Сезон штормов - Роберт Асприн

Солнце пыталось победить ночь — Нико видел это через окно. У него даже не хватило духа вернуться к телу погибшего. Его любимому духовному брату, должно быть, будет отказано в почести, воздаваемой герою, — красном гробе. Нико не мог кричать, он просто сидел на своей кровати, съежившийся, осиротевший и замерзший, наблюдая, как солнечный луч медленно приближается к одной из его ног, обутых в сандалии.

Вот почему он не увидел Темпуса, приближавшегося с первыми лучами солнца и сиявшего только что вычищенной формой, словно воплощение божества. Высокая роскошная фигура, согнувшись, вглядывалась в окно, солнце золотило его волосы медного цвета и большие загорелые руки там, где они не были закрыты шерстяным армейским хитоном. Он был без оружия и кольчуги, плаща и ботинок, лоб, изрезанный морщинами, и волевой рот дополняли его хмурый вид. Иногда что-то проглядывало в его удлиненных, с узким разрезом глазах — страдание, страдание, известное ему слишком хорошо. Он постучал. Не услышав ответа, тихо позвал:

— Нико! — и снова постучал.

Подождал, пока пасынок, выглядевший моложе своих двадцати пяти лет, о которых он заявлял, поднимет голову, встретил его пристальный взгляд, такой же чистый, как и его собственный, и улыбнулся. Вошел в комнату.

Юноша медленно кивнул, приподнялся, сел, когда Темпус жестом приказал ему: «сиди», и притулился в блаженной тени на его сбитой из досок походной кровати. Оба молча сидели, пока день заполнял комнату, постепенно завладевая их потаенным местом. Преклонив колени, Нико поблагодарил Темпуса за приход. Тот сказал, что, пока будут делать гроб, ничто не должно нарушать распорядок. Не получив подтверждения, командир наемников шумно вздохнул и подумал, что он и сам почел бы за честь выполнить похоронный обряд. Он знал, что наемники из Священного Союза, принявшие военное прозвище «пасынки», почитали его. Он не предал это забвению и не гордился этим, но с тех пор, как они отдали ему свою привязанность и теперь, вероятно, были обречены быть преданными ему так же, как был предан первый их лидер Абарсис, Темпус чувствовал за них свою ответственность. Это его проклятие послало воина-жреца Абарсиса на смерть, и его соратники не могли предложить свою верность человеку меньшего звания, напыщенному принцу или абстрактному делу. Пасынки были элитой наемников, история их отряда под командованием священника-убийцы была почти мифической. Абарсис привел своих людей к Темпусу перед тем, как покончить жизнь самоубийством наиболее почетным образом, оставив их как прощальный подарок и способ гарантировать, что Темпус не сможет уйти от служения богу Вашанке, ведь Абарсис был его жрецом.

Из всех наемников, которых рэнканские деньги позволили Темпусу собрать для принца-губернатора Кадакитиса, этот юный рекрут был самым необычным. Было что-то удивительное в этом аккуратно скроенном черноволосом бойце со спокойными карими глазами и сдержанными манерами. Иногда казалось совершенно невероятным, что этот скромный юноша с чистыми руками, длинными пальцами и робкой улыбкой — главный герой Сирской легенды. Темпус решил не пытаться успокоить перенесшего утрату пасынка Никодемуса. Тщательно подбирая слова, соответствующие горю (Нико свободно говорил на шести языках, древних и современных), он спросил юношу, что у него на сердце.

— Мрак, — ответил Нико на жаргоне наемников, который вобрал в себя множество языков, правда, в основном понятия с четкими границами: гордость, гнев, обида, декларативность, повелительность, абсолютизм.

— Мрак, — согласился Темпус в той же манере и добавил:

— Ты должен пережить это. Мы все должны.

— О Риддлер… Я знаю… Вы можете, Абарсис мог вдвойне, — его голос задрожал, — но это нелегко. Я чувствую себя таким беззащитным. Он всегда был слева от меня, если ты меня понимаешь, — там, где сейчас находишься ты.

— Тогда, Нико, считай, что я здесь надолго.

Нико поднял заблестевшие глаза, медленно покачал головой.

— Место успокоения в наших душах, где деревья, люди и жизнь — это он, пока он там. Как я могу отдыхать, если на моем ложе находится его призрак? Для меня не осталось «маат»… Ты знаешь это слово?

Темпус знал: оно означало спокойствие, равновесие, стремление вещей образовать систему, которая должна быть конкретной и потому возвращающей к жизни. Он на мгновение мрачно задумался о юном наемнике, свободно говорившем, словно адепт архимага, о медитациях, которые обычно переносили его душу в мистическую область, где она встречала душу другую. Наконец он сказал:

— Что плохого в том, что твой друг ожидает тебя там? Что в том плохого, ведь не ты сделал это? «Маат», если это тебя беспокоит, ты обретешь вновь. С ним ты связан духовно, но не плотью. Он не сможет причинить тебе вред и увидеть, что ты боишься того, что некогда любил. Его душа покинет место твоего отдохновения, когда мы официально похороним его. Ты должен сделать более прочным мир с ним и преодолеть свой страх. Всегда хорошо иметь дружескую душу, которая будет ожидать у входа, когда пробьет твой час. Ты ведь любишь его?

Это вконец разбило душу юного пасынка, и Темпус оставил его свернувшимся на кровати и приглушенно рыдающим. Время залечит душевную рану.

На улице, оперевшись о дверной косяк, он аккуратно закрыл обшитую досками дверь, поднес пальцы к переносице и потер глаза. Темпус удивлялся своему предложению оказать Нико поддержку. Он не был уверен, что отважится, но сделал это. Специальный отряд Нико действовал, координируя взаимодействия (а — чаще разрешая споры) наемников и Священного Союза, регулярной армии и илсигской милиции. Темпус пытался тайно разобраться с некоторыми бездомными мальчишками — «уличными крысами» — реальными хозяевами в этих непомерно разросшихся трущобах и единственными людьми, которые что-либо знали о происходящем в Санктуарии, городе, который мог стать стратегически важным пунктом, если все же с севера придет война. Пасынки-связные часто приходили к нему за советом. Еще одна задача Нико состояла в том, чтобы подготовить хорошего фехтовальщика из известного в Санктуарии вора по имени Ганс, которому Темпус был должен, но не позаботился расплатиться с ним лично. А юный бандит, ободренный своими первыми успехами, становился все более раздражительным и сварливым, когда Нико, сознавая, что Темпус в долгу у Ганса, а Кадакитис необъяснимо благоволит к нему, прилагал усилия к тому, чтобы вывести обучение за рамки фехтования, используя собственный опыт в области стратегии кавалерии, тактики партизан и ковбойских методов ведения боя, при которых обходились без оружия, делая ставку на неожиданность, точность и инстинкт. Хотя вор признавал ценность того, что пытался вдолбить ему пасынок, гордость заставляла его задирать нос: он не мог знать, будет ли у него шанс использовать эти знания, и скрывал свой страх перед неудачей под маской гнева. После трех месяцев упражнений пасынок почувствовал возможным (черная кровь из желудка, светлая кровь из легких или розовая пена из ушей говорят о смертельном ударе; корень тысячелистника, наструганный в рану, подавляет боль; жвачка из женьшеня восстанавливает жизненные силы; мандрагора в сотейнике у противника делает его небоеспособным; аконит убивает каждого десятого; зелень или сено привлекают лошадь на линию противника; проволока с рукоятками или нож делают ненужными пароли, длительное притворство или фальшивые документы) обратиться к Темпусу с просьбой о необходимости дополнительных занятий. Вор по имени Ганс был настоящим пройдохой и, как любой другой в этом городе, желал научиться хорошо владеть мечом. Но вот лошади…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});