Герой должен быть один - Генри Олди

— Ой, а дома-то нас небось ищут! — спохватились вдруг братья. — Влетит теперь… обоим. Слушай, Пустышка: кто из нас Алкид — тот, кому больше всыплют, или кому меньше?

— Всыплют поровну, — утешил Гермий, улыбаясь. — Но не сегодня! Об этом я позабочусь! Никто и не заметит, что вас не было… Бог я или не бог?!

— Значит, точно выпорют! — шепнул Алкид брату, но того в данный момент мало занимала божественность Гермия.

— Пустышка, а ты… ну, после всего этого… будешь нас учить драться не по правилам?

Алкид тоже вопросительно уставился на Лукавого — видимо, это существенно волновало обоих близнецов.

— Буду, буду, — заверил братьев Гермий.

— Похоже, и мне придется вас кое-чему поучить, — задумчиво протянул Хирон.

— Чему? — в один голос спросили братья. — У нас копыт нет; мы так, как ты, драться не сможем.

— И не надо. Драться вас и без меня научат. Я буду учить вас думать.

— Не по правилам?

— Не по правилам, — без тени усмешки ответил кентавр.

Стасим III

Строфа[31]

Тьма.

Подсвеченный сполохами багровый сумрак.

Вечный, как само время, мерный рокот реки.

Два смутных силуэта, две тени… нет, теням здесь не место — они должны быть ниже, много ниже…

— Ты расскажешь мне о Тартаре и Павших? Да, дядя? Только правду — а не то, что обычно говорят в Семье моему поколению.

— О Тартаре и Павших? — собеседник явно удивлен. — С каких пор, Лукавый, ты стал этим интересоваться?

— Я первым задал вопрос, дядя. Ты не ответил.

— Отвечу. Но с одним условием — взамен ты расскажешь мне о причине твоего интереса к Тартару.

— Хорошо. Итак, Тартар. Семья часто произносит это слово — грозя, клянясь и проклиная, — но что это на самом деле?!

— Я буду честен с тобой, Гермий. Я не знаю. И никто из Семьи не знает. Разве что…

— Разве что?..

— Разве что Первенцы. Я имею в виду Сторуких.

— Так почему бы не спросить их?

— Спросить? — странное веселье звучит в голосе Подземного Владыки. — Что ж, попробуй. И если они не ответят — не обижайся. Скорее всего они просто не заметят тебя… даже если ты будешь кричать во весь голос, топать ногами и бросать в них камни. Ты видел когда-нибудь Сторуких?

— Нет.

— Тебе повезло, Гермий. Я видел. И не хотел бы увидеть их снова. Мне не нравится чувствовать себя пылинкой, глядящей на вихрь. Гекатонхейры, Первенцы Земли-Геи и Неба-Урана — это мощь. Первозданная, беспредельная мощь, суть нашего мироздания, соль Земли… Все, что запомнилось от нашей встречи, — ощущение гигантской, невыразимой мощи, не нуждающейся ни в чем, даже в проявлении самой себя. Бриарей, Гий и Котт, Сторукие, гекатонхейры, Первенцы — что для них власть, слава, обида, гнев?..

— Что?

— Ничего. Меньше чем ничего. Ты думаешь, это Уран, а позже — Крон заточили Сторуких в Тартар? Смешно! Первенцы, три опоры мироздания, — везде у себя дома. Даже в Тартаре! Они просто позволили самонадеянному Урану, а потом и Крону, переместить себя так далеко, как те только смогли! Вот это место и назвали Тартаром. Говорят, там нет времени и пространства, воздуха и тверди, воды и пламени, тьмы и света: там нет даже изначального Хаоса — Нигде, Ничто и Никогда. Впрочем, это слухи. И сейчас в Тартаре есть нечто. Это Павшие. Я ответил на твой вопрос, Лукавый?

— Отчасти. Скажи-ка, дядя, — ведь недаром ты утверждаешь, что Сторукие неизмеримо сильнее всех и все наши войны им кажутся муравьиной возней, — тогда почему гекатонхейры вмешались в Титаномахию, приняв сторону Семьи?!

— Это уже второй вопрос, Лукавый. Скажи я — Сторукие вмешались из-за Чужаков, которые уже тогда звали себя Павшими, — ты ведь не угомонишься, да?

— Чужаки? Я слышал о них от Хирона… Но ты прав, дядя, — такой ответ меня не удовлетворит.

— Тогда начнем с самого начала. Нет, не с сотворения мира — тогда меня еще не было, — а с явления Павших. Впрочем, тогда меня тоже еще не было…

Антистрофа[32]

— Мироздание Павших, Гермий, совершенно чуждо нам. Мы даже не знаем, действительно ли оно существует. Единственное доказательство тому — сам приход Павших. Я собирал знания о них по крупицам, искал крохи уцелевших сведений — и то… Их родина — отнюдь не один из тех миров Матери-Геи, что мы создали или переделали для себя: Олимп, мой Аид, твой маленький мирок близ Фиванского Дромоса, Хиронова часть Пелиона… Оно совсем иное, мироздание Павших; иное хотя бы потому, что, если верить Чужакам (а верить им можно лишь с большой оглядкой!), в нем царит Единый Бог! Представляешь, Гермий? Бог, способный сказать: «Я есмь Все!»

— Нет, дядя. Этого я представить не могу.

— Я тоже. Вот ты, Лукавый, — это ведь не просто ты, сидящий передо мной и докучающий мне разными вопросами. Это и состязания атлетов, и торговля, и воровство, и гермы на дорогах; все это — ты. Я же не просто твой дядя — но и весь этот подземный мир, и страх людей перед смертью, и смирение перед ликом неизбежности, и многое другое… Посейдон — это не просто упрямый дурак!.. Ну, в общем, ты понимаешь.

— Понимаю, дядя. ЭТО я понимаю.

— Но никто из нас: ни твой отец, ни Крон-Временщик, ни даже Уран-Предок — никто не мог и до сих пор не может сказать о себе: «Я есмь Все! Я — весь мир, все сущее; Все — Я!»

А там, в мироздании Павших, это случилось. Возможно, потому что там никогда не возникало ни гекатонхейров, ни смертных людей — одни титаны; возможно, потому что они не совсем такие, как мы или, к примеру, Гелиос; короче, один из них сумел разрастись до тех пределов, когда он из одного стал Единым. Но как смертный не замечает до поры незримо зародившуюся в нем опухоль (о которой тоже может сказать: «Это моя смерть, но и это — Я!»), так и Единый не сразу ощутил, как в одном из включенных Им в Себя миров некто осознал себя личностью и не захотел быть частью целого, начав разрастаться, подобно опухоли, подобно Единому в дни Его молодости…

— И Единый изверг их из Себя — да, дядя? Как лекарь отсекает гнилой палец у больного, чтобы спасти руку и всего человека?

— Примерно, Гермий. Только Он был лекарем Сам Себе и «отрезал палец», уничтожив полностью миры Павших, входившие в их «Я». Единый превратил их в свет и пламя — и исторг Павших за пределы мироздания, которым Он был. Но изгнанные мятежники вобрали свет и пламя в себя, вобрали «Я» в «Я» и такими пришли на Гею. Недаром одного из них звали Эосфором, что значит «Светоносный»…

— А какие они были внешне?

— Помни, я тогда еще не родился; я увидел Павших лишь в дни Титаномахии. Разные они были, Гермий… разные. Но всех их переполняли свет и пламя, которыми стали их испепеленные твердыни в Страшный День Изгнания. Теперь же… Не знаю, во что они превратились в Тартаре. Павшие начали меняться уже тогда — миры Геи были чужими для них, как и они для Матери-Земли. Даже собственным обликом к тому времени они владели плохо и менялись, мешая воедино свет и тьму, красоту и ужас…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});