Скажи пчелам, что меня больше нет - Диана Гэблдон

себя. — Вот только нет у меня ключей ада и смерти…[50]

Ничего уже исправить нельзя.

Рэйчел теперь замужем за чертовым Йеном Мюрреем — наполовину горцем, наполовину могавком, который вдобавок приходится Уильяму кузеном. Насмешка судьбы! Ничего не поделаешь.

Джейн… Он поспешил отогнать последнее воспоминание о девушке. С этим тоже ничего не поделать — как и стереть из памяти. Джейн навеки засела в сердце болезненной занозой.

А также нельзя исправить мучительную правду о настоящем отце. Встретившись лицом к лицу с Джейми Фрэзером и проведя с ним адскую ночь в призрачной надежде спасти Джейн, Уильям был вынужден признать очевидное. Он появился на свет от якобитского предателя, шотландского преступника… чертова, мать его, конюха. Но… Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, сказал ему горец.

Фрэзер действительно помог! Сразу и без вопросов. Не только ради Джейн, еще и ради ее сестренки Фрэнсис.

Когда они похоронили Джейн, Уильям не мог говорить от душивших слез. Горестные воспоминания сдавили грудь, и он еще ниже опустил голову к недоеденному куску рыбы.

Он просто передал Фрэнсис в руки Фрэзеру и ушел. И только сейчас вдруг задумался, почему поступил именно так. Ведь лорд Джон тоже присутствовал на печальной, скромной церемонии погребения. Уильям мог смело доверить Фанни собственному отцу. Только не сделал этого. Даже в голову не пришло.

Нет. Я ни о чем не жалею, эхом звучало в памяти. На мгновение он словно вновь ощутил прикосновение большой теплой ладони к своей щеке. Неожиданно кость от рыбы встала поперек горла, и Уильям закашлялся.

Маноке взглянул на него, но Уилли помахал рукой, и индеец вернулся к оживленной беседе с Джоном Синнамоном на одном из алгонквинских наречий.

Кашляя, Уильям встал и направился к колодцу за домом.

Вода была холодной и приятной на вкус. Кое-как вытащив кость, Уилли напился и смочил голову. Смывая с лица грязь, он вдруг ощутил странное чувство покоя. Не умиротворение и даже не покорность судьбе, а лишь осознание, что если не получится все уладить — оно и к лучшему. Ему исполнился двадцать один год, он уже совершеннолетний, однако владениями Элсмиров по-прежнему управляют юристы и поверенные; ответственность за фермерские угодья и арендаторов все еще лежит на чужих плечах. Он сможет принять дела и вступить в права наследования, только когда вернется в Англию. Если вернется. Иначе… иначе что?

Наступили глубокие сумерки — его любимое время дня в этих краях. Как только начало темнеть, лес затих и в воздухе повеяло долгожданной прохладой; легкий ветерок бестелесным духом проносился по шелестящим кронам и охлаждал разгоряченную кожу.

Вытерев ладонью мокрое лицо, Уильям подумал, что мог бы остаться. Ненадолго. Чтобы ни о чем не думать. Ни с кем не сражаться. Просто замереть на время. Глядишь, и проблемы начнут решаться сами собой.

Юный лорд Элсмир неторопливо вернулся на веранду. Маноке и Синнамон уставились на него с одинаковым загадочным выражением на лицах.

— Что-то не так? — Он обеспокоенно провел рукой по шевелюре. — У меня репей в волосах?

— Да, — ответил Маноке. — Но это неважно. А вот наш друг хочет тебе кое-что сказать.

Уильям удивленно глянул на Синнамона. Даже в наступившей темноте было заметно, что парень покраснел; опущенные плечи выдавали крайнюю степень смущения.

— Не робей, — Маноке мягко ткнул его локтем. — Рано или поздно тебе придется ему рассказать. Сейчас самое время.

— Рассказать о чем? — Уильям присел на корточки, оказавшись на одном уровне с Синнамоном, и заглянул ему в глаза. Губы индейца были плотно сжаты, однако он не стал отводить взгляд.

— О том, что ты спрашивал, — выпалил он наконец. — Раньше. Почему я оказался здесь… В общем, я пришел, потому что… не знал, откуда еще начать поиски.

— Поиски чего? — ошарашенно спросил Уильям.

— Лорда Джона Грея, — ответил Синнамон, нервно сглотнув. — Моего отца.

* * *

Маноке редко охотился, зато был превосходным рыбаком; он научил Уильяма ставить садки, забрасывать удочку и даже ловить сомов, смело засовывая руки в углубления в илистом дне реки и выдергивая оттуда рыбину, как только та вцепится в ладонь.

И теперь Уильям вдруг ощутил нечто подобное: мурашки по спине, холодные потоки воды над головой, дрожь в пальцах при мысли о внезапно впившихся в руку невидимых челюстях.

— Твоего отца? — медленно произнес он.

— Да. — Джон Синнамон понурился, вперив взгляд в недоеденную кукурузную оладью.

Уильям посмотрел на Маноке, чувствуя себя так, будто кто-то со всего маху ударил его по лицу фаршированным угрем. Пожилой индеец торжественно кивнул с сияющим лицом.

— Что ж, поздравляю! — вежливо пробормотал Уильям, хотя внутри у него все сжалось.

На несколько минут после объявления сногсшибательной новости воцарилась тишина. Синнамон выглядел не менее ошарашенным.

— Лорд Джон… хороший человек, — добавил Уилли, не зная, что еще сказать.

Кивнув, Синнамон буркнул что-то невнятное, торопливо потянулся за небольшой жареной форелью и от волнения сунул ее в рот целиком. Затем принялся молча жевать, периодически подкашливая.

Сохраняя привычную невозмутимость, Маноке спокойно доедал рыбу и кукурузные оладьи и совершенно не обращал внимания на ошарашенных парней.

Смотреть на Синнамона было невыносимо, однако Уильям, словно заколдованный, продолжал украдкой на него поглядывать.

Черты лица выдавали в юноше полукровку, хотя он был довольно красив. Такие волосы можно получить только от родителя-европейца. Однако эти плотные буйные кудри не имели ничего общего с густой светлой гривой лорда Джона.

Вдруг Синнамон вскочил на ноги и сошел с покрытой трещинами веранды, где они ужинали в сгущавшихся сумерках.

— Куда ты собрался, mon ami?[51] — удивился Маноке.

— Послежу за костром. — Синнамон кивнул в сторону дымящейся ямы под большим дубом. Лежащий сверху холщовый мешок совсем высох и начал обугливаться и чадить; через секунду Уильям тоже уловил запах гари.

Мать Синнамона была наполовину француженкой. Он рассказывал об этом Уильяму во время зимней охоты в Квебеке. Интересно, часто ли у французов встречается курчавость?

Под деревом стояло ведро и большой глиняный кувшин — серый, с выщербленными краями и двумя нанесенными белой краской полосками. Лорд Джон купил его у речного торговца, когда они впервые приехали на «Гору Джосайи». Синнамон налил в ладонь воды и смочил мешок — дым тут же сменился мягким паром. Лишь по периметру натянутого на колышки холста просачивались дымящиеся струйки.

Присев на корточки, индеец сунул несколько небольших охапок хвороста в огонь, над которым сушилась рыба. Затем встал и оглянулся на веранду. В полумраке его лицо казалось почти бледным. Уильям опустил взгляд, кроша в пальцах кусочек оладьи, и почувствовал, что краснеет — будто его