Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич - Андрей Гришин-Алмазов

Царевичу Фёдору не хотелось просыпаться. Даже тогда, когда была жива мать, он больше всего нуждался в отце. Больше всего на свете он любил его.

И вот теперь почти месяц отец живёт отдельно. Да, Фёдор тоже не испытывает большой любви к Наташке, ну и что теперь, сожрать её за это. К тому же теперь она мать его братика. Он сам видел, как шестимесячный Пётр перед самым отъездом отца в Преображенское начал ходить, и не просто ходить, а бегать по палате. Теперь он даже не сможет поиграть со своим братиком, не сможет заглянуть в глаза отца, прижаться к нему. Он обо всём этом поведал сестре Софье, а она обозвала его дураком. Как же хочется иногда её ударить. Если бы не больные ноги! Нет, не встану, буду лежать и смотреть в расписанный потолок. И пусть делается, что делается, думал царевич.

Василий Михайлович Тяпкин, русский посол в Варшаве, бедствовал необычайно по причине вечной нехватки денег, которые присылали из Москвы нерегулярно и обычно с попутными оказиями. Из Посольского приказа, которому был подчинён Тяпкин, один за одним прибывали приказы и указы: проведать о решении короля насчёт Крыма, узнать мнения о продлении перемирия.

Но на всё это требовались деньги, и немалые. А где ж их паять? Василий Михайлович выкручивался как мог, в основном закладывал своё имущество: то шубу (всё равно скоро весна), то женины украшения, то коляску, которая уже не требовалась по причине того, что лошадей он уже продал. Выручали бедного русского посла приятели, которых у него в силу общительного характера было в Польше немало. Но и на их помощи долго не проживёшь. Вот уже третий день он сидел дома безвылазно. Закладывать больше было нечего. Даже слуга и тот ворчал, что ещё день, и еды в доме тоже не останется.

Русский посольский дом в Варшаве был старым и даже уже немного обветшалым. Когда пришли татары на Русь, она потеряла политические связи со многими государствами Западной Европы, но связи с граничащими с ней Польшей и Швецией не прерывались ни на год. С тех пор как Литва вошла в Речь Посполиту[126], политические отношения между Русью и Польшей были натянутыми из-за постоянных споров из-за земель. И вот в этот делёж вступила Турция. Тяпкин знал, что ещё в октябре Русь объявила войну Турции, но о дальнейших событиях он мог только догадываться.

Доклад слуги о прибытии гонца из Москвы привёл Василия Михайловича в радостное настроение, он пулей выскочил во двор встречать гостя.

Андрей Алмазов только слез с коня, как увидел вылетевшего ему навстречу Тяпкина. Знакомство их было старым, ещё с тех времён, когда главой Посольского приказа был отец Андрея, Алмаз Иванов.

   — Вот уж не ожидал тебе здеся увидеть, — радостно произнёс Тяпкин, ведя гостя в пустую трапезную. — Ты уж извеняй мени, угостить нечема, без гроша в кармане сижу, — пристыженно сознался посол.

Андрей вынул два увесистых кошелька, один набитый таллерами, другой ефимками, и отдал их Тяпкину.

   — Один из Посольского приказу, другой из казны Матвеева.

   — Неужто Господь Вседержитель услышал мои молитвы. — Тяпкин взял деньги, вынул один таллер и послал слугу за съестным, затем вновь присел к столу: — А дела не ахти каки. Собеский уговаривает короля послать тайного посла к государю нашему Алексею Михайловичу, упросити выдвинуть войска к Молдавии, столкнуть хочет Русь и Турцию лбами напрямую, а уж тогда королю ничего не останется, как разрешить гетману ударить на Львов и Каменец, а то вдруг к Руси отойдут.

   — Царь на то не пойдёть, он щас лишь своей семьёй занят, ему не до большой войны. Вот если ба Собеский либо сам король Михаил додумались, подарили бы царю Корсунь, што на правом берегу, нам бы — желаем мы того али нет — пришлось бы войско вперёд выдвинути, а то и к Чигирину вести.

Василий Михайлович замахал руками:

   — На то сейм согласия не даст, без всякой войны города раздавать.

Андрей зло ударил кулаком по столу:

   — Да в Корсуне со времён Богдана Хмельницкого польского горнизона нету, лишь на грамотах за Польшей записано. В нём Дорошенков-есаул городскими делами правит.

   — Серавно не дадут.

   — Замкнуто кольцо, друг друга обмануть хотят, а себи обманывають. Господи, прости наши души грешные, и почему мы не можем жити по-человечески? — Андрей истово перекрестился.

   — Ладно, пойду составлю грамоту для Матвеева, обо всёма, што здеся деется, а ты иди поспи с дороги, слуга те бе отведёт в горницу для гостей, — произнёс, вставая, Тяпкин, затем громко позвал слугу.

Андрей послушно последовал за вошедшим.

Жизнь иногда выкидывает невероятные колена. В 1556 году по повелению царя Ивана Грозного дьяк Ржевский поднял донских казаков и совершил с ними по ход аж до Очакова. В походе к нему примкнуло много малороссов. После похода часть из них, не желая возвращаться под ляшескую неволю, решила осесть на ничейной земле, за Днепровскими порогами. Их осталось здесь не много, сотни три. В народе они получили прозвание «запорижская вольница». Осенью этого же года подданный польской короны вспыльчивый князь Дмитрий Вишневецкий объявил себя гетманом Малороссии и, взяв своих боевых холопов, также двинулся к порогам. Он укрепил остров Хортицу, призвал к себе осевшую здесь вольницу. В своих мечтах он уже покорял Молдавию. В следующем 1557 году к Хортице подошёл крымский хан, князь Дмитрий бежал, а между татарами и вольницей произошла жестокая сеча.

Сразу после отхода татар с Хортицы уцелевшая вольница собралась на месте сечи и избрала над собой кошевого атамана. Это место и это воинство так и стали с этого времени называть: «Запорожская Сечь».

И вот теперь в Запорожье появился человек, величающий себя истинным наследником русского престола, царевичем Семеоном, готовым отказаться от своих прав на русский престол и стать лишь царём Малороссии и великим князем киевским. Его поддерживал один из атаманов, Василь Миюска, за которым стояло десятка три запорожцев, когда-то гулявших со Стенькой Разиным. Кошевой атаман Серко пребывал в нерешительности.

Андрей Алмазов, надев на себя широченные украинские шаровары, папаху из козы и овчинный тулуп, долго рассматривал своё отражение в мутной днепровской воде, сойдёт ли он за местного парубка, и всё-таки что-то в нём было не украинское, даже с этой глупой стрижкой. Как жаль, что рядом не было Никиты Скрипицына, с ним было бы спокойней, но тот неведомо куда канул.

Перевозчик в утлой лодчонке снорово переправил его вместе с конём на остров. Земляные валы и низенькие мазанки были разбросаны ещё в предместье. Затем показались разрозненные куреня покрытые дёрном, или, по-татарски, войлоком. Иногда на валах были уложены пушки. Нигде не было видно заборов и плетней. Недалеко от центра шёл небольшой круговой вал и засека, не охраняемые решительно никем, открывая страшную беспечность.

Андрей выехал на обширную площадь, майдан, где обычно собиралась рада. Здесь толпились казаки. Подъехав к одной из более крупных групп, Андрей остолбенел, узнав в одном из казаков подьячего Ваньку Воробьёва. Тот что-то увлечённо рассказывал окружавшим. Кого угодно он ожидал увидеть здесь, но только не этого любимца боярина Богдана Хитрово. Спрыгнув с коня, Андрей потянул одного из казаков за руку и, указывая на Воробьёва, спросил:

   — Чё цэ за козак?

   — Ты ще, сказивси, то царевич Семён.

От неожиданности Андрей даже открыл рот:

   — Вот це да.

Его растерянность сыграла ему на руку, он сошёл за простака селянина, только приехавшего в Запорожье. Неизвестно откуда взявшееся решение пришло само собой, и Андрей, развернувшись, медленно направился к куреню войскового кошевого атамана. При входе стоял огромный чубатый детина со столь же огромной саблей.

   — Мене до атаману треба, — глядя на него просительно, сказал Андрей.

   — Всим треба, — с безразличием посмотрев на Андрея, ответил казак.

   — Мене што ж, в лоб тебе треснуть, штоб ты поверил, — рявкнул Андрей, переходя на московский говор.

Казак внимательно посмотрел на него, затем вошёл в курень и через некоторое время вновь вышел.

   — Пийдемо.

Казак ввёл его в горницу и встал сзади. Серко сидел за широким неструганым столом и с любопытством смотрел на вошедшего. Длинные седые усы спадали ниже подбородка.

   — Москаль?

   — Ага.

   — Хто таков? У нас чего деешь?

Атаману приходилось бывать во многих местах, и по-великоросски он говорил чисто.

   — Подьячий Тайного приказа, стрелецкий сотник Андрей Алмазов, послан сюды, штобы подкупить старшину и чтобы те настояли в выдаче самозванца, коей выдаёт се бе за царевича Семеона.

Андрей сунул руку под полу полушубка и под пристальным взглядом казака, стоящего сзади, извлёк два кошеля серебра.

   — А чё ж ты не старшину подкупаешь, а ко мене явилси? — медленно произнося слова, спросил Серко.