Сегодня - позавчера 4 - Виктор Храмов

  Я кивнул.

  - Вот, что мне нравиться в тебе командир, так это стиль твоего командования! - Он улыбался, - никогда ещё мне не приказывали на поле боя спать и жрать. И выживать. Так ты приказал вначале? Я - помню.

  - А румыны не полезут? - спросил Санёк.

  - Что им тут делать? - ответил словоохотливый Егор, - тут одни трупы. А трупов - везде хватает. Зачем сюда за трупами идти?

  Помолчал, сосредоточённо жуя галету, покачал головой:

  - Если не полезли, когда их Дед так унизил... Долбили знатно. Если бы ты, толстый, не докумекал бы под танк лезть - точно бы крышка нам. Как Переверзеву. От позиций наших - ничего не осталось. Ей, толстый, а ты где всё это взял?

  - Да не у нас. У нас можно не искать. Пришлось к румынам ползти.

  - И не спужался? - удивился Егор.

  - Как-то нет. Обиван Джедаевич научил, как не бояться.

  - И как? - Егор заинтересовался.

  - Надо мусор из головы выкинуть.

  - А-а-а, - разочарованно протянул Егор, - это я уже слышал. Я думал, что-то новое. Дельное.

  - Мне - помогло! - сказал Сашок.

  Егор только хмыкнул:

  - Что там у тебя выкидывать-то? Пустая башка и есть - пустая.

  Они стали собачиться.

  Я попил воды сквозь стиснутые зубы. Челюстью совсем не хотелось двигать. Больно. Сломал? Или просто отшиб? Я - не врач. И опыта у меня такого нет. В каких бы передрягах не был - челюсть сберёг. Не ломали никогда. Нос - было, ломали.

  От воды стало легче. Прояснилось в глазах. Перевернулся, хотел вылезти.

  - Там снайпер шалит, - предостерёг Егор.

  Надо было видеть глаза Сашка.

  - А я?

  - Головка ты... Я знал, что с тобой ничего не будет. Дуракам - везёт. Не подстрелили же.

  - Снайпер не может видеть в прицел - дурак ползёт или умный, - возразил Сашок.

  - Да по тебе за версту видно - лошадь ты и есть.

  И они опять начали собачиться. Всё же я выполз. Надел каску, чехол которой стал сеткой - так его располосовало вдоль и поперёк. Держался только на замёрзшей грязи. Оттает - свалятся все эти лоскутки. Приподнялся на локтях, осмотрелся.

  Кое-где ходили солдаты противника, что-то собирая с тел. По дороге шли подводы, конные упряжи артиллеристов. По обочинам тонкими ручейками текла пехота.

  Прорвались! Всё же они - прорвались. Стали бы они пушки снимать с позиций. Обидно. Досадно, но - что я могу?

  Вот бы по ним сейчас из пулемёта! Подписать себе расстрельный приговор? У нас одна не полная лента. И та - россыпью. Их ещё надо от грязи оттереть и в ленту снарядить. И пулемёт почистить.

  Раздавят. Как-то не стало у меня боевого азарта. Атака с голой, хм, кормой, на танк - съела весь запас безумия. Безумие - это если быть честным. А если душой покривить - отваги. Нет больше отваги. Рациональное эгоистическое осталось. Вот оно мне и гундело в затылок - "Не гони волну!". Не рыпайся. Не высовывайся. Свой лимит удачи ты исчерпал ещё стоя на башне. Спрыгнул - уже неудачно.

  И так - шикарно повезло, что румыны не стали доводить дело до конца - не пошли "зачищать" нашу позицию. Немцы - пошли бы. Немцы - упёртые. Для них - "авось", "небось" и "как-нибудь" - понятия незнакомые, чуждые. Стрелял пулемёт - убедись, что пулемёт разбит, пулемётчики - трупы. Порядок такой. Тыл должен быть - зачищен.

  Так что - повезло нам. Никто не пришёл на "зачистку". Тупо - повезло. Но, испытывать удачу - больше не хочу. Незачем. Бой - проигран. Даже открою я огонь, положу ещё десяток румын. Потеряю этих двоих, возможно, сам сложусь - не вечно же Рояле-отправителю спасать меня? На результате битвы это никак не отразиться. Как текла река румын - так и будет течь. И ладно бы - в этом была опасность для других бойцов нашей доблестной, непобедимой и т.д. Красной Армии, тогда был бы смысл в наших смертях. Так нет же - побродят эти цыгане по заснеженной донской степи, помыкаются, помёрзнут, поголодают, да и начнут сдаваться сотнями в плен. Так было по учебникам истории, что я учил в школе. Почему сейчас станет иначе?

  Посмотрел на белое пятно Солнца, что едва пробивалось сквозь марево свинцового неба. Снег будет к вечеру. Укроет павших, как саваном. До весны. А нам - прошкериться до темна. А там - видно будет. Не впервой, авось, из окружения выходить.

  Посчитал замершие гробы танков. Из спортивного интереса. Шесть. С моим. А вон вижу и наш броневик БА-10. Двери - распахнуты. Башня - набок. Стоит на пепелище, как памятник.

  Итак, шесть. Хотя, что там, за пепелищем села - не вижу. Там ещё были, у наших, пушки. Могли ещё набить.

  Хотя, какая разница? Шесть или шестнадцать? Ясно одно - даже если румыны и прорвались, далеко они не уйдут. Как боевая единица из расчётов штабов противоборствующих сторон это подразделение румынской армии исчезнет. И продолжительность их одиссеи зависит только от наличия у нашего комфронта генерала Рокоссовского загонщиков. Той же конницы. Рокоссовский же командует нашим фронтом? По-моему, так. Да и этот гамбит с мешком окружения со специально оставленной прорехой - хитро. В его стиле.

  А может свалить сегодня ночью из доблестных рядов непобедимой штрафной роты, найти генерала, спросить в лоб: "Помнишь меня?" Смешно. Вспомнит ли он командира полка самоходок, которому вручал знамя? Сколько у него было таких протокольных мероприятий? Запомнит ли он? По себе сужу - такие протокольные процессы в памяти не задерживаются. Идею записываем в раздел бредовых.

  Мои соратники, наконец, перестали брехать. Поражение потерпел библиотекарь. Иначе и быть не могло, он же - интеллигент! Егор - не интеллигент, он не может стерпеть, смолчать. Он и довел толстого до того, что библиотекарь решил отмалчиваться. А молчащего толстяка и Егору стало неинтересно подкалывать.

  - Что решил, командир? - спросил Егор. До меня решил докопаться?

  Я покачал головой. Боец нахмурился.

  - Тут будем сидеть или прорываться будем?

  Опять качаю головой. Тыкаю пальцем в землю. Ещё больше хмуриться. А ты думал, я там точку прорыва искал?

  - И долго? - опять спросил Егор.

  Я ткнул в Солнце, провел рукой на запад.

  - До вечера? А ночью?

  Я пожал плечами. Там видно будет. Вполз под танк, на расстеленную румынскую шинель, ещё одной - накрылся. Ждём. У моря погоды. Идти нам некуда. К своим - не прорваться. И, где они - свои? Что от роты осталось? А к другому подразделению выйдем - дезертирами посчитают. Мы и так - штрафники. Куда дальше то?

  Пригрелся - уснул. Как тот дембель - опытный, быстрозасыпающий.

  Вечер не принёс изменений. И, слава Богу! Не принёс и идей. Ни в мою голову, ни в головы моих соратников. Егор опять стал тиранить толстого. Тот изредка огрызался.

  Замёрзли, как бобики. Как стемнело, покинули надёжную, но стылую крышу танка, заново откопали обвалившийся пулемётный окоп. Повалил снег. Так и лежали втроём, тесно прижавшись друг к другу, закутавшись в шинели убитых нами румын. Есть хотелось, но рот открывать не хотелось - больно.

  Казалось, от холода - не уснёшь. Уснёшь. Ещё как уснёшь! Проснёшься ли? Вот в чём вопрос.

  Когда меня стало морить, выбрался из уютного и хоть как-то тёплого шалаша, что мы соорудили из винтовок, вбитых штыками в землю, и шинелей румын, пошёл побродить по округе. С ножом в руках. Не таскать же пулемёт? И от румынских винтовок - понтов нет. Автоматов или даже пистолетов у нас не было. И свои - автомат и пистолет - я утопил. Растяпа!

  Переходил от одного белеющего холмика к другому. Мародёрствовал. Шинели уже не снимешь - тела окоченели. Как брёвна. Пистолет искал. Не нашёл. Плохо. Это у немцев с короткостволами - богато. У каждого унтера, каждого пулемётчика, миномётчика. А тут даже миномётчики были с карабинами. Зато патронов и гранат набрал. Еду у трупов не брал. И личные вещи не трогал. Зачем они мне? Смертнику?

  К дороге тоже не лез. Там, даже ночью, продолжалось скорбное шествие. Как будто какая-то бесконечная похоронная процессия. В мою сторону не стреляли - и то хорошо. По этой же причине к селу не удалось близко подойти. И в окопы штрафников не сунулся. Вдруг там румыны решили прикорнуть? Шум мне не нужен.

  Вернулся к подбитому мной танку. От него отталкиваясь - нашел своих соратников. Пощупал - живые. Спали. Дети. Чисто - дети. Подстелил себе под пятую точку ком шинели, укрылся сразу двумя, сел по-турецки, стал протирать патроны найденной байковой тряпкой. Её бывший хозяин планировал портянки сделать? Будет ветошь.

  В прореху штанов быстро проник холод. Не получиться по-турецки сидеть. Встал на колени, зад положил на пятники сапог. Так теплее, но долго так не усидишь - ноги затекают.

  Снарядил лету до конца, зарядил пулемёт. Его бы вычистить. И смазать. В темноте? На морозе? Под снегом? Авось, вытянет.

  Растолкал Егора. Промычал ему что-то. Он кивнул, натёр лицо снегом. Сел. Потом встал и пошёл по третьему кругу мародерничать многострадальные тела румын. А я забрался на его, пригретое, место. Обнял ледяной пулемёт. И мгновенно уснул.