Если б я был русский царь. Советы Президенту - Евгений Сатановский

Сначала сам научись у того, кто знает, что и как делать, а потом ставь своих. После того как они научатся, начинается русификация управленческих кадров. То же в науке, медицине и образовании. Другое дело, что есть те, кто по-настоящему умеет делать то, что нужно на том уровне, на котором нужно. Но существуют и люди, которые научиться не могут, хотя получить то, что причитается в результате, им хочется. Людей с амбициями всегда больше, чем людей с головой. Когда это несоответствие присутствует, и поднимается крик о засилье инородцев и иностранцев. Мы провели уникальный эксперимент после развала СССР. Из Советского Союза уехало несколько миллионов человек, в том числе евреи, немцы и армяне. Стало ли от этого лучше медицине, науке, образованию? Нет. Очень часто места, которые освободились, заполнить просто некем. Понятно, что в споре министра Голиковой с детским хирургом Рошалем у того с национальной точки зрения никакого шанса нет. Но если нужна операция, идут к хирургу, а не министру. Другое дело, что начальство в России детей ни воспитывать, ни образовывать, ни лечить не будет, а чтобы далеко не ездить, в Лондоне и живет. Но это не только наша проблема. В США говорят, что русских много сразу в нескольких отраслях знаний: медицине, биологии, математике, химии, физике, космических исследованиях и прочих высоких технологиях. Да и в Израиле местные сторонники борьбы за права старожилов клеймят понаехавших. Забавно.

В связи с этим в кругах эмиграции принято много и невнятно рассуждать о «русской душе». Автор не знает, что такое русская душа. Можно считать это теоретическим маркером. У русских есть душа, у итальянцев вкус, у англичан юмор, у французов шарм и так далее. На самом деле у каждого народа есть нечто такое, что он полагает отличительной чертой. Особенно часто этим понятием пользуются те, кто к этому народу не принадлежит. Духовность, с другой стороны, является следствием некоторого смешения в одном флаконе национальных достоинств и национальных недостатков, наиболее щедро выпячиваемых, часто не столько реальных, сколько типовых. Мы не потому много пьем, что мы алкоголики, а посидеть любим, поговорить по душам. Мы не потому плохо живем, что не можем вокруг себя подмести – лень-матушка обуяла, обломовщина, а потому, что духовности в этом нет, метлой целый день махать. С другой стороны, всегда можно списать на это какие-то национальные достоинства. Правда, потом выясняется, что в Прибалтике русский бизнесмен – помесь прагматичного американца с упорным немцем и добивается успеха, которого местная элита добиться не может, несмотря на поддержку государства. Тогда ни про какую его духовность не говорят, а говорят обычное: понаехали инородцы проклятые, как тебя ни гнобь, ты сквозь асфальт прорастаешь. Выясняется, что русский, оказавшийся вне родной среды: в Китае, Америке, Израиле, Германии, Австралии или Южной Африке, – работящий, жесткий, прагматичный и толковый человек. При этом он не забывает читать книги, воспитывает детей образованными, и на идеи левого толка его не поймаешь – он при этом безобразии жил три поколения. Поэтому на демонстрации протеста он в массе своей не идет, а лучше лишнее что-нибудь заработает и личное пространство обустроит. Бюргерство в чистом виде, с которого Голландия, Германия и Британия и начинались. Фактор отрадный, поскольку именно с консервативного и работящего бюргерского сословия и начинается нормальная жизнь в любой стране.

Глава 14

Исторические параллели… и перпендикуляры

Еще раз повторим: живем одновременно и в стране, и в государстве. Страны в нашей жизни полным-полно в ежедневном режиме. Государства мало, и чем оно толковей устроено, тем его должно быть меньше. Рожает и выкармливает мама, а не загс, который выписывает документ, в котором фиксируют, кто, когда, кого и от кого родил – не более того. Домашние, родные, любимая собака, аквариумные рыбки за стеклом, качели во дворе и поцелуи под березой (сосной, осиной, дубом или амурским бархатом) происходят в стране и, более того, в пределах малой родины: двора, деревни или квартала в городе, где и проходит жизнь. Птицы щебечут, кошки орут на крышах, и журавли клином плывут по небу в стране, не в государстве. Моржи – ластоногие в океане, двуногие в проруби на Крещение – это страна. Лес, поле, горы, степь и океан – страна. Сплав кругляка за границу, уничтожение коллекций семенного фонда, взрывные работы на горных выработках, распахивание целины и утечки нефти – это государство. Краснокнижные архары, цокающие по склону в заповеднике – страна. Прилетевшая на вертолете пострелять их столичная сволочь, которой местная губернская сволочь устроила эту охоту, окончившуюся гибелью невинных людей и зверей, – это в страну залетело государство. Почему, собственно, браконьерство национального масштаба ничем и не окончилось. Как ничем не кончается любая дурь, если ее творят «люди государевы». Хоть на революционном крейсере гуляй, хоть дворцовые сервизы бей, хоть музеи разворовывай. Слово и дело, понимаешь. Все, что сделал податель сего, он сделал в интересах Франции – подпись: Ришелье.

Государство выдает документы, существует где-то там и в нормальной жизни мало кому интересно. Кто-то где-то им занимается всерьез или на него работает, но для большинства людей оно возникает лишь на экране телевизора или в конторе, которая выдает справки. Если телевизор не смотреть и за справками какое-то время не ходить, страна вокруг останется, а государства будет много меньше. Мечта всех русских анархистов, начиная с раздражавшего Карла Маркса Бакунина и князя Кропоткина, в московском особняке которого юмористы из органов в конце 80-х разместили палестинское дипломатическое представительство. Судя по итогам эксперимента, анархия – не мать порядка, да и на мачеху не тянет. Пока же рудимент палестинской революции, у которой, как и положено уважающей себя революции, нет и не предвидится конца, занимает ценную историческую недвижимость в центре Москвы, демонстрируя, что государственная система может что угодно напортачить, но принципиально не способна ни к какому исправлению того, что ею сгоряча или по невесть кому в голову въехавшей дури было учреждено. Вообще-то, и страна, и государство – результат исторического развития. Напластование слоев. В какую именно эпоху учредили или перетрясли с корнями то или иное ведомство: революционную, репрессивную, консервативную или либеральную – важно и для его дальнейшей судьбы, и для тех, кто с ним столкнется. Влияет на традиции, стиль работы и дееспособность. Именно поэтому отечественный МИД, прокуратура и суды проявляют к любым попыткам реформирования свыше не просто феноменальную устойчивость, но вязкость и упругость первобытной смолы, способной зачморить в янтаре любое насекомое, гася в своей среде любые внешние новации. Школы Вышинского и Молотова, отстроенные под любовным надзором Хозяина и его правой руки, батоно Лаврентия, и укрепленные их преемниками, прошли оттепель, застой, перестройку, распад СССР и вставание с колен на одном дыхании, как учила партия. Они пережили эту партию и переживут кого угодно. Существуют они сами по себе, живут по своим собственным законам, и это есть реальность, данная всей стране в ее ощущениях.

Когда Ельцин пытался что-то в их организме поменять, ничего хорошего из этого не получилось. Пример благих намерений – возвращение в страну судов присяжных, которые, по мысли адвокатов, должны были исправить несправедливости, чинимые обычными судами. По убеждению автора, если задача полной дискредитации этого института изначально не стояла, то она была с успехом выполнена в процессе его практической работы. Обычно обыватель не адвокат, не родственник подсудимого и не теоретик, защищающий диссертацию по неприменимости смертной казни в современном обществе. Он хочет, чтобы в суде царили объективность и закон, торжествовала правда и преступники наказывались, а не оправдывались. Встречи своих близких и тем более детей с освобожденным бандитом, вором или маньяком он не хочет гораздо больше, чем несправедливости суда. Если она была судом допущена – это преступление, которое также подлежит наказанию. Но пока российские суды присяжных – механизм вытаскивания безнадежных дел и подпорка для адвокатуры. Убийство в Питере националистами таджикской девочки, фигуранты которого могли именно суд присяжных поблагодарить за подаренное им светлое будущее, воткнуло в хребет этого почтенного института осиновый кол. Неважно, было ли решение итогом непрофессионализма следствия, прокуратуры и самих присяжных или результатом их предвзятости – личной или коллективной. Закон формально был соблюден? Был. К закону претензии есть? Нет. Так что все, кого убьют или покалечат те, кто смог прикрыться этим судом и другими такими же судами, – на совести прикрывших. В том маловероятном случае, если она у этих людей есть. При четком понимании населением страны того, что закон и совесть – вещи разные. Не случайно испокон веку спрашивали на Руси: «Судить по закону или по совести?» Совместить эти понятия ни у кого за тысячу последних лет даже идеи не возникло.