Запрет на тебя - Елена Тодорова

class="p1">«14 июня

Это не припадки. Я целенаправленно свожу тебя с ума. Надеюсь, тебе это так же сильно нравится, как и мне. Надеюсь, сегодня, даже несмотря на то, что я снова сбежала, оставив тебя без «хэппи-энда», тебе было так же хорошо, как и мне. Надеюсь, ты не будешь обижаться слишком долго.

Смотри… Даже море нашим стало. Запомни.

Да, я прилипла к тебе. И буду испаряться на твоей коже до тех пор, пока не удастся просочиться внутрь…»

После этой записи я подвисаю, как самый первый пентиум на вывозе невыполнимой для его системы задачи. Наверное, это хорошо. Есть что-то такое, что я не хочу понимать.

«20 июня

Мужчинам нравится видеть свое семя на теле своей женщины. Это не изврат. Это собственнический инстинкт. Точка.

Ох…

Было очень неожиданно! Очень-очень страшно! И очень-очень-очень круто!

Гораздо лучше, чем я могла себе представить!

Спасибо!»

Сердце продолжает бахать, а я вдруг ухмыляюсь. Мотнув подбородком, откидываю голову назад. Непонятный звук издаю. Смеюсь, что ли? Багровею, когда случайно отражение своей рожи в зеркале ловлю.

Похрен.

«24 июня

Я просто в шоке от того, что мы творим! Уверена, что 95% населения всей планеты даже не подозревают, что лю… реальность может быть такой космической!

Однажды мы… Нет, не могу пока этим с тобой поделиться!

С таблетками, конечно, трешак ушел за пределы допустимого. Но, ладно, я и с этим справилась.

Чмоки:))»

Трель мобилы застает врасплох. Дернувшись, роняю чертов дневник на пол. Незамедлительно подбираю и стремительно, будто кто-то за мной наблюдает, пихаю обратно в ящик. Не рискую принимать вызов до того, как не покину Маринкину комнату. А когда оказываюсь на нейтральной территории, звонок уже обрывается.

Выскакиваю из дома. Несусь к машине, чувствуя, как адски пылает не только рожа, но и что-то в груди. Пылает и намахивает так, что физически дурно.

– Чё там? – отзваниваюсь Жоре по пути в город.

– Да ниче, – тянет Прокурор чересчур лениво для наяривавшего четырежды за десять минут времени. – Спросить хотел, где пропадаешь? Ни дома тебя не застал, ни на хате.

– На делах, – важно замечаю, машинально выкручивая руль в нужный поворот. Семафорю встречному мудаку, чтобы переключился с дальнего. Дважды семафорю! Когда тот не реагирует, на ровном месте из себя выскакиваю: – На, бля! – выдаю агрессивно, резко толкая рычаг в режим дальнего света.

– Что? Кого материшь? Что у тебя там происходит?

– Да пидор какой-то «дальняк» влупил!

– Ха, и ты, конечно, зарядил в ответ?

– Я дважды просил на ближний переключиться!

– Сука…

– Только не начинай про аварийно-опасную ситуацию, ок?

– Ну, видишь, ты и сам все знаешь.

– Да пошел ты… Кумаришь, – выдыхаю раздраженно. Вдавливая педаль газа в пол, пролетаю фоторадар, выкатывая в момент вспышки фак. Пусть любуются, пока протокол на штраф оформлять будут. – А ты сам-то где? Что хотел?

– Тоже в дороге. Узнать кое-что нужно было. Но уже нашел другие пути.

– Чё ты лепишь горбатого? Можешь, блядь, говорить, как все нормальные люди? Понятными фразами! Куда катишь?

Честно говоря, на прямой ответ не рассчитываю. Оттого и удивляюсь, когда Жора приглушенно задвигает:

– Пиздеть не будешь?

– Ясен пень!

– В Киев.

Не дурак, сразу понимаю, к кому.

– Вау, – выдаю без особого энтузиазма. – Давно тебе твоя Эсмеральда в рожу не плевала? Ну, удачи, брат. Маму хоть дома оставил? Или с собой? Ха-ха… – откровенно ржу.

Не желаю признаваться даже самому себе: вероятность того, что Сонька простит Саню – моего последнего холостого друга – пугает до чертиков.

Что я потом буду делать, блядь?

– Можно без подъебов, Тох?

– Ну, ты конкретно намудачил с этой девчонкой. Так что без подъебов никак не получается.

– Короче, – грубо отрезает Жора, давая понять, что со мной эту тему типа как размазывать не собирается. – В общем, если кто-то спросит, то я у тебя.

– А кто-то – это твоя мама?

Меня, мать вашу, на куски от хохота рвет. Ржу, аж слезы из глаз брызгают.

– Ты заебал, – рычит Георгиев с того конца провода.

– Соррян… – утираюсь рукавом, чтобы дорогу видеть. – Ладно… Не ссы, Прокурор. Прикрою. Удачи тебе, – выталкиваю из себя почти серьезно.

– Спасибо, – бросает и отключается.

Я же… Съезжаю с трассы. Давлю на «аварийку». И набиваю сообщение.

Big Big Man: Привет. Хочешь встретиться?

Читает кобра быстро. Только не отвечает долго. Может, сознания от шока лишилась? Да я и сам в ахуе. Если раньше списывал всю нашу тусню, мол, Маринка сама провоцирует, или Чара мне ее навязывает, то сейчас конкретно я проявляю инициативу. И эта тупая эсэмэска должна войти в историю только потому, что я, Даниил Шатохин, никогда никому таких предложений не задвигал.

Мариша Чарушина: Хм… А что делать будем? Если ты зовешь, то и придумываешь тоже ты. У меня в списке дыра после твоего слива.

Первым порывом строчу похабный глагол с тремя знаками восклицания. Потом перевожу дыхание и орущие символы стираю. Меня не колбасит от голода. Нет. Стискиваю зубы и удаляю все слово.

Big Big Man: Придумаю, не волнуйся. Скучно не будет. Так что? Выйдешь?

Мариша Чарушина: Не знаю… Не знаю…

Блядь… Как бесит!

Упрашивать ее, что ли?

Big Big Man: Какого хрена, Марин? У меня, вон, кольцо и две татуировки, в курсе? Ты мне теперь гораздо больше должна!

Мариша Чарушина: Ладно. Сейчас что-то придумаю для своих.

Я не радуюсь. Я, блядь, не радуюсь!

Big Big Man: Буду ждать в конце улицы.

32

Ниже земли не упадем, Марин…

© Даниил Шатохин

Пассажирская дверь захлопывается.

Я напряженно застываю. Медленно тяну носом воздух. Дуновение ночной прохлады усваивается организмом стремительно, а вот скользнувший за ним яркий, будто экзотический, аромат Чарушиной застревает в верхних ходах и остро раздражает рецепторы.

По телу жаркой колючей волной разлетаются мурахи.

Передергиваю плечами, чтобы скинуть нездоровые реакции. Вроде как получается, но стоит мне повернуться и посмотреть на Маринку, задыхаюсь.

Такая она изумительная… Такая красивая… Такая вся моя…

Затянувшуюся тишину разрывают наши обоюдно шумные выдохи. Не сговариваясь, облизываем губы. Точно так же зеркалим выразительные натужные вдохи.

Чарушина подается вперед, и я понимаю, что тотчас делаю то же.

Едва сталкиваемся лбами, тяну странным тоном:

– Маринка…

– Данечка… – отзывается она такими нотами, что мне перебивает грудь.

Что еще за ерунда?

Похрен.

– Нарядилась, ведьма… – нагло веду