Кротовский, вы последний - Дмитрий Парсиев

В конце концов Белкиной можно, почему мне нельзя…

Мы засели за свитки. Я погрузился в работу, Белкина погрузилась в мысли. И по всей видимости что-то все-таки надумала. Она вдруг сообщила, что хочет ставить чайник и попросила меня набрать воды. Я согласился, и когда вышел с пустым чайником в коридор, она тоже вышла следом. Догадываюсь, что хочет мне что-то сказать без лишних ушей.

— Извини, Кротовский. Я была не права. Я буду носить новое платье и туфли, но… — тут она не удержалась и выпалила, — …но не думай, что ты для меня что-то значишь.

Ой, девки. Что у них в головах… я хмуро покивал, мол да, мол уважаю такое решение. И быстро отвернулся, пока мне рожу от ухмылки не перекосило.

Белкина убежала на четвертый этаж. А я незаметно прошел за ней следом со «включенным радаром». Никто ее не подкарауливал. Будь я человеком более наивным, мог бы прийти к выводу, что ее оставили в покое. Но я знаю, что это не так. Полагаю, ее преследователь сменит тактику и пустит в ход что-то более весомое, чем хулиганские наезды.

Я сходил до туалета, набрал воды, вернулся и поставил чайник. И успел заварить чай, когда Белкина вернулась в свиточную. Она переоделась и снова превратилась в сногсшибательную красотку. Ну вот, другое дело… фон Кенгурофф тут же запорол заготовку, но это его проблемы. Нефиг отвлекаться во время работы.

Перу пронизывателя охота пошла на пользу. Теперь оно будто само стягивает пространства в одну точку. Мне стало сосредотачиваться намного легче. За два часа прописал шестнадцать свитков. Восемь целковых заработал. Неплохо. Пошел брать следующую заготовку, но не нашел.

— Господа и дамы, а где взять еще заготовки под портальные свитки? — спрашиваю громко.

Обернулся Кенгурофф.

— А что, уже кончились? Я с запасом заполнял.

Так вот кто делает исходную запись. Наш «фон барон».

— Кончились, — говорю, — Я сегодня разошелся.

— М-м. Тогда придется ждать до завтра. У меня день на сегодня расписан.

А и ладно. До завтра, так до завтра. Закончу сегодня пораньше. Мне еще загород добираться. Только прежде отправляюсь к бабе Нюке предупредить, чтоб сегодня на меня не рассчитывала.

— Предок с вами, Кротовский, езжайте спокойно по своим делам, — сказала она, — Вы и так в Маргушиной судьбе такое участие принимаете… не беспокойтесь, сама ее лично отведу после занятий.

На пригородном поезде доезжаю до знакомой станции. Пешком иду до особняка. Прохожу через знакомый заросший сад. Ностальгии не испытываю, но легкое чувство сожаления, что пришлось продать такой чудесный дом, присутствует.

Дверь мне открывает Мила. Будто поджидала. На ней какая-то легкомысленная одежда, не слишком целомудренно прикрывающая сокровенное. А прикрывать там есть что. Не знал, что в купеческих домах бытуют такие свободные нравы. Внутренне подбираюсь. Не хватало еще поплыть от Милиных прелестей. Мне как никак надо с купчиной в первую очередь мосты наводить. Купеческая дочь — дело второстепенное.

— Здравствуй, Кротовский, — она здоровается со мной «накоротке», как со старым знакомым, — Очень рада. Проходи.

Здороваюсь. Прохожу.

— Папенька, наконец, к нам Кротовский пожаловал, — оповещает Мила куда-то в глубину дома.

На ее оповещение через минуту выходит сам купчина. Здороваемся. Купчина как всегда деловит и сдержан. Жаль, я надеялся, что в домашней атмосфере он покажет себя более раскрепощенно.

— Мила, — слегка извиняющимся голосом говорит купчина, — Я заберу у тебя Кротовского ненадолго. Нужно кое-что обсудить.

— Куда уж деваться бедной Миле, — она кокетливо тупит глазки, — Забирай. Только чур ненадолго.

Мы с купчиной проходим в кабинет, который еще недавно был моей комнатой. Обстановка здесь полностью поменялась. Если б не знакомые обои, и не узнал бы.

— Я отношусь к вам с большим уважением, граф, — начинает Хоромников, когда мы усаживаемся в кресла, — Поэтому скажу прямо без обиняков.

Что-то мне не нравится такое начало беседы. От такого начала ничего хорошего ждать не приходится.

— Слушаю вас.

— Мне поступили сведения, что ваша фабрика имеет обязательные к исполнению контракты по линии МВД.

— Так точно, — отвечаю, — Есть такой контракт.

— А еще, — продолжает купчина, — Мне сообщили, что фабрика имеет некоторые трудности с приобретением растительных макров.

Зараза. Пронюхал как-то Хоромников о моих терках с ведомством Мышкина. Плохо… очень плохо…

— Вас, мягко говоря, дезинформировали, — отвечаю, — Буквально вчера фабрика приобрела партию макров. Работа идет в обычном режиме. Предпосылок для срыва исполнения контрактных условий нет.

Купчина на мои слова никак не реагирует. Молчит. Ну что ж насильно мил не будешь.

— Я так понимаю, мои слова вас не убедили, и вы отказываетесь от совместного предприятия.

Ну а что… если купчина думает, что я начну доказывать, уговаривать или тем паче оправдываться и вставать в позу просящего, то он ошибается. Я просто сейчас поднимусь с этого кресла и пойду искать другие варианты. Я так делал раньше, я готов так сделать и сейчас. И купчина, похоже, считывает мою решимость. Купчина понимает, что он не единственный кошелек в Питере, а торговые площади в черте красного круга пойди-ка поищи…

— Я не отказываюсь, граф, — говорит купчина ровно, — Но вы сами понимаете, я должен принимать во внимание риски. А риски по контрактам МВД — это не мелочь.

— Ну, тогда я не знаю, как развеять ваши опасения. Разве, принести вам справку из полиции, что я них на учете не состою…

— Справку не надо, — на лице Хоромникова впервые с момента встречи обозначилось подобие улыбки, — Но мне придется повременить с предприятием. Убедится, что контракт исполняется.

— Понимаю, — поднимаюсь из кресла, — Благодарю за откровенность. Поверьте, Петр Ильич, я это ценю. Не люблю тот род дельцов, что не говорят ни да, ни нет, тянут до последнего. А потом неизменно подводят. Ваша прямота и честность мне импонируют. Засим, позвольте откланяться.

— Ну что же вы, Сергей Николаич, засобирались. А ужин? Я вас с супругой познакомлю.

— С ужином тоже повременим. Для совместного ужина хотелось бы иметь приятный повод. А так я своей постной миной вашей супруге только аппетит испорчу.

Купчина лично проводил меня до двери, и я расцениваю это как знак уважения. С Милой, правда, попрощаться не вышло. Стремительное пламя опять куда-то усквозило. Надеюсь, Мила меня простит.

Иду задумчиво по заросшей тропинке запущенного сада. М-да. Из рук вон