За право летать - Андрей Лазарчук

– А нам? Если имперцы так давно с нами знакомы, они должны знать, что мы-то как раз способны на такое… Я думаю, они не зря в первые же секунды вторжения вывели из строя ядерные боеголовки. Чтобы мы не застрелились всей планетой.

– Именно так… Ты ведь знаешь подробности первой попытки вторжения? И почему они тогда ушли?

– Ну… вы их побили…

– Побили. Но все было сложнее. Мы получили сведения о том, что они готовятся захватывать Землю, буквально за считанные часы до начала операции. Мы ещё не накопили сил для полноценной войны. И сделали ставку на внезапность и на жестокость. На такую, какой они не ожидали. Вторжение началось так: имперские катера со специальным оборудованием зависли над всеми ядерными реакторами на Земле, чтобы перехватить управление, когда пройдет хроносдвиг и все системы, работающие на кристаллических полупроводниках, откажут. Это обычная имперская тактика… Так вот, наши командиры решили атаковать именно эти катера, но не уничтожать их, разумеется, а как бы заминировать. Мы потеряли очень много кораблей, но прорвались сквозь эскорт – и взяли на прицел около сотни этих катеров. Даже не просто на прицел, а на абордаж: к каждому из них прикрепился наш корабль. И мы отправили ультиматум: если крейсера не убираются вон, мы взрываем наши корабли, реакторы на Земле идут вразнос – они ещё были горячие, – тоже взрываются, выброс огромного количества радиации – и генофонд человечества получает такую травму, что теряет для Империи всяческую ценность. Несколько часов все висело на волоске… но когда мы взорвали третий корабль, они все же убрались.

Эти взрывы реакторов Юлька помнила наизусть, проходили и в школе, и на курсах: наша подводная лодка «К-74» в Баффиновом море, исследовательской центр «Дантон» в Бретани, атомная опреснительная установка в Катаре… На фоне прочих катастроф, связанных с хроносдвигом: падений почти всех самолетов, находившихся в воздухе, столкновений поездов и кораблей, всяческих пожаров и взрывов – это не производило впечатления чего-то особенного. Правда, считалось, что остальные реакторы – многие тысячи! – не взорвались тогда только благодаря марцалам…

– Тебя не шокирует такой цинизм? – спросил Барс после паузы.

– Нет, – сказала Юлька. – Я бы сама – именно так…

– Реакторы теперь остывшие, – медленно проговорил Барс, словно пробуя на язык каждое слово, – боеголовки взорваться не могут, все остальное – несерьезно… Кроме одного.

– И это?.. – выдохнула Юлька. Барс посмотрел куда-то в сторону и вниз. Потом – прямо Юльке в глаза. Ее обдало жаром.

– Стартовые антигравы, – сказал Барс. – Их почти три тысячи по всей планете. Если разогнать антиграв до полной тяги, а потом взорвать простой взрывчаткой…

– Я поняла, – прошептала Юлька.

Если взорвать антиграв на полной тяге, то от него, как от упавшего в воду камня, медленно – чуть быстрее ста метров в секунду – разойдется вихревой жгут, «бублик», внутри которого перепады гравитационного поля превысят десятки, а то и сотни тысяч g. «Бублик» будет тонкий, в какие-то метры диаметром, и пойдет он на уровне земли строго по изограве, превращая в молекулярную пыль все, что окажется у него на пути. Напряженность поля внутри этого жгута будет ослабевать не так, как оно принято у всякого рода электромагнитных излучений и обычной, то есть не вихревой, гравитации: в зависимости от квадрата расстояния, – а по очень сложной кривой с двумя горбами (преодоление виртуальной одномерной сферы Шварцшильда в ту и в другую сторону) – и потом почти отвесным падением вниз, к нулю. Так что зона разрушений будет с четкой границей, проведенной громадным циркулем: вот здесь перемолото в пудру, а здесь – даже не вылетели стекла…

На теле Земли уже есть два таких круга: в Австралии и Марокко. Имперцы расстреляли антигравы с орбиты. Это было довольно давно – лет восемь назад. С тех пор базы КОФ строили только вблизи крупных городов.

– Это не должно быть пустой угрозой, – вздохнул Барс. – В вашу решимость должны поверить. Несмотря на то, что вы никогда не исполните угрозы…

Волна мрачного, торжественного восторга приподняла Юльку, расправила ей крылья…

– Они поверят, – мрачно сказала Юлька. – Они нам так поверят… как никому ещё в жизни не верили…

* * *

За истекшие сутки ослепленная дивизия, по-настоящему не вступая в бой, потеряла двадцать три борта и двадцать восемь пилотов, причем большая часть их просто пропала – растаяла в небе… Из боев вернулись только четыре «Портоса» и один тяжелый «Медведь» – такой избитый, что непонятно было, как единственному уцелевшему пилоту удалось посадить эту неповоротливую махину.

Вернувшиеся докладывали: имперские фрегаты действовали группами по пятнадцать–двадцать кораблей, расположенными в три-четыре эшелона по вертикали – классической «этажеркой», – загребая широко: от верхних слоев атмосферы до радиационных поясов. Скорее всего они имели единственную задачу – вымести с орбиты, загнать в атмосферу, а ещё лучше – прижать к земле весь земной флот. И ещё похоже было на то, что командование имперцев раздобыло что-то покруче обычных визиблов и импульсной связи: эскадры фрегатов маневрировали слишком уж слаженно…

Приказ командования КОФ на одновременный удар всеми силами пришел в четыре утра; вылет был назначен на семь Гринвича, то есть на десять пулковского. База могла выставить двести восемь исправных тяжелых сторожевиков «Портос» и «Медведь», девяносто легких «Арамисов» регулярной дивизии – то есть с опытными экипажами, – и сто два учебно-боевых «Арамиса» Школы, на которые претендовали почти три сотни выпускников, оставленных для службы в Пулково. И ещё две тысячи триста гардемарин, не дожидаясь формального производства в мичмана (это должно было произойти только послезавтра), неслись в эти минуты на базы Сыктывкар-17, Неман, Лиепая, Орел, Янтарная, Ярославль-Главный – туда, где их ждали новенькие «Арамисы», наштампованные на заводах Т-зоны «Московия». Кораблики, предназначенные для их первого и скорее всего последнего боевого вылета.

Земля готовилась обильно плеснуть кровью во враждебное небо…

Глава одиннадцатая

Враждебное небо

24 августа 2014 года

…Старший мичман Толик Севернов, по прозвищу Мохнатый, оказался в числе тех счастливчиков, которым удалось вооружить свой кораблик хронодинамической пушкой; после боя Саньки Смолянина это оружие котировалось по высшему счету, а пригодных к использованию орудий было мало – три десятка нераспакованных, ещё в заводской смазке, и двадцать четыре бэ-у, в том числе и побывавшие в ремонте. Толик знал, что оружейники базы у некоторых орудий вручную, надфилями, подгоняют шептала и заменяют смазку на более вязкую – потому что иначе случается застревание гильз. Но куда более важными для исхода боя были резонансные блоки, в которых (оружейники грызли локти) подкрутить что-либо было просто невозможно…

Задание – строй, сектор ответственности – было получено на общем инструктаже, таком быстром и нервном, что Толику с первой минуты стало ясно: инструктаж идет проформы ради, а суть дела – взлететь, жечь все, что горит, и бить все, что шевелится. Учитывая явную несоразмерность сил…

Он окинул глазами зал. Будет ли здесь кто-нибудь на вечернем разборе?

Толик давно не заглядывал в свой персональный журнал. Скорее всего у него завершалась личная четвертая сотня полетов. Этот наверняка будет последним. Он подумал так – и ничего не почувствовал. Все вокруг него казались взвинченными и какими-то дурацки-веселыми. Как слишком долго не засыпающие дети.

Они и были дети. Просто им можно и нужно было убивать других и умирать самим. А когда они чуть-чуть взрослели – кто-то раньше, а Толик вот подзадержался, – им этого делать уже было не нужно. Вернее, они не могли: визибл переставал работать как надо: и четкость пропадала, и скорость реакции, а главное – этот чертов прибор не то что в боевом, а в минимальном ходовом режиме иногда умудрялся выпить пилота-перестарка до донышка, до сухих корочек… Толик не видел Саньку после того, но он видел других, влетевших так же… и иногда чувствовал себя одним из них.

– Старшой! – Ему отчаянно заступил дорогу какой-то скуластый мальчишка. – Возьмите меня вторым! У вас же двушка!

– Отвали, – сказал Толик устало. – Зачем мне второй пилот? Будет просто каша…

– Возьмите, – сказал мальчишка. – Я же понимаю – это наш последний шанс.

– Точно, – хмыкнул Толик. – «Через полчаса те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым!..» Фамилия?

– Алан! То есть – гардемарин Табасов!

– Борт сорок шесть, стоянка…

– Я знаю, старшой! Спасибо!!!