Зимние призраки - Дэн Симмонс

– Ты где? – спросила Кэти.

Дейл оглядел темные поля, но увидел только собственное отражение в лобовом и боковом стекле.

– Я здесь, там, где и собирался. Прости, что не звонил и не проверял почту. Я просто… был занят. Пишу роман. Очень важный роман. Что-то вроде… потерянного ключа ко всему, как мне кажется.

Замигал индикатор, означающий, что аккумулятор телефона разряжен. Дейл мысленно выругался. Сейчас ему совершенно не хотелось прерывать разговор.

– Папа, – снова Маб, – ты приедешь домой на Рождество?

Дейлу показалось, будто кто-то вскрыл его грудную клетку и с силой сжал сердце. Он перевел дух.

– Я как-то не думал об этом, милая. Ранчо… – Он осекся. Дочки вряд ли хотят слушать о ранчо и его арендаторах. – Ваша мама… – Он снова не нашел нужных слов.

– Ма не знает, приедешь ли ты на Рождество в Мизулу, – сказала Кэти. Это прозвучало как вопрос.

– Не думаю, что она одобрит подобную мысль, – в итоге произнес Дейл.

Индикатор на телефоне уже мигал вовсю.

– Папа, – сказала в итоге Маб, – мама сейчас вышла за чем-то в аптеку, но через пару минут будет дома. Если она тебе позвонит… если в ближайшие несколько минут позвонит на твой сотовый телефон, ты поговоришь с ней о своем приезде домой на рождественские праздники, пока мы все здесь?

Дейл не мог говорить. Казалось, его разум выдуло ветром, он был пуст, как поля за стеклами машины.

– Очень хорошо, – сказала Маб, словно он дал согласие. – Оставайся там, где ты сейчас. Мама вернется через пару минут.

На линии повисла тишина. Дейл нажал кнопку отбоя и положил телефон на консоль между передними сиденьями. Начинался снегопад, снежинки кружились в двух конусах света от фар. Больше мимо него никто не проезжал.

Дейл просидел так минут десять. Его часы по-прежнему стояли, но светились зеленые цифры часов в пульте управления, на них было 9.52. Он смотрел на свой телефон. Индикатор по-прежнему мигал, но батарейка еще не совсем села.

Телефон зазвонил. Дейл подскочил так, словно гремучая змея затрещала в дюйме от его руки, и схватил трубку.

– Алло? – Сердце прыгало в груди, он сам слышал, как дрожит его голос.

– Дейл? Дейл, это Мишель!

– Кто? – глупо переспросил Дейл.

– Мишель! Мишель Стеффни, Дейл. У меня проблема. – Ее голос тоже дрожал.

Какую-то минуту Дейл никак не мог переключить рычаги в своем мозгу. Казалось, что Мишель Стеффни ему просто приснилась и вот сейчас он снова начал дремать. До сих пор она ни разу не звонила ему на сотовый телефон. Он не помнил, чтобы давал ей свой номер.

– Мишель? – повторил он тупо.

– Я на школьной площадке, Дейл. В Элм-Хейве-не. На школьной площадке, где раньше была Старая центральная школа…

Дейл ждал, раздумывая, не повесить ли трубку. Индикатор горел очень ярко.

– …И собаки тоже здесь, Дейл. Они вокруг меня.

– Что? – воскликнул Дейл.

– Черные собаки. Те самые, с фермы Дуэйна. Они здесь, в городе. Они вокруг меня.

И тут телефон разрядился окончательно.

Глава 17

Вот с этого места я начал беспокоиться за Дейла. Пропущенный звонок от жены, Энн, – если, конечно, Энн вообще ему перезванивала, – был, кажется, тем самым поворотным моментом, после которого легкий фарс перерастает в трагедию.

Разумеется, я совершенно не разбираюсь в женщинах. Я рос в обществе Старика и дяди Арта и почти не обращал внимания на девчонок в школе. Помню Мишель Стеффни классе в пятом, в шестом – рыжеволосую секс-бомбу. Но поскольку слово «секс» мало что значило для детей в доисторическую эру шестидесятых годов, никто из мальчишек Велосипедного патруля не обращал на нее особого внимания, разве что все начинали вести себя как полные идиоты, когда она оказывалась рядом.

Через сознание Дейла я приобрел воспоминания о сексуальном контакте – с девушками в старших классах и в колледже, с Энн, даже с самозваной Беатриче, его идолом с удивительно подходящей для нее фамилией Ту-Хартс,[20] – но воспоминания о физическом желании, как и воспоминания о боли, поразительно расплывчаты, туманны; не могу сказать, будто много потерял именно из этого аспекта, поскольку так и не дожил до зрелого возраста. Честно говоря, я больше сожалею о том, что так и не увидел на сцене «Короля Лира», чем о том, что так и не испытал радость полового акта.

И я уверен, что Дейл тем декабрьским вечером помчался в Элм-Хейвен, погоняемый вовсе не похотью. Конечно, общение с Микой Стоуффер, урожденной Мишель Стеффни, спасало его от полного одиночества, но, разумеется, вожделение носило самый пассивный характер. Отношения – романтическая интерлюдия – с особой по имени Клэр вынудили его оставить далеко позади темные берега желания. И клиническая депрессия, конечно же, тоже; из-за депрессии он много месяцев ощущал половое бессилие, чему также немало способствовали ударные дозы прозака и прочих медикаментов. Можно сказать, что в либидо Дейла Стюарта произошло прямое попадание самонаводящейся фармацевтической ракеты.

Если бы я остался жить и стал писателем, я, наверное, попытался бы прояснить, какую роль играет Эрос в жизни и несчастьях людей, но, подозреваю, сделал бы это в классической, дважды завуалированной манере. Когда я жил под Элм-Хейвеном, читая без остановки всю неполную дюжину своих лет и зим (включая периоды межсезонья), моим идеалом женщины была жена Баты.[21] Подозреваю, если бы я вырос, повзрослел, поискал, то нашел бы такую женщину: ее можно узнать, как мне всегда казалось, по восхитительной, чувственной щелке между передними зубами, – и в конце концов сбежал бы при виде ее могучей сексуальной жизненной силы. Кроме того, чем я мог бы ей понравится, сидячая глыба, солиптический, жирный, неуклюжий и плохо одетый выродок?

Но, с другой стороны, получил же в итоге Генри Миллер Мерилин Монро, пусть и ненадолго.

Гораздо интереснее Дейловых смазанных воспоминаний о минувших любовных утехах представляются мне живые образы и яркие воспоминания о двух его дочерях. Наверное, только через собственную мать и дочерей представитель сильной половины рода человеческого может хоть как-то узнать и понять женщин.

Маргарет-Бет, Маб, старшая дочка, всегда была его любимицей. Помня ее через воспоминания Дейла, невольно подбираю литературные эквиваленты: Аарон Бурр и его обожаемая дочь, сэр Томас Мор со своей дочерью. Равные по интеллекту своим отцам, они были главными женщинами в жизни этих знаменитых мужчин – приблизительно то же было и у Дейла с Маб… во всяком случае, пока на сцене не появилась Клэр.

Кэтрин-Сара, Кэти, реже возникает в воспоминаниях Дейла, но я вижу в них удивительную личность, ее способность сострадать также всеобъемлюща, как и мощный интеллект сестры. Кэти – воплотившееся в женщине сочувствие и дружелюбие, просто гештальт гуманизма, ничего подобного я не встречал в женщинах Элм-Хейвена, ни в девочках в школе, ни в их матерях. Если Маб восхищала отца глубоким пониманием языка и безупречной логикой, то Кэти была тиха, как дитя, она наблюдала, сопереживала, всегда готовая пожертвовать собой. Дейл прекрасно знал об этих чертах своей младшей дочери, он любил обеих и непрестанно восхищался способностью к состраданию в своей Кэти, но если сила ума Маб была отражением (и, соответственно, подтверждением) его собственного разума, то гуманизм Кэти достался ей от матери. Должно быть, в этом болезненном факте и заключалась причина, по которой в своем изгнании сейчас Дейл больше думал о Маб и меньше – и труднее – о Кэти. Но я не стану развивать эту тему. Я почти не знаю, каково быть сыном, и уж совсем не понимаю, как это – быть отцом девочек.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});