чтобы все увидели, что не такой-то он пропащий человек, что дома у него все идет хорошо, и тогда его не так строго накажут.

А Володя и сам знал, какой Капитон хитрый человек, и очень сочувствовал Ваське.

НОВОСТИ И ЗАГАДКИ

По дороге из школы Тая спросила:

— Пойдешь к Елении проверяться?

Володя ничего не ответил. Попробуй-ка не пойти! Сама, небось, как только увидит Елену Карповну, так и замрет, как птичка. А еще спрашивает.

Повздыхав и помаявшись около ларя в полутемной прихожей, Володя вежливо стучал в дверь старухиной комнаты. Два вечера ходил. Проверялся.

Ожидая его, Елена Карповна сидит на одном и том же месте у стола и читает. Отодвинув книгу, она сразу начинает спрашивать уроки.

Выслушивая его ответы, она покачивает головой, будто поклевывает своим длинным носом корм, который Володя рассыпает перед ней. Неважный, наверное, этот корм, потому что вид у нее при этом не очень-то довольный. А может быть, ей очень хочется сделать замечание, отругать его, но она никак не может ни к чему придраться.

С уроками все обстоит вполне благополучно.

Тогда она переходит на дела домашние:

— Что сегодня ел?

Глядя на ее клюющий нос, Володя перечисляет все, чем его сегодня кормила тетка. Здесь тоже придраться не к чему.

— Ну, это еще ладно, — недовольно прерывает его Еления и снова задает вопрос: — А пуговицы все на месте?

— Не знаю. Наверное.

— Проверь. Если что неладно — скажи.

— Все ладно.

— А ты сначала подумай, а потом говори. Володя подумал и сказал:

— Спать я хочу…

Елена Карповна вдруг усмехнулась:

— Лебеденочек, а смотришь волчонком… Зачем?

Володя ничего не ответил, а она продолжала:

— Гурий тебя растревожил дурацкими своими словами. Так ты ему не верь. Пустой он человек, и слова его пустые. Все, что у меня спрятано в той вот комнате, это я от гибели спасла. Люди красоту любят, да не всегда ее настоящую цену знают. Многие думают: красивая штучка, безделка на копейку. Таким все равно, что настоящее мастерство, что Капитошкина халтурная поделка. А мне вот надо человеку настоящее открыть. Я для того и накапливала это богатство. Всю жизнь, как человек силу копит, как ум, как кровь! У меня это отнять — лучше убить. Твой дед, великий мастер, отлично понимал это. Он человек был необыкновенный, а умом — ребенок. Он говорил, будто народу надо наше старинное мастерство. Вот как ошибался! Сейчас всякие модные штучки в ходу.

Слушая ее неторопливую гудящую речь, Володя думал, что Тая, пожалуй, и не очень ошиблась насчет Елении. Побаивается она его. А почему? Что он может ей сделать?

— Вот что мне сегодня из Северного города привезли. Я тебе покажу.

Она выдвинула ящик стола и начала доставать оттуда белых, ярко раскрашенных и раззолоченных куколок. Она торопливо расставляла их на темной скатерти, и Володе казалось, что с появлением каждой новой игрушки в комнате становится веселее. А лицо Елении, наоборот, все больше и больше темнело. Обиженным голосом она спросила:

— Вот и тебе, я вижу, нравится? Это потому, что ты ничего еще не понимаешь. А ты приглядись: сделано под старину, форма соблюдена, а раскрашено, как модная тряпка. Голая абстракция. Отдать их Капитошке на потеху. Ему в самый раз по его разумению.

На темных щеках Елении вспыхнули пятна злого румянца, глаза ее сверкнули, и она так раздула ноздри, что Володе показалось, будто из них повалил дым. Очень она сейчас похожа на сказочного Змея-Горыныча. Володя даже попятился к двери на всякий случай. А в это время без стука вошел Ваоныч.

— Что тут у вас?

Елена Карповна замахала на него руками:

— Иди к себе, иди!

— Что случилось-то?

— Кому ты этот мусор привез?

— Не нравится?

— Нет. Подделка. Модерн.

— А по-моему, интересно, новое осмысливание старой формы…

Но Елена Карповна грозно прикрикнула на него:

— Да замолчи ты, замолчи! Болтать-то от пигалицы своей как выучился. Раньше ты проще был.

— Трудно мне с тобой спорить, — отмахнулся Ваоныч.

— А и не надо. О старинном, о русском, со мной тебе не под силу спорить. Ох, как портят некоторые старое-то мастерство. До чего додумались: на лаковых шкатулках копии с картин малевать начали. Даже портреты! Вот что получается, когда ум убог, а рука блудлива. Русское мастерство — гордость наша, пример красоты. Хранить его надо в чистоте, как святыню.

— Все совершенствуется…

— Слушать-то тебя не хочется. Как ты, например, станешь совершенствовать Репина? Или Голикова? Их искусство оберегать надо от этого твоего совершенствования. В искусстве, запомни, каждый мастер все начинает сызнова, на голом месте, будто до него ничего и не было. Он зачинатель неповторимого. Тогда он — мастер.

— Значит, ты против современности?

— А ты словами не разбрасывайся. Сейчас надо новые свойства вещей открывать, а не старые раскрашивать. Ну, а теперь иди.

— А я пришел рассказать тебе про выставку. Думал, тебе интересно послушать. Тем более, там открывали новые свойства вещей.

Ваоныч только что вернулся из Северного города, он ездил туда на открытие областной выставки картин.

Еления сказала:

— Если так, то рассказывай. — Посмотрев на Володю, добавила: — А ты иди, сложи книги, да спать.

Уложив книги в портфель, Володя решил еще немного почитать перед сном, но тут пришел Ваоныч и спросил:

— Что у вас произошло? Мать жалуется на Гурия. Он тебя на какую-то диверсию подбивает?

Поглаживая небритые с дороги щеки, художник слушал Володины объяснения и посмеивался.

— Здорово, значит, его припекло. Гурия-то. Если он так ожесточился. Он ведь трус, как и всякий жулик. Володя спросил:

— А может быть, она и сама боится.

— Кого? Гурия? Нет…

— А Тайка сказала, как будто это она меня боится, — сказал Володя и засмеялся, чтобы Ваоныч не подумал, будто он верит в эту девчоночью болтовню.

Он думал, что Ваоныч тоже посмеется над такой нелепой выдумкой. Но тот даже не улыбнулся. Это удивило и насторожило Володю. А художник долго молчал, а потом вдруг объявил:

— Боится? Нет. Она, знаешь, любит тебя.

Любит! Всего Володя ожидал от Елении, только не этого. Никогда он не замечал никакой любви. Она даже внимания на него не обращала. Это Ваоныч, должно быть, выдумал, чтобы посмеяться.

Но художник очень серьезно сказал:

— Не веришь? А ведь она добрая. Только характер у нее тяжелый. Она, если в чем уверена, будет стоять железно. Знаешь, как она зовет тебя? Лебеденочек. Редко, правда. Раз в год.

А ведь и верно — зовет. И даже совсем недавно называла, сегодня. Но он не обратил на это никакого внимания.

Ваоныч продолжал:

— И любит она тебя тоже скуповато. Раз в год. Себя любит чаще, а свой музей всегда. Так что ты очень-то не переживай.

— Да я нисколько.

— И не надо. Будь ты постарше, она бы тебя на одно дело подбила. Уж она бы уговорила. Я знаю.

— Какое дело? — спросил Володя.

И Ваоныч снова ошеломил его новым сообщением:

— Хлопочет она, чтобы в этом доме музей открыть.

— Какой музей?

— Музей народного искусства. Хорошо придумала?

— Очень хорошо, — согласился Володя.

— А мама? Она что скажет?

— Я ее уговорю…

Похаживая по комнате, Ваоныч говорил, что это было бы замечательно: в таком красивом доме, который уже сам по себе является чудесным изделием русского мастерства, открыть музей. Все, что накопила Елена Карповна за свою жизнь, все свои драгоценные коллекции она согласна передать в новый музей. И все будут приходить, все будут любоваться на красоту и говорить: «Вот что могут золотые руки великого мастера — русского народа!» Надо так и назвать: «Музей Великого Мастера»!

— Вот это здорово! — согласился Володя. — «Музей Великого Мастера». Так и на вывеске написать…

Ваоныч спросил:

— А нарисовать на вывеске знаешь что?

— Знаю! — восторженно подхватил Володя.

— Что?

— Лебеденочка!

— Ага. Раскинул крылья широко, широко. Сейчас полетит…

— А за ним солнце, — продолжал Володя.

Ваоныч, как песню, подхватил:

— Алое, горячее. А лучи золотые.

Володя снова повторил:

— Это очень хорошо! Это просто здорово!

Ваоныч сказал:

— Но это очень трудно.

— А если все возьмутся?

— Тогда легче. Но все равно трудно.

И он начал перечислять все, что надо проделать для открытия музея. Надо решение городского Совета, квартиры всем, кто живет в доме, деньги на ремонт, постройка выставочного помещения, очень много всего надо. А Володя слушал его и думал, как взрослые умеют так усложнять простые вещи, что о них делается скучно даже мечтать.