Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

* * *

– О, ваша светлость, дорогая моя, какое счастье снова видеть вас в Париже!

Прекрасная более, чем когда-либо, Бонна д'Арманьяк аккуратно положила игральные карты на край стола и поднялась навстречу герцогине.

– Никак не могу выпустить из рук ваш подарок. Пять минут назад мой драгоценный зять даже грозился уехать, если я немедленно не отложу колоду в сторону, а я сказала, что он просто завидует!

Мадам Иоланда осмотрелась.

Щедро освещённая комната была заполнена людьми, но, судя по тому, что из-за карточного стола поднялись, приветствуя её, только двое мужчин, все остальные, согнувшиеся в поклонах, были лишь дворянами их свиты. А в дамах герцогиня узнала фрейлин мадам Бонны.

Что ж, значит, лишних нет. Тем лучше…

– Если граф желает, я велю заказать для него такую же, – произнесла она с улыбкой.

Пару дней назад герцогиня приехала в Париж, и в тот же день посыльный с её гербами на камзоле принес в этот особняк красиво украшенную коробку, внутри которой мадам Бонна, с восторгом, обнаружила колоду карт итальянской работы. Подарок безумно дорогой и присланный с явным расчетом. Страстная поклонница модной игры, графиня, конечно же, не смогла оставить подношение без ответа, и сегодня устроила прием исключительно в честь этих новых карт и, естественно, их дарительницы.

В письме, которое мадам Бонна ей отправила, особо оговаривалось, что партнеров для игры дамы выберут сами. Своего графиня уже пригласила, и спрашивала, кого мадам Иоланда сочла бы достойным партнером для себя? Герцогиня ответила короткой запиской с именем и, перечитав ещё раз письмо мадам Бонны, улыбнулась с явным удовлетворением. Всё-таки, что ни говори, а людей она хорошо знала – в отсутствие занятого делами мужа, графиня пригласила партнером именно того, кого и следовало…

И вот теперь, за карточным столом собрались люди, на первый взгляд не самые значительные, но, по тайным планам мадам Иоланды, крайне ей необходимые.

Партнером Бонны д'Арманьяк выступал молодой граф де Вертю – сын убитого Луи Орлеанского, который вскоре должен был вступить в законные права наследования отцовского титула.

Сразу после убийства и прощения явного убийцы, юноша демонстративно покинул Париж, укрылся в имении графа д'Арманьяк, дуясь на весь белый свет, и вскоре стало известно, что графа он начал называть отцом, влюбился в его дочь и даже обручился с ней, завершив обручение браком около трех месяцев назад.

Свадьба разочаровала многих, желавших выделиться перед лидером новой правящей партии. Она была настолько приватная, что, в прежние времена, показалась бы до неприличия скромной. Однако, времена переменились, и теперь, став фактическим правителем Парижа, Бертран д'Арманьяк посчитал расходы на пышные празднества роскошью непозволительной, и ограничился только короткой церемонией в приходе своих владений.

Впрочем, злые языки и тут нашли к чему придраться. Говорили, будто скромность бракосочетания была с лихвой компенсирована богатством и роскошью подарков, которыми все заинтересованные лица смогли показать свою лояльность. Насколько правдивым было это утверждение, знали одни дарители, да и то – каждый лишь про себя, уверенно при этом полагая, что именно он и был самым щедрым

Мадам Иоланда в стороне тоже не осталась. Отлитое из серебра настенное распятие, которое изготовили в Италии по её собственноручному эскизу, не стыдно было подарить любому из пап и крайне польстило и молодым, и отцу невесты. И можно было надеяться, что уверения в безграничной благодарности со стороны нового герцога Орлеанского не останутся одними лишь уверениями.

По другую сторону карточного стола, в качестве партнера герцогини Анжуйской, сидел, сетуя на слишком ранние морозы, старый герцог де Бурбон. Этот выбор мог бы показаться довольно странным, если не знать того, что в Париж герцогиня приехала ради устройства брака своей дочери с молодым Шарлем Валуа, и герцог давно уже был приглашен ей в качестве одного из сватов.

Кандидатура оказалась пригодна во всех смыслах. Во-первых, старый герцог, по праву знатности рода и старых военных заслуг, состоял в Королевском совете, что придавало сватовству легкий оттенок дела государственной важности. Во-вторых, приходился королю прямой родней по линии матери, а значит, был очень «к месту», как сват. И, в-третьих, никогда особенно открыто не выступал против Жана Бургундского, что не могла не отметить королева. Именно за ней оставалось последнее слово в устройстве этого брака, а по донесениям мадам де Монфор, Изабо в последнее время во всем усматривала попытки давления со стороны правящей партии. Так что, и здесь присутствие демократичного Бурбона оказывалось весьма кстати…

– Моя дорогая, вы стали ещё прекраснее, – сказала герцогиня, целуя мадам Бонну в подставленную щёку. – Воздух Парижа вам явно к лицу, чего не могу сказать о себе. Здесь я почему-то все время чувствую себя уставшей.

– Естественно. Всё от ваших бесконечных дел, – ответила Бонна. – Но ничего, это мы сейчас вылечим. Праздный вечер в хорошей компании примирит вас с Парижем и заставит приезжать почаще, нам на радость.

Она повернулась к де Вертю и Бурбону и, погрозив им пальцем, сообщила.

– Её светлость любит карты, и игрок она отменный. Так что, извольте сегодня стараться, иначе она заставит нас всех раскошелиться, и решит, что Париж для неё ещё и скучен.

Мужчины снисходительно улыбнулись, а де Вертю, на правах ближайшего родственника, распорядился:

– Кто-нибудь, подайте стул для герцогини.

Тут же от толпы придворных отделился изящный молодой человек, похожий на танцора. Подхватив стул, он поднес его к столу и подобострастно поклонился.

– Кто вы, месье? – спросила мадам Иоланда.

– Шевалье де Бурдон, к услугам вашей светлости, – ответил тот и самым изысканным образом опустился на колено.

На первый взгляд шевалье показался очень красивым, но герцогиня сочла, что улыбается он чересчур сладко. Да и падание на колено выглядело несколько наиграно, с явным прицелом произвести впечатление. С одной стороны, хорошо – мальчик знает, как себя подать, но с другой – не слишком ли?..

– Де Бурдон служит при моём дворе, – небрежно пояснил граф де Вертю, пока герцогиня усаживалась. – Он впервые в Париже. Приехал на свадьбу, оказался полезен, и я его оставил.

– Он действительно очень услужлив.

– О да. И скоро наши дамы разорвут его на кусочки, – засмеялась мадам Бонна, передавая герцогине ее карты. – За те пару месяцев, что он здесь, половина моих фрейлин из-за него перессорилась. Теперь у них разбиты сердца, они без конца плачут, и все это плачевно сказывается на моей прическе.

Мадам Иоланда обернулась на шевалье, уже поднявшегося с колена, но все ещё стоящего за её спиной, и посмотрела на него более внимательно. Молодой человек с готовностью согнулся, словно желая показать себя и ближе, и лучше.

– У вас прекрасный расклад, ваша светлость, – прошептал он, касаясь оттопыренным мизинцем карт герцогини. – Если желаете, я мог бы помочь вам в игре.

– О, нет, с ЭТОЙ игрой я справлюсь сама, – улыбнулась герцогиня.

Чтобы смягчить отказ, она вложила в свою улыбку, как можно больше, ласки и поощрения, и шевалье, с поклоном, отошел.

Послушный. Это хорошо…

– Не боитесь ли вы держать при дворе такого красавца? – спросила она у графа де Вертю. – При молодой жене, этакое соседство может быть даже опасным.

– Не боюсь! – с вызовом ответил граф.

Однако, взгляд его, брошенный на шевалье, а потом и на тёщу, беспечным мадам Иоланде не показался.

– Обожаю карты! – мгновенно сменила тему мадам Бонна, с трудом пытаясь разложить в своей небольшой руке огромные плотные листы. – Обожаю, даже несмотря на то, что они такие неудобные и страшно дорогие. Воистину, пристрастишься к игре и начнешь думать, что безумие короля не всегда так уж плохо для его подданных, как об этом кричат. А господин Грингонер настоящий гений, раз смог такое придумать. Знаете, некоторые ученые люди полагают, что карточная игра – это… м-м, …сейчас… – Прекрасная Беррийка закатила глаза, вспоминая. – Ах, ну да, вспомнила! Это символ общественного устройства! Не совсем, правда, понимаю, в каком смысле, но звучит впечатляюще.

– Ваш Грингонер обычный придворный живописец, мадам, – заворчал со своего места герцог де Бурбон. – Я точно знаю, что ещё Людовик Святой запрещал карточную игру. За ослушание светским людям полагалось наказание кнутом, а игравшим монахам.., точно не припомню, но чуть ли, не смерть.

– Боюсь, вы преувеличиваете, мессир, – заметила мадам Иоланда, рассматривая доставшиеся ей «жезлы», «динарии» и «кубки». – Мой дядюшка Иоанн Кастильский тоже запрещал карточную игру, но наказания там для всех были не так строги.