Как перед Богом - Кобзон Иосиф Давыдович

- Ну, хоть поливать-то будете?

- Не-е-е… Поливать не буду. Для этого есть люди, чтобы поливать. За это время, которое бы ушло у меня, чтобы полить грядки, я лучше вместо вашей "разрядки" позвоню да попрошу за кого-нибудь… и таким образом гораздо более полезное дело сделаю. И испытаю от этого такую радость, какую мне ни одна "разрядка" не заменит.

…Лужков же — совершенно другой человек. У него в Молоденово целое поместье — такое колоссальное хозяйство, что никто даже представить не может. У него только лошадей штук 50 наберется. Чего только у него там нет: и бараны, и коровы, и птица разная… И во всем он хочет участвовать сам. Все это хозяйство он каждый выходной обходит, осматривает все внимательно, во все вникает и делает необходимые распоряжения. А когда доходит дело до пчельника, то тут он (обычно после воскресного тенниса) лично полдня обслуживает соты и в положенное время качает мед… лично! Лошадей тоже любит объезжать сам!

Собранный на своей пасеке мед Ю. М. раздает в детские дома и на религиозные праздники в храмы независимо от того, какую веру они проповедуют.

…Ошибается тот, кто думает, что по субботам мэрия не работает. Еще как работает! После футбола. Который, правда, начинается не в семь утра, как по средам, а в девять… Отзанимавшись футболом и съев традиционную после футбольную кашу, Лужков садится в машину и только тогда объявляет охране и водителю, куда собирается ехать, чтобы своими глазами увидеть, что делается, скажем, в Северо-Западном округе столицы. Сами понимаете, в каком напряжении все это время находятся районные начальники. И, можно сказать, до самого отбоя… в 12 часов ночи. Того и гляди — Лужок нагрянет! А кто согласится быть в дураках? Поэтому у него кто не умеет работать, долго не задерживается.

А каждый вторник после заседания правительства Москвы Ю.М. отчитывается перед москвичами по телевидению. Вот бы федералам так же!..

Вместе с тем он не забывает дни рождения друзей. И на свадьбу, и на крещение в их семьях успевает. И дочь Лизу теперешнего генерал-губернатора Московской области тоже крестил

Лужков. И не забывает о ней, несмотря на изменившиеся отношения с ее родителем…

Даже я, гордящийся умением успевать в течение суток гораздо больше, чем многие другие люди, не понимаю, как это у Лужкова хватает времени на все это? Не понимаю и искренне, по- дружески, завидую. Еще я завидую, что он знает английский и не нуждается в переводчиках, когда случаются особо важные деловые переговоры. А я, наверное, так и умру, не покорив этот самый нужный мне после русского язык…

ТЯЖЕЛО ЛИ БЫТЬ КОБЗОНОМ?

…Кобзон впервые за последние дни завтракал не на скорую руку. Потом мы пили чай. Вагон поезда "Брест-Москва" приятно покачивало. Кобзон расслабился и, забыв про вчерашние обиды, готов был вновь предаться свободным воспоминаниям и размышлениям. Разговор наш опять происходил, что называется, на колесах. Другой возможности завершить первый том его мемуаров не было, и я благодарил судьбу даже за такую работу урывками и с большими перерывами.

…Пора было, как говорится, брать быка за рога, и мы приступили к делу. Вспоминая вчерашний бешеный день, когда толком еще не поправившийся после операции Кобзон остался без обеда и ужина, я начал с неожиданного вопроса:

- Тяжело быть Кобзоном?

- А Вы сами сделайте вывод! Ведь Вы вчера сами видели, как, выступая под дождем, при температуре 9 градусов, промокший и продрогший Кобзон хотел выпить чашку чая… И что из этого вышло? Это вылилось в безумие, когда, не обращая внимания на мое состояние, образовалась очередь за автографами. Поначалу я готов был вынести такое внимание, но, когда очередь превратилась в толпы, давящие друг друга, в том числе и меня, нахлынуло раздражение… Повышенное внимание со стороны людей радует до тех пор, пока это не выливается в бессмысленный ажиотаж, и все забывают, что надо уважать друг друга. В такие минуты не хочется быть Кобзоном! Тяжело осознавать, что стал причиной того, что люди забыли и про свое, и про мое человеческое достоинство!

Настоящее вдохновение и удивительный прилив сил я испытываю тогда, когда в естественной беседе ветераны войны и труда говорят мне спасибо за мою верность военным и патриотическим песням; когда воины-афганцы называют своим за то, что 9 раз прилетал в Афганистан и под пулями душманов пел им любимые песни; когда строители Братской ГЭС и других великих советских строек зачисляют меня в свои ряды…

- А когда Кобзон остается один на один с самим собой или перед тем, как лечь спать, говорит ли он себе: "Так… опять жизнь себе укоротил. Не нужно было в это ввязываться, потому что пустое это! Эх! Не так надо было действовать…"

- Конечно, взволновавшее меня обязательно анализирую. И ночью, бывает, проснусь и думаю, что так, а что не так… сделал?! Но я бы не сказал, что это случается каждый раз, да еще перед сном. Запрограммированности у меня нет. Обращать внимание на все — жизни не хватит. Я не из тех, кто каждый день подводит итоги, как я мылся, как я ел, как я ‹…›, как я пел?… Нельзя себя так изводить! Зачем? Все, что делается не в меру, до хорошего не доводит. Да и потом все равно всего не успеешь и не предусмотришь. Так что осмысливаю, прежде всего, то, на чем споткнулся или могу споткнуться. Кобзон ведь тоже спотыкается… А вообще: Кобзоном быть и тяжело, и очень приятно! И особенно приятно сейчас… Ведь мне необходимо было полгода восстанавливаться после тяжелейших операций в Германии, а я начал работать больше, чем работал до болезни. Знаете почему?

- Почему?

- Да потому что хочу догнать время, упущенное на больничной койке. И это мне удается. И я испытываю от этого такой подъем! Ведь мой возраст не позволяет мне рассчитывать на большую перспективу. Я не из верующих. Так что мне нужно, как можно больше успеть на земле. Я не предполагаю, что, оказавшись под землей, попаду на небо и продолжу там то, чего не сделал здесь.

Кстати, певцы не уходят на пенсию — они падают, как деревья… Кажется, так сказал великий хореограф Юрий Григорович. Постоянно делать дело — это моя единственная болезнь, от которой я бы не хотел избавиться. К сожалению, с возрастом все чаще приходится бороться с болезнями, которые делать дело мешают. Я не сторонник лечиться за границей. Однако какие- то болезни где-то лечат лучше. Вот и оказываешься перед необходимостью ехать туда… Примерно в апреле 2004 года обнаружился у меня рак мочевого пузыря. Сделали в онкологическом центре на Каширке операцию. К концу года выяснилось: неудачно! И вот… не я, а наши светила из АО "Медицина" принимают решение оперировать меня в Германии, потому что лучший на сегодня специалист по этому делу профессор Петер Альтхаус находится в Берлине. Закончил он когда-то еще в Ленинграде Военную Медицинскую Академию. Альтхаус — гениальный хирург и… никакой доктор. Он умеет отлично оперировать и почти не умеет лечить после операции. Поэтому сразу после хирургии надо было бы вернуться на лечение домой. Лечащие врачи у нас — лучше! К сожалению, понял я это только тогда, когда в Германии "долечили" меня до повторной операции…

Как это произошло? Рассказываю. В конце 2004 года вопрос для меня стоял между жизнью и смертью. Конечно, не один врач точно не скажет: кто сколько протянет. Мне определили срок около полутора месяцев. Хотя были дни, когда буквально пять-шесть дней могли решить судьбу. Начали лихорадочно искать выход из создавшейся ситуации. Пытались искать помощи у китайцев.

Но одно их светило, осмотрев меня, сделало вывод: "К сожалению, тибетская медицина помочь Вам уже не сможет. Нужна срочная операция!" По Интернету определили: лучшие результаты на сегодняшний день по такого рода операциям — у Альтхауса! Так я оказался в Берлине. И сразу понял, что легко германская медицина мне не дастся.

Началось с незнания языка Врачи и медперсонал не знали русского, а мы с женой не знаем немецкого. Это сразу осложнило мое положение: и с анализами, и с диагностикой, и с лечением, а главное — с настроением, когда тебя не понимают, и ты не знаешь, что от тебя хотят, и не можешь объяснить, что у тебя болит…