Желание верить (сборник) - Виталий Вавикин

Касса открылась в четверг, хотя представления должны были начаться не раньше чем в пятницу.

– Я должен поговорить со всеми участниками, – заявил седовласому силачу на входе шериф Филбрек. Силач подбросил две гири и предупредил, что не станет ловить их. Гири упали у самых ног шерифа, смяли землю. Силач рассмеялся, хлопнул Филбрика по плечу. – Когда-нибудь ты ошибешься и отдавишь кому-нибудь ноги, – предупредил его шериф.

– Не ошибусь!

– Но ведь ошибался! – Филбрек выдержал его пытливый взгляд. Силач помрачнел. – А теперь веди меня к директору, – велел ему шериф.

Клетки, мимо которых они шли, были закрыты попоной, словно пряча диковинных животных. Казалось еще мгновение и раздастся рев хищника или крик обезьяны, но вместо этого из клеток доносились приглушенные человеческие голоса – оскорбления, спор, цитаты предстоящих ролей, стихи, смешные ругательства.

– А вот я, как видите, совершенно нормальный! – заверил шерифа директор цирка, встретив его у последней клетки, где под попоной начиналась драка, и вылетали наружу старые карты. – А ну! – велел директор силачу, – отдери их за уши!

Приговор не был приведен в исполнение, но драка стихла.

– Предложить вам выпить? – раболепно расплылся в улыбке директор, обращаясь к шерифу.

Они вошли в его вагончик.

– Скотч, если я ничего не забыл? – спросил директор. Филбрек не ответил. Загремели бутылки, стаканы. – Ты ведь здесь из-за нее, да? – спросил директор. – Из-за Кристины?

5

Девушка не изменилась. Так, по крайней мере, казалось Филбреку. Невысокая, стройная, гибкая, словно красавица, сошедшая с обложки «Тысячи и одной ночи». Ее бедра и грудь были плотно стянуты длинным белым шарфом. Особенно грудь. Груди. Филбрек смотрел ей в глаза, стараясь не думать о том, что под шарфом три белых упругих полушария вместо двух.

– Все еще чувствуешь отвращение? – спросила Кристина.

– Если бы у меня было три руки… – неудачно попытался пошутить шериф.

Кристина рассмеялась.

– А вот директор не брезгует! – сказала она, словно это могло разбудить остатки ревности.

– А Кевин? – спросил Филбрек.

– Кто?

– Ты сказала, что назовешь его Кевин.

– Ах, Кевин! – всплеснула руками Кристина. – Я назвала его Гарри, – она услышала, как скрипнул Филбрек зубами и самодовольно улыбнулась. – Хочешь посмотреть на него?

– Нет.

– А твоя жена придет посмотреть? – Кристина ударила в ладоши. Крохотный занавес упал, обнажив небольшую клетку с мальчиком-козлом. Мальчик увидел Филбрека, улыбнулся, лихо подпрыгнул, ударив задними копытами.

– Ты мой папа? – доверчиво спросил он шерифа. Шериф вскочил на ноги. Голова шла кругом. – Ты мой папа? – снова спросил мальчик козел, но Филбрек уже бежал из лагеря.

6

Отец слушал молча, лишь кулаки-молоты то сжимались, то разжимались. Гарри Филбрек младший был бледен, голос его дрожал, слова путались.

– Так, значит, говоришь, похож этот козел на тебя, как две капли? – Спросил отец. Филбрек младший кивнул. Филбрек старший представил что будет, когда об этом заговорит весь этот крохотный город, ударил о стол кулаком. Древесина жалобно треснула. Недопитая бутылка водки упала, покатилась. Филбрек младший остановил ее, поставил на место.

– Я не знал, что Кристина одна из них, – сказал он едва слышно отцу, получил удар в лицо, упал под стол, поднялся на четвереньки, безмолвно наблюдая, как из разбитого носа течет кровь. – Кэрри еще не знает? – спросил его отец откуда-то сверху.

– Нет.

– И не должна узнать.

7

Кэрри открыла дверь, доверчиво впуская в дом Кристину. Мальчики близнецы играли в гостиной, сталкивая два игрушечных грузовика, и громко кричали, обозначая свою победу.

– Гарри наверно гордится ими? – спросила Кристина, садясь за стол, неотрывно наблюдая за мальчиками. Кэрри заварила ей стакан чая.

– Вы пришли просить за собаку? – спросила она неловко.

– За собаку? – растерялась Кристина.

– Муж ходил осмотреть ваш лагерь, и одна из собак укусила его, так что он…

– Нет. Дело не в собаке, – Кристина заставила себя улыбнуться.

– Тогда…

– Я пришла поговорить о Гарри.

– Что?

– Он говорил, что мы с ним были знакомы? – Кристина улыбнулась, выложила на стол старую фотографию. – Он тогда еще был совсем мальчишкой, когда мы приезжали сюда в прошлый раз, но… – она дождалась, когда Кэрри насмотрится на своего мужа, обнимавшего трехгрудую женщину, и положила на стол еще одну фотографию. – Об этом, я, думаю, он вам тоже не говорил?

– Об этом? – Кэрри почувствовала, как внутри что-то лопнуло и потекло вниз. Мальчик-козел смотрел на нее доверчивыми голубыми глазами мужа.

– Хотите познакомить с ним своих мальчиков? – предложила Кристина.

– Познакомить?!

– Они же братья.

– Нет.

– Нет? Разве Гарри не отец ваших близнецов?

– Отец.

– Тогда…

– Убирайтесь! – заорала Кэрри, понимая, что пугает близнецов, но уже не в силах сдерживаться. – Убирайтесь сейчас же!

8

Когда Кристина вышла на улицу на окраине города вспыхнули деревянные ограждения цирка уродцев. Огонь взметнулся в небо, вцепился голодной пастью в сухую древесину. Небо окрасилось в алый цвет. Кристина обернулась, бросая на Кэрри гневный взгляд, но Кэрри уже захлопнула дверь.

– Гарри! – закричала Кристина, подзывая своего сына, но он не слышал ее.

А огонь в лагере уже лизал брюхо ночного неба, перебирался на соседние дома. Горел уже не только цирк, горел весь город. Люди и уродцы метались среди разверзшегося ада, спасаясь от жара и спасая свои дома. Лаяли собаки. Из разбитых окон выпрыгивали горящие кошки. Плакали дети, причитали женщины, ругались мужчины…. И где-то среди всего этого безумия плясал молодой мальчик-козел по имени Гарри. Плясал и чему-то улыбался…

История сорок вторая (Два пути)

1

Менялось все. Не только солнечный свет, температура, уровень кислорода в атмосфере, но и сама планета, животные, люди. Последние заметили перемены слишком поздно, чтобы можно было уже что-то исправить. С одной стороны это была эволюция, с дрогой мутации. Но мириться с этим никто не хотел. Мир объединился в желании спастись, в желании остановить разрушительный процесс, повернуть его вспять.

И решение нашлось. Одно единственное решение.

2

Комплекс. Комплекс Надежды – именно так он назывался. Надежды на будущее, на завтрашний день, так как настоящий был уже безвозвратно потерян. Дети, эмбрионы – те, кому предстояло пережить тысячи лет бедствий и прийти в новый мир, чтобы заселить его. Ведь консервации подвергался не только сам комплекс. Консервации подвергалась вся планета. Оставались лишь машины. Машины, которые должны были лечить искалеченный мир, оживлять его, делать пригодным для потомков, которые смогут вернуться. Тысячи ячеек памяти ныне живущих были включены в общую систему пост реанимационного периода, готовые поделиться своими знаниями с теми, кому еще только предстояло в будущем делать первые шаги по девственной земле. Сознания остальных были просто помещены в громадную социальную сеть, где они могли существовать века, существовать, как нормальные люди, отбросив воспоминания о своих прежних уродствах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});