Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе - Елена Колина

Илья также написал о папе как о личности в истории. О маленькой личности, потерявшейся в большой истории. Рассказал, что биография отца выдуманная, что он родился в дворянской семье, жил в Ленинграде у дяди, под чужой фамилией, как его дядю посадили, как он всю жизнь боялся, что это раскроется. Я этого не знала, папа мне не рассказывал, я впервые узнала об этом из статьи своего мужа.

Но папа же ему рассказал, а не для печати. Разве папа оставил ему завещание – когда-нибудь открыть всем картину его жизни?..

Илья написал о папе как о личности. Что у него – у папы – был, в сущности, женский характер. «Оригинально мыслящий, но слишком робкий и боязливый, чтобы демонстрировать свою оригинальность и силу мышления, в глубине души склонный к меланхолии – совершенно женская натура…Эпоха подавила его, как сильный мужчина подавляет слабую женщину». И еще: «…Я любил его и люблю», и еще: «…История с Бродским была, как теперь говорят, „просто бизнес, ничего личного“». И так далее.

Ася! Такое на люди не выносят!.. Лучше бы Илья сам написал ту самую статью, сам назвал папу «Депутатом» и обвинил в поругании Бродского. Это было бы честное предательство!

Лучше бы папа остался просто просоветским, а он вышел каким-то пошлым страдальцем, как чахлое комнатное растение. Илья так изящно его защитил, так красиво написал о моем отце – и так красиво о себе. О том, как он ошибся – считал папу советской бездарностью, а папа оказался хоть и расчетливым «предпринимателем», но таким тонким, умным…

Илья использовал моего отца.

У Ильи ведь в свидетельстве о рождении в графе «отец» – прочерк. Илья использовал моего папу много раз – чтобы заполнить прочерк, не в метрике, конечно, в душе, и как ступеньку для карьеры, и как материал для творчества. Как будто мы, мой папа и я, не люди вовсе, а материал для его творчества!.. Просто бизнес, ничего личного.

Папа когда-то сказал Илье: «Есть дар и можно развить». Но ведь с даром-то ничего не вышло! Карьера получилась, а с даром не вышло! Получилось, что папа выступил как искуситель, обещал, а сделал наоборот, – дар пропал!! Может быть, это и вызвало в Илье такую нежную смесь злости и любви, что он так красиво, так виртуозно его предал?

Может быть, да, может быть, нет… Как в любимой Галочкиной песенке: «То ли дождик, то ли снег, то ли любит, то ли нет…»

Этот очерк Ильи вошел в историю литературы как трогательная история слабости, двурушничества, двойной морали.

А о моем отце больше никто не говорил «хороший советский писатель». Причина была не в той, первой оскорбительной статье – она быстро забылась, как все тенденциозные гадости, – а в очерке Ильи. Из-за Ильи никто не говорил о моем папе «хороший писатель», а только – «слабая женщина, погубившая мастера».

Совсем недавно Илья где-то писал, что в нашем сегодняшнем обществе нет зла. Потому что зло – это проблема выбора. Что ты выберешь – мораль (не укради, не обмани) или собственную выгоду и природные инстинкты? А сейчас, пишет Илья, общественная мораль говорит «укради! обмани!», и поскольку это полностью совпадает с нашей природой и выгодой, то нет проблемы выбора, – и нет зла. Илья любит рассуждать на темы морали – добро, зло, предательство, выбор…

…А у него был выбор! Да и что уж такого стояло на кону – слава? Нет, конечно нет! Он уже был известный журналист. Тогда что? Еще одна успешная статья, лишний значок на мундире?..

У него был выбор! Можно было не писать.

Это предательство было такое изысканное, такое зыбкое, что мне было даже не обвинить Илью, не припечатать «предатель!», а можно только, ничего не объясняя, набрать воздуха, открыть рот и заорать, завопить: «А-а-а!»… Или беспомощно лепетать: «Что ты, да что ты, как же ты мог…»

Или просто промолчать, что я и сделала.

…Ну, а теперь, конечно, все позабылось, и папа опять «хороший советский писатель», почти классик. Секрет хорошего брака – не заметить предательства. И все образуется.

Зина.

P. S.

Все образовалось, кроме одного – я больше не могла с ним спать.

На следующий день после выхода очерка Ильи, вернее, на следующую ночь, Илья в постели протянул ко мне руку…

У нас с ним тогда сложилась такая привычка: если он хотел просто спать, он гладил меня по голове, и мы засыпали. А если он хотел любви, то гладил меня по голове и потом очень нежно, легко по щеке, по плечу… Тебе, Ася, это покажется пресным, как будто мы дети, но у нас было именно так.

На следующий день Илья протянул ко мне руку, погладил меня по голове, по щеке, по плечу, а я, не отодвигаясь, сказала: «Ты Глебов».

Просто сказала: «Ты Глебов».

Илья, не убирая руку, переспросил растерянно: «Глебов?.. Какой Глебов?»

«Глебов» – это было, как будто он получил от меня черную метку – «предатель, не подходи ко мне никогда, навсегда!», столько же любви, сколько ярости и непонимания.

И все, больше мы ничего друг другу не сказали, ни слова.

Но зачем говорить?

Глебов из трифоновского «Дома на набережной», жених Сони, предал своего учителя профессора Ганчука, Сониного отца. У Глебова интересный характер: он столько книг прочитал, понимает, что такое честь, добро и зло, и хочет всего самого благородного, но пойдет на любой некрасивый поступок, – он весь такой неопределенный, и не подлец, и не подонок, а так… предатель.

Илья не мог забыть, он знает Трифонова наизусть.

…И после этого все. С той ночи Илья больше не гладил меня по голове так… как будто он хочет любви. Ложился рядом, быстро проводил рукой по моим волосам, что означало – спать. Я могла бы сама… Но я не могла!

Это совсем не то, что я решила – нет, и все! Я же простила его. Но я знала, что все равно ничего не получится, все будет, как прежде, – вот он, вот я, но ничего не получается, как будто во мне на одном и том же месте ломается завод, и стрелки останавливаются.

Ася! Ты улыбнешься и скажешь: «Подумаешь, какие тонкие чувства: через семь лет после брака ты наконец-то открылась – и опять закрылась. Подумаешь, предательство. Разве от предательства можно перестать испытывать такие приятные чувства, как возбуждение, оргазм? Секс – это же просто физиология».

Ты, Ася, все знаешь о сексе… но, может быть, не все?..

Возможно, это просто физиология, а возможно, не просто.

Здравствуй, Зина!

Бедный Илья. Ты подумай, а ему-то каково? Понимать, что он предал твоего отца? И что ты не можешь с ним спать?

А может быть… знаешь, что может быть?

Я прямо вижу его, как он сидит за пишущей машинкой! Как он быстро-быстро стучит по клавишам, и у него вдруг выскакивает мысль, слово, и так красиво получается, что он даже причмокивает языком – как красиво! Он понимает, что как-то нехорошо выходит – красиво, но нехорошо называть твоего отца «слабой женщиной» и так далее, но он уже собой не владеет. Как остановиться, когда так красиво?