Изгнанник - Лариса Петровичева

Не отказывайся так сразу, встрял внутренний голос. Сотни людей на твоем месте зарезали бы сотню таких девушек только ради того, чтобы постоять у аальхарнского трона и смахнуть пылинку с подлокотника. А ты все ждешь неведомо чего, когда надо протягивать руку и брать.

Я жду мести, подумал Шани и вошел следом за Анни в государевы покои.

Вопреки ожиданиям, здесь было довольно людно. Вдоль стен толпилась личная государева прислуга, вполголоса обсуждая смерть владыки, лейб-лекарник Машу заполнял какие-то бумаги, устроившись за бюро возле окна, и караул возле постели со спущенным бархатным пологом стоял неподвижно, словно охранцы были куклами в человеческий рост. Когда Шани вошел в спальню, то все разговоры моментально прекратились, и сидевшие люди поднялись и склонили головы – не перед вдовствующей государыней, перед ним.

– Добрый день, ваше высочество, – прошелестели тихие голоса и смолкли.

Шани распахнул дверь пошире и приказал:

– Вон. Пошли вон.

Он впервые видел, чтобы вон шли настолько быстро и слаженно. Машу подхватил свои бумаги и тоже вознамерился было покинуть спальню, но Шани придержал его за локоть и попросил:

– Останьтесь, мне нужно с вами поговорить.

Машу послушно кивнул и вернулся на свое прежнее место. Шани запер дверь и подошел к постели государя. Отдернув полог, он увидел мертвеца и обвел лицо кругом: смерть Миклуша, судя по всему, была мучительной, но быстрой. Государь испытал тяжелые судороги, после которых его тело изогнулось дугой, да так и закоченело. Мутные остекленевшие глаза смотрели куда-то в потолок; Шани подумал, что раньше почувствовал бы страх или жалость или то и другое вместе, – но сейчас на душе было темно и знобко от стылого равнодушия. Он высунулся из-под полога и спросил:

– Доктор Машу, у вас есть перчатки и резак?

Государыня ахнула и обвела лицо кругом, предположив, видимо, что Шани собирается разрубить тело покойного владыки на части. Машу спокойно кивнул и полез в чемоданчик с инструментами и лекарствами, который всегда носил с собой.

Надев протянутые перчатки из тонкой кожи ягненка, Шани вооружился резаком и принялся аккуратно разрезать ночную рубаху Миклуша. Судя по кислому запаху, исходившему от тела, государя отравили смесью фумта и – Шани повел носом, принюхиваясь, – и белого геванского масла.

– Ваше величество, – окликнул Шани, – когда государь в последний раз ходил в баню?

Анни ответила не сразу – то ли поразилась неподобающему случаю вопросу, то ли прикидывала что-то.

– Вчера, – ответила она, наконец. – Вчера вечером, после Второй молитвы к Заступнику. Потом он попрощался со мной и лег спать.

Шани разрезал рубашку и осторожно отвернул в стороны ее края. Тощая спина Миклуша с торчащими холмами позвонков была безжалостно изъедена желто-красными, уже засыхающими язвами. Шани печально вздохнул и вернул рубашку на место.

Сперва принц расправился с Хельгой и выбросил тело к подъезду дома декана. Устранив таким образом основную помеху, он затем пропитал ядом белье своего отца и спокойно отправился в собственные покои – ждать неминуемых вестей о смерти государя, а смерть для родного отца он приготовил весьма и весьма мучительную: человек практически гниет заживо, испытывая невероятную боль. Судя по расположению комнат во дворце, он вполне мог слышать над головой шаги государя, а затем и его предсмертные стоны – позвать на помощь Миклуш не мог, летучие ферменты геванского масла частично парализуют гортань.

А Хельга не кричала. Судя по тому, насколько были искусаны ее губы, – не кричала.

– Его величество отравили смесью фумта и геванского масла, – произнес Шани, выбираясь из-под полога и снимая перчатки. Анни и Машу смотрели на него, с трепетом ловя каждое слово. – Белье государя пропитали этой смесью и высушили, до вступления в контакт с кожей она не имеет ни цвета, ни запаха, поэтому он ничего не заметил и не заподозрил. Поскольку фумт по Инквизиционному кодексу дознания причисляется несомненно к порчевым зельям, то мой официальный вердикт таков: государя Миклуша погубило злонамеренное колдовство.

Анни коротко ахнула и едва не упала в обморок. Машу осторожно подхватил государыню под локоть и посмотрел на Шани со странным выражением лица.

– Это точно фумт? – спросил он.

Шани кивнул и пошел к двери.

– Точно, – ответил он возле выхода и, выдержав выразительную паузу, добавил: – Точнее не бывает.

* * *

Ему хотелось испытать физическую боль. Шани никогда не был мазохистом – просто его профессиональный опыт говорил о том, что вред, нанесенный телу, может хотя бы на время облегчить страдания души.

Он взял из ящика инструментов Коваша идеально заточенный маленький нож для срезания кожи и, сидя за столом в допросной, проверял, так ли это. Замечательная игра воинов с Востока – дзюкён: кладешь на стол растопыренную пятерню и быстро бьешь ножом, стараясь не попадать по пальцам. Шани несколько раз промахнулся, располосовав указательный и средний пальцы, но боль оказалась не той спасительной болью, которую он ожидал, – так, легкий дискомфорт. Окровавленные пальцы неприятно ныли, но сознание не прояснялось.

– Ваша неусыпность, – увидев, что происходит, Коваш попробовал было отобрать нож, но Шани посмотрел на него так люто, что заплечных дел мастер оставил всякие попытки помешать ему и лишь прогудел: – Без пальцев, говорят, жить трудно.

Заплечных дел мастер был свято уверен в том, что его патрон, наследник престола Аальхарна, горюет о потере отца. Никто, разумеется, не стал его разубеждать.

– Без души тоже, – нахмурился Шани и нанес несколько резких ударов в столешницу. – Но я вот живу. Справляюсь.

– Да я вижу, как вы справляетесь, – махнул рукой Коваш. На правах коллеги и друга он мог позволить себе отпустить подобное замечание. – Там лейб-лекарника доставили, ваша неусыпность. Пойдете допрашивать? Я его уже подготовил.

Лейб-лекарник Машу. Допросить. Шани сопоставил эти слова, убедился в их полной бессмысленности и произнес:

– Ладно, иду.

Лейб-лекарника уже действительно растянули на дыбе, и Коваш, делая вид, что подбирает инструментарий для работы, с изящной небрежностью демонстрировал Машу свои предметы для пыток. Вот распялка для спины – по желанию и надобности можно оставить узкие, едва заметные царапины, а можно и перерубить позвоночник. Вот тончайшее лезвие для срезания кожи. Вот рогатка для шеи – если ее наденут, то опустить голову уже не выйдет при всем желании, конечно, если вы не хотите, чтобы шипы пробили вам горло. Вот сандалии еретика – обычно в них пляшут, а как не плясать, если их раскаляют докрасна? Машу, судя по всему, дошел до высшей стадии паники, и едва только Шани вошел в допросную, как лейб-лекарник заорал благим матом:

– Все! Все расскажу! Заступником клянусь, все расскажу! Только не мучьте, умоляю! Я все что угодно…

Некоторое время Шани рассматривал свои изрезанные кровоточащие пальцы, думая, что со стороны это, должно быть, не очень-то приятное зрелище: инквизитор с окровавленными руками. Затем он словно опомнился и спросил:

– И что же вы расскажете, доктор?

Машу с трудом сфокусировал на нем пустой взгляд умалишенного и, захлебываясь, проговорил:

– Я отравил государя… Демон… демон, которому я продал душу за чин, приказал мне это сделать… И я… я пропитал его белье смесью фумта и масла и дождался… Мне нет прощения…

Коваш вопросительно поглядел на распялку, а потом перевел взгляд на декана.

– Может, его приголубить пару раз? – предложил он. – Я осторожно, не до костей. Так, проведу разок-второй, и все. Для более детального признания.

Шани безразлично пожал плечами. Вот висит человек на дыбе и оговаривает себя. Ну так что же? Такое случается сплошь и рядом – видит, что дела его плохи, и болтает, болтает…

В висок словно стучала настойчивая капля. Шани показалось, что он медленно сходит с ума. Да, пожалуй, эта несчастная страна достойна как раз сумасшедшего правителя на троне, который будет хихикать, спрашивая у первого министра, где они могли встречаться, или отрывать лапки тараканам и говорить, что таракан без ног не слышит.

Во всяком случае, он не убивал юную девушку, чтобы поудобнее устроить задницу на троне.

– Освободите допросную, – приказал Шани негромко, но так, что услышали все – и Коваш, и писари, и младшие дознаватели; услышали и предпочли не пререкаться, не к месту вспоминая дознавательский протокол. Когда допросная опустела и служка закрыл за собой двери, то Шани подошел к дыбе и спросил:

– Доктор Машу, это ведь принц попросил у вас яд, не так ли?

Бледное лицо бывшего лейб-лекарника покрывал крупный горох пота. Машу жалко улыбнулся и ответил:

– Что я мог поделать, ваше высо… – Он поймал взгляд Шани и мигом поправился: – Ваша неусыпность.

– Это. Принц. Попросил. У вас. Яд? – повторил Шани вразбивку. Все-таки не сумел удержаться от истерики, все-таки не сумел, и теперь его накрывает громадной соленой волной, готовой смять и выбросить прочь – без жалости, без надежды.