Том 15. Дела и речи - Виктор Гюго

Председатель. Господин Суби, ораторы меняются, а Собрание остается все тем же. Оратор сам создает себе аудиторию. Об этом вам было сказано позавчера, и сказал это господин Мишель, депутат от Буржа.

Г-н Ламарк. Он сказал как раз обратное.

Председатель. Ну, это мой вариант.

Г-н Мишель, депутат от Буржа (с места). Господин председатель, позвольте мне сделать небольшое замечание. (Председатель знаком выражает согласие.) Вы вывернули наизнанку то, что я сказал вчера. И сказанное мной принадлежит не мне. Мысль эту высказал величайший из ораторов семнадцатого века — Боссюэ. Он не говорил, что оратор создает аудиторию; он сказал, что аудитория создает оратора. (Возгласы слева: «Превосходно! Превосходно!»)

Председатель. Если даже перевернуть эту сентенцию, то суть дела от этого не изменится: оратор неизбежно оказывает воздействие на собрание, а собрание на оратора. Сам Руайе-Коллар, отчаявшись в попытках заставить аудиторию выслушивать известного рода высказывания, говорил ораторам: «Заставляйте себя слушать». Я заявляю, что не имею возможности в равной мере обеспечивать тишину для всех ораторов, столь не похожих друг на друга. (Шум и веселое оживление на скамьях большинства. Ропот и различные интерпелляции слева.)

Г-н Эмиль де Жирарден. Какое вы имеете право наносить оскорбления?

Г-н Шаррас. Это наглость!

Виктор Гюго. Господа, на цитату из Руайе-Коллара, обращенную ко мне господином председателем, я отвечу цитатой из Шеридана, который сказал: «Когда председатель перестает защищать оратора, свобода трибуны ликвидируется». (Продолжительные аплодисменты слева.)

Г-н Арно, депутат от Арьежа. Мир не видал подобной пристрастности.

Виктор Гюго. Итак, господа, о чем же я говорил? Я говорил, в связи с агрессией, направленной ныне против республики, и желая извлечь поучительный вывод из факта этой агрессии, что были роялисты и раньше. Этих роялистов, с которыми, в силу семейных традиций, могло быть связано детство многих из нас и, в частности, мое детство, поскольку мне об этом все время напоминают, этих роялистов хорошо знали наши отцы, и наши же отцы с ними боролись. Так вот, эти роялисты провозглашали свои принципы в самый момент опасности, а не после того, как она миновала! (Возгласы слева: «Превосходно! Превосходно!») Они не были гражданами, пусть, но они были рыцарями. Они совершали ужасное, безумное, нечестивое, отвратительное дело — вели гражданскую войну, но они действовали открыто, а не занимались провокациями. (Горячее одобрение слева.)

Перед ними стояла во весь рост юная, грозная, трепещущая от гнева, великая, всемогущая и прекрасная французская революция, которая посылала против них майнцских гренадеров, считая, видимо, что легче справиться с Европой, чем с Вандеей.

Г-н де Ларошжаклен. Это верно.

Виктор Гюго. Они стояли с нею лицом к лицу, сопротивлялись ей, но не хитрили, не вели себя как лисица со львом. (Аплодисменты слева. Г-н де Ларошжаклен кивает в знак согласия.)

Виктор Гюго (г-ну де Ларошжаклену). Это относится к вам и к вашему имени; я отдаю должное вашим соратникам. Они не похищали у этой революции одного за другим ее принципов, ее завоеваний, ее оружия, чтобы использовать их против нее же, они хотели убить ее, а не обокрасть! (Возгласы слева: «Браво!»)

Люди отважные, убежденные и искренние, они вели честную игру и не позволяли себе утром кричать двадцать семь раз подряд: «Да здравствует республика!», а потом, в тот же день, являться в Национальное собрание и невнятно бормотать: «Да здравствует король!» (Одобрительные возгласы слева. Крики: «Браво!»)

Г-н Эмиль де Жирарден. Они не посылали денежных подачек раненым бойцам Февраля.

Виктор Гюго. Подведем в двух словах итог всему мною сказанному. Традиционная монархия, легитимная монархия во Франции умерла. Она — факт, который был, но которого больше не существует. Восстановленная легитимная монархия привела бы к хроническим переворотам, к замене плавного общественного развития периодическими потрясениями. Республика, напротив, означает прогресс, воплощенный в самой форме правления. (Одобрительные возгласы.)

Покончим с этой стороной вопроса.

Г-н Лео де Лаборд. Прошу предоставить мне слово. (Долго не прекращающееся движение в зале.)

Г-н Матье Бурдон. Легитимная монархия просыпается.

(Г-н де Фаллу поднимается со своего места.)

Голоса слева. Нет! Нет! Не прерывайте! Не прерывайте!

(Г-н де Фаллу подходит к трибуне. Бурное волнение в зале.)

Голоса слева (оратору). Не разрешайте им говорить! Не разрешайте!

Виктор Гюго. Я не разрешаю прерывать себя.

(Г-н де Фаллу поднимается по ступенькам, подходит к председателю и обменивается с ним несколькими словами.)

Виктор Гюго. Достопочтенный господин де Фаллу настолько забыл о правах оратора, что просит разрешения прервать его не у самого оратора, а у председателя.

Г-н де Фаллу (вернувшись к подножию трибуны). Я прошу вас дать мне разрешение прервать вас.

Виктор Гюго. Я вам его не даю.

Председатель. Слово предоставлено вам, господин Виктор Гюго.

Виктор Гюго. Но существуют публицисты другого лагеря, газеты другого оттенка, которые, бесспорно, выражают мнение правительства, так как, в отличие от всех других газет, распространяются без ограничений. Эти газеты кричат нам: «Вы правы: легитимная монархия невозможна, монархия божественного права, традиционная монархия умерла. Но зато другая монархия — монархия славы, империя, — не только возможна, но и необходима». Вот какие речи с нами ведут.

Это — другая сторона вопроса о монархии. Рассмотрим и ее.

Прежде всего: вы говорите — «монархия славы»! Вот как! У вас есть слава! Покажите нам ее. (Веселое оживление в зале.) Любопытно, о какой славе может идти речь при таком правительстве! (Смех и аплодисменты слева.) Где же она, ваша слава? Я хочу обнаружить ее. Я смотрю во все глаза.

Из чего же она слагается?

Г-н Лепик. Спросите у вашего отца!

Виктор Гюго. Из чего же она состоит? Что я вижу? Что видим мы все?

Все наши свободы одна за другой пойманы в ловушку и задушены; всеобщее избирательное право предано, продано и изуродовано: социалистические программы выродились в иезуитскую политику; в правительстве зреет гигантская интрига (движение в зале) — некий неслыханный тайный замысел, который делает целью республики империю и превращает пятьсот тысяч чиновников в своеобразную бонапартистскую масонскую ложу внутри нации; все реформы отложены на неопределенный срок или отклонены; сохранены или восстановлены несоразмерные и тяжкие для народа налоги; над пятью департаментами тяготеет осадное положение; Париж и Лион находятся под особым полицейским надзором; в амнистии отказано, политические преследования усилились, политические ссылки утверждены вотумом собрания; в крепости Бона раздаются стенания, в застенках Бель-Иля пытают, в тюрьмах не дают гнить матрацам, но гноят людей (сильное волнение в зале); прессу травят; присяжных отбирают определенным образом; в стране слишком много полиции и слишком мало правосудия; внизу — нищета, наверху — анархия, произвол, притеснения, беззакония! А за пределами Франции — труп Римской республики! (Возгласи слева: «Браво!»)

Голос справа. Этот счет надо предъявлять республике.

Председатель. Перестаньте же; не прерывайте. Это будет означать, что трибуна свободна. Продолжайте. (Возгласы слева: «Правильно! Правильно!»)

Г-н Шаррас. Она свободна, несмотря на все ваши старания.

Виктор Гюго. Петля, иначе говоря — Австрия (движение в зале), душит Венгрию, Ломбардию, Милан, Венецию; в Сицилии расстрелы, надежда наций на Францию рушится, тесная связь между народами порвана, право растоптано повсюду, на севере так же, как и на юге, в Касселе так же, как и в Палермо; существует тайная коалиция королей, которая ждет лишь случая, чтобы стать явной, наша дипломатия молчит, чтобы не сказать — соучаствует во всем этом, — она всегда подличает перед тем, кто ведет себя нагло; Турция оставлена без всякой поддержки против царя и вынуждена бросить изгнанников на произвол судьбы. Кошут томится в тюрьме в Малой Азии, — вот до чего мы дошли! Франция низко склонила голову, Наполеон от стыда переворачивается в гробу, а пять или шесть тысяч мошенников кричат: «Да здравствует император!»