Отрочество. Автобиография… почти. Книга вторая. Цикл «Додекаэдр. Золотой аддон» - Илья Андреевич Беляев

С двадцатого июня у нас начались все эти несчастные случаи, но поломанный реквизит необъяснимым образом восстанавливался, и пока на это мало обращали внимание. Ведь хорошо все то, что хорошо заканчивается! К сожалению, в данном случае это не так, и с двадцатого ноября на свои места не возвращалось ничего. Два промежутка по пять месяцев, не находите ли вы это слишком странным? Даже на совпадение не тянет.

— Что ты на меня взъелся? — не выдержал Алексей.

— Спасибо моему другу, отец которого работает вместе с братом отца Алексея. Тот-то после очередного застолья не выдержал и взболтнул лишнего. Оказывается, он пару лет назад был директором небольшой цирковой студии, но некий преуспевающий коллектив «Мечта» сумел вытеснить всех, даже его, и стать единственным в городе профессиональным цирком. Спасибо другу, то есть его отцу за предоставленную информацию, иначе мне бы пришлось совсем туго. В один прекрасный день Анатолий Жидков, удерживающий злобу на всех вас в себе, не выдержал и попросил своего племянника помочь ему в одном деле, пообещав за успешный исход… что-то, похоже, весьма ценное, вроде компьютера, раз тот согласился! После чего…

Из-за стола напротив вдруг встала Евгения и, опустив голову, тихо произнесла:

— Это я!

— … он и привел в… Что?

Я совершенно не понял, что сказала Фоменкова, но вид у нее был такой, что шутить она не собиралась.

— Это я вредила коллективу! — сквозь слезы произнесла она.

— Ты что говоришь? Вдумайся в свои слова! — сказала Любовь Васильевна и вошла в зону синего света.

Девочка мгновение постояла, а потом, закрыв руками глаза, заплакала. Я не знал, что делать. Такого поворота событий в моих планах не было, и я на них ну никак не рассчитывал. Создалась такая ситуация, что обвинение Алексею вот-вот должно было рассыпаться. «Все не так! Почему она за него? Почему? Зачем выгораживает? Женя все знает, но почему делает не так, как нужно?»

У всех было такое удивление, что никто толком не мог ничего сказать. Даже руководитель не знала, что делать: поверить ей или продолжать обвинять меня. Сидящая рядом с Евгенией Настя, долго смотрела на нее широко раскрытыми глазами, а затем, повернувшись к Подчечуйкиной, сказала:

— Я не верю! Она не могла так поступить! Она… добрая!

Наконец, сообразив, что нужно делать, я, все еще сбитый с толку, подошел к девочке и шепнул ей на ухо:

— Подумай, чем ты рискуешь! Неужели тебе не страшно? Последствия будут слишком плачевными!

— Я не могу поступить по-другому! — шепнула она.

— Почему?

— Это единственное… что не положено знать никому! Даже тебе.

Я поднял ее голову за подбородок и посмотрел прямо в глаза, с которых все еще бежали слезы, поймал одну каплю на щеке и, улыбнувшись, громко сказал:

— Продолжим!

Создалось такое впечатление, будто я проигнорировал Евгению.

— Алексея чертовски хорошо учили, но вот что делать в подобных ситуациях не предусмотрели, так как надеялись на успех. К сожалению, для одних и к счастью для других, «язык мой — враг мой»! Особенно это проявляется после бутылочки белой.

— Но ведь я уже призналась! Зачем…

— Слушай, Жень, сядь ты, посиди и перестань реветь! Все будет хорошо!

Достав из кармана белый платочек, постиранный недавно «Ariel», я протянул его девочке. Не вытираться же ей рукавом, в самом деле!

Она села, пару раз всхлипнула и выдавила кислую улыбку.

— Мне думалось, что времени у меня много, очень много, но как я сейчас понял, его катастрофически не хватало. Не знаю почему, но мне нравится Алексей! Он сумел так быстро оторвать всех вас от темы с диктофоном, что бьюсь об заклад, вы ничего не поняли. Послушайте еще раз!

Перемотал пленку.

— Но почему именно сотовый… для него…

— У вас нет никаких мыслей по поводу услышанного?

На сей раз, я обратился непосредственно к руководителям.

Любовь Васильевна села и уже не знала, что здесь происходит. Сергей же Дмитриевич сидел и туманным взглядом осматривал присутствующих, пытаясь «переварить» все сказанное ранее.

— Сотовый. Вдумайтесь! Станет ли кто-либо выбирать сотовый неизвестной девчонке, которая вместе с Алексеем едет только в одном автобусе? Никто не согласится! А станет ли незнакомая девочка брать вину мальчика на себя, если они не…

— Но Рублев в цирке почти год. Они знают друг друга не хуже, чем я тебя! — прервал меня Иннокентий, но я его уже не слушал.

«При чем здесь это? Вырос, а ума не набрал. Как скажет-скажет…»

— … если они не брат и сестра!

— Брат?

— Сестра?

Со всех сторон послышалось только это. Любовь Васильевна, схватившись за голову, откинулась к спинке стула. Ее муж побежал за лекарством.

Не веря своим ушам, Алексей встал и сказал что-то невразумительное. Раскрасневшаяся Женя перестала плакать и смотрела на меня широко открытыми глазами. Удивление захлестнуло всех в эту минуту.

— Да, Алексея в день поездки в Вязьму не было, но была его двоюродная сестра Женя. Неважно, как я узнал об этом. Она любит своего брата так сильно, что согласилась помочь ему в одном деле, и вот сегодня получила телефон. Спорю, этот подарок тянется от вот этой самой видеокассеты. Подбросив ее в снег за Вероникой, он тем самым пытался доказать, что она принадлежит ей, а та даже понятия не имела о ее существовании. Посмотрите на досуге, она вам очень понравится! — обратился я к прибежавшему обратно с корвалолом звукооператору. — Я помню в Вязьме один промелькнувший взгляд. Взгляд удивления! Когда не удалось сорвать мой номер, кто-то удивился. Я точно помню, что это было слева от меня, а там находилось только пять человек и… Женя! Она не знала, что делать. Все шло гладко и без сбоев. Тогда фантазия не подвела ее, и она решила открыть проход под сцену. Как раз над тем местом и собирались стоять наши бывшие эквилибристы. С этим девочка справилась блестяще! Но Леша со своим дядей допустили две ошибки, которые помогли мне. Без них я был бы как без рук. Он придумал какое-то странное оправдание за свой пропуск в Вязьме. Здесь-то он и остался один. Ни заболевшая Вероника, ни уехавший Иннокентий не подходили на роль «барабашки» так, как Алексей.

Шагнув назад к своему столику, я допил оставшуюся в бокале газировку и посмотрел на руководителей.

— Неужели это ты? Как ты мог? А мы-то верили! Ты представляешь, что натворил? — сурово сказала женщина, так как сил на то, чтобы кричать, у нее не было. — Теперь мы знаем, почему испорченные вещи на следующий день появлялись уже целыми, но…

— Знаете ли, Любовь Васильевна,