Те, кто уходят - Патриция Хайсмит

Рэй медленно покачал головой и слегка нахмурился, надеясь, что Луиджи догадается, что он не хочет говорить об этом.

— Нет, я был с друзьями, — ответил он и выпил из своего стакана.

— Тоже мне друзья! — усмехнулся Луиджи и схватил со стола сигареты.

Пальцы его казались огромными по сравнению с сигаретой, которую он вытащил из пачки. Его плоская голова и грубые черты лица напоминали корявое дерево, но глаза светились добротой, и Рэй вспомнил, что этот человек спас ему жизнь. Рэй просил Луиджи никому не рассказывать о том, что произошло в заливе, и заплатил ему, можно сказать, за это. Он дал Луиджи пятнадцать тысяч лир. Но Рэй понимал, что Луиджи не долго продержит язык за зубами и очень скоро проболтается, быть может даже сегодня, после нескольких стаканов вина. Теперь-то он наверняка считает бессмысленным скрывать это.

— А почему ты скрывался, Рэйбурн? — спросил Луиджи сквозь облако выпущенного дыма.

— Мне хотелось побыть одному, забыться. И мне это почти удалось.

— А ты не боялся Коулмэна?

«Луиджи убежден, — подумал Рэй, — что это Коулмэн столкнул меня за борт в заливе. Да и с какой стати Луиджи должен думать по-другому?»

— Нет, не боялся, — ответил он.

Синьор Кьярди внимательно наблюдал за ним. «Подсознательное сопротивление властям», — можно было прочесть в его нахмуренном взгляде.

— Чего хотела от вас полиция? — спросил он.

— Они хотели убедиться, что я живу именно у вас.

— А ну-ка, Рэйбурн, расскажи, хорошенько ты вмазал этому синьору Коулмэну? — спросил Луиджи, с удовольствием потягивая свое «Вальполичелла».

— Может, и вмазал, но не убил, — ответил Рэй и, посмотрев на синьора Кьярди, заметил по его приподнятым бровям и закушенной губе, что тот сомневается в правдивости сказанного. — Но разумеется, полиция будет считать, что убил, до тех пор, пока он не найдется. Завтра я хочу прокатиться в Кьоджи поискать его там, — сообщил Рэй.

— В Кьоджи? — удивился Луиджи.

Рэй объяснил, почему в Кьоджи, — Коулмэн ездил туда однажды на рыбалку.

— А что это за синьора, подруга Коулмэна? — поинтересовался Луиджи и, вытащив из кармана куртки газету, пробежал глазами заметку.

— Инес. Инес Шнайдер.

— Ты с ней знаком?

— Немножко.

Рэю хотелось сменить тему. Он чувствовал, что они никогда не поймут его до конца, что, обладая совершенно другим темпераментом, они будут представлять себе все эти вещи в совершенно ином свете. Он чувствовал также, что его нежелание обсуждать эту тему заставляет их думать, что он что-то скрывает. Разумеется, отчасти это было так. Например, то, что произошло в заливе. Рэй задумался. Луиджи с лукавым видом пристально изучал его, и Рэй отвел глаза в сторону. Если Луиджи все расскажет и синьор Кьярди узнает, это сразу станет известно полиции. Они даже могут нанести визит синьору Кьярди, если уже не сделали этого сегодня днем.

— Синьор Кьярди, надеюсь, полицейские не беспокоили вас сегодня днем, когда принесли сообщение для меня? Они не задавали вам вопросов?

— Нет, нет. Да и приходил-то всего только один полицейский. Он спросил, правда ли, что я синьор Кьярди и что вы остановились у меня. — Он улыбнулся и предложил: — Да вы сядьте, синьор Гаррет, выпейте винца!

Испытывая неловкость и стеснение, Рэй уселся на табуретку. Он подумал, что Коулмэн мог рассказать Инес всю правду о том, что произошло в заливе, когда хвастался ей, что убил его. Конечно, Инес не станет рассказывать этого полиции. Рэю вдруг пришло в голову, что Коулмэн мог рассказать ей это уже после того, как видел его, Рэя, на пороге бара «Гарри». Это было бы очень похоже на Коулмэна — хвастаться вещами, которых нет на самом деле, — что-то вроде дикого, чисто коулмэновского юмора. Рэй усмехнулся при этой мысли.

— Та-ак, уже лучше! Он уже улыбается, — проговорил Луиджи, наблюдая за ним. — А скажи-ка, Рэйбурн, почему ты защищаешь этого Коулмэна? — Луиджи смотрел на Рэя со все возрастающим любопытством. — Вот ты говоришь, что поедешь завтра в Кьоджи, чтобы найти его. Чтобы найти и убить? Да? — Он рассмеялся.

— Ну-у, нет. Это слишком опасно! Здесь вам не Сицилия. — Слова эти, произнесенные синьором Кьярди, еще больше насмешили Рэя, потому что синьор Кьярди, оказывается, воспринимал речи Луиджи всерьез.

— Правильно мыслишь, Луиджи. В самом деле, почему я защищаю его? Вот признайся, ты рассказывал синьору Кьярди о той ночи, когда подобрал меня в заливе?

— Э-э, нет, синьор! Ты же просил меня держать это в секрете! — Луиджи от переизбытка чувств схватился за планку на рубашке. — А что, хочешь, чтобы я рассказал?

— Теперь мне уже все равно, лишь бы только это не дошло до полиции. Спасибо, Луиджи, что до сих пор никому не сказал.

Но эти слова благодарности прошли мимо ушей Луиджи, готовившегося произвести эффект захватывающим рассказом. Он поведал синьору Кьярди всю историю итальянской скороговоркой, сопровождая ее экспрессивными жестами, к тому же на местном диалекте, так что из всего рассказа Рэй понял только четверть.

Слушая, синьор Кьярди кивал, смеялся, вздыхал и охал, становился испуганным, ухмылялся и сокрушенно качал головой.

— А потом, дня через три-четыре… — И Луиджи рассказал о ночном визите Рэя к нему домой, на Джудекку. — Представляешь себе это чудо? Когда он неожиданно явился ко мне прямо домой! В ту ночь он остался у нас… Но нам должны были привезти внука, и мы послали мальчишку с весточкой к тебе, Паоло…

Синьор Кьярди слушал, в буквальном смысле раскрыв рот от удивления.

— И вот теперь этот самый Коулмэн снова преследует этого человека. — Луиджи указал на Рэя, потом спросил: — Вы были одни в ту ночь в заливе?

— Да, мы были в лодке одни, — ответил Рэй.

— Вот видишь? И теперь, после всего случившегося, этот человек, — он снова махнул рукой в сторону Рэя, — защищает того, кто дважды пытался убить его! Спрашивается — почему? Только потому, что он твой тесть? — спросил он у Рэя.

Рэй подумал еще о том выстреле в Риме, но говорить о нем, разумеется, не собирался.

— Да нет, не поэтому. Просто после смерти дочери он немного не в себе. Это у него что-то вроде безумия, — сказал Рэй, чувствуя всю тщетность своей попытки объяснить причину Луиджи и синьору Кьярди. — Да и сам я был подавлен горем из-за смерти жены. Быть может, слишком сильно подавлен, чтобы чувствовать к Коулмэну ненависть. — Рэй наконец оторвал взгляд от стола. Как легко и просто было ему сейчас объяснить все это простыми итальянскими словами, в которых не заключалось ни фальши, ни лишних эмоций, а только элементарная и чистая правда! — Ну вот, теперь вы, наверное, поняли… — Ему вдруг почему-то стало трудно выражаться на итальянском, и он, смутившись, закончил: — Простите, я, наверное, не слишком ясно выражаюсь…

— Нет-нет, ничего подобного! — поспешил разуверить его синьор Кьярди, легонько похлопав по столу рядом с тем местом, где лежала рука Рэя. — Я вас очень хорошо понимаю.

— Я помогу тебе завтра искать синьора Коулмэна, — сказал Луиджи.

Рэй улыбнулся:

— Спасибо, Луиджи, но у тебя есть и своя работа.

Луиджи подался вперед, протянув Рэю правую руку:

— О чем речь? Ведь мы друзья! Тебе надо помочь, и я помогу. В котором часу ты собираешься завтра ехать?

Рэй понял, что ему не отвертеться, — во-первых, Луиджи страстно хочет помочь, а во-вторых, ему жутко интересно поучаствовать в предстоящих поисках.

— Во сколько, Луиджи? В девять? В десять?

— Давай в девять. Заходи за мной — все равно по пути. А лодку я знаю где взять.

— Где? — спросил Рэй.

— Не важно. Знаю, и все. У моего друга. — Луиджи улыбнулся, глядя на Паоло. — Ведь мы, венецианцы, должны помогать друг другу. Правда, Паоло? Может, тоже хочешь поехать?

— Слишком грузный я, да и хожу медленно, — сказал Паоло.

— У тебя есть фотография Коулмэна? — спросил Луиджи, заранее изобразив на лице разочарование на случай, если таковой не окажется.

— Можно раздобыть. Пару дней назад ее напечатали в газете. Да я и так могу описать тебе его — пятьдесят два года, чуть повыше тебя, поплотнее и почти лысый…

Глава 20

Проснувшись в пятницу, двадцать шестого ноября, в своей новой, похожей на люльку постели, Коулмэн не чувствовал себя отдохнувшим — матрас, похоже набитый старой соломой, давно слежался и потерял всякую упругость. Его нижняя губа распухла и выпятилась вперед из-под нарыва, образовавшегося на разбитом месте, и Коулмэн надеялся, что нарыв не придется вскрывать. Вывернув губу, он, стоя перед зеркалом, обнаружил довольно глубокий разрыв, к счастью безо всяких следов заражения.

Было двадцать минут десятого, и Коулмэн полагал, что все семейство давно на ногах. Он решил одеться и выйти из дому, чтобы купить газету и выпить где-нибудь кофе, но, направившись к двери, встретил синьору Ди Риенцо с подносом, на котором помимо кофе и молока лежало несколько ломтиков хлеба без масла или джема. Разумеется, ему пришлось остаться и позавтракать за круглым обеденным столом, накрытым кружевной скатертью. Это было как раз одним из многочисленных неудобств, с которыми он на каждом шагу сталкивался в доме Ди Риенцо. В комнате его было вечно нетоплено, но при этом никому не приходило в голову предложить ему как-то обогреть ее. Видимо, в этом доме считалось, как понял Коулмэн, что люди заходят в спальню, чтобы спать, а в этом случае они и так укрыты. В гостиной тоже было холодно, хотя там стоял переносной электрический обогреватель, включать который самостоятельно Коулмэн почему-то побаивался. А вчера вечером было невозможно воспользоваться туалетом, совмещенным с ванной. В доме жила девушка-прислуга, выглядела она лет на шестнадцать, не больше, и, судя по всему, была умственно отсталой. В семействе Ди Риенцо старались не загружать ее работой и держали, скорее всего, из жалости. Всякий раз, когда Коулмэн обращался к пей, она только хихикала.