Сделаю тебя своей (СИ) - Черника Ника

— А то что? Приостановишь финансирование? — Рома нервно откупоривает бутылку с водой и делает несколько больших глотков. Его фирма — это последнее, о чем я думаю в эти дни, потому смысл сказанного доходит до меня с опозданием на несколько секунд.

— Я не отменяю того, что обещал, — отрезаю ему. — Я прошу о помощи.

— Даже так? — он удивленно хмыкает. — Вот такого я точно не ожидал услышать от Тимура Мираева. Не припомню, чтобы ты вообще когда-то о чем-то просил.

Я сжимаю зубы. Не просил. Я привык справляться сам. Но сейчас нет другого выбора.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает вдруг Рома. — Это какая-то месть? За что? Мы же нормально дружили… Что я тебе сделал, что ты никак не успокоишься, даже спустя столько лет? Зачем тебе Мили?

Я смотрю на него, а на языке крутятся нелепые слова: потому что я люблю ее.

Я не осознаю их смысл, честно не осознаю. Любовь — понятие эфемерное, не научное, ничем конкретным не подкрепленное. Хрен знает, что это вообще такое, но отчего-то эти слова так и крутятся, не заставляя сомневаться в их правдивости.

— Воздействуй на Гошу, раз он тебе доверяет, — говорю вместо этого, вставая. — Так будет лучше для всех.

После Ромы встречаюсь с Владом Яровым. Вот уж кто в прекрасном расположении духа, болтает много и весело, я слушаю вполуха, фильтруя нужную информацию.

— Сзади нас столик, — кидает он взгляд за мою спину, я поднимаю на Ярова глаза. — С двумя симпатичными девочками, которые точно не против знакомства.

— Неинтересно, — отрезаю, даже не взглянув, он присвистывает, глядя на меня. — И тебе не советую.

— В православные подался? — смеется Влад.

— Нет. Просто если ты хочешь серьезно заняться политической карьерой, то пора уходить от славы главного ловеласа Москвы. Таких электорат не любит.

— В этом ты прав. Есть идеи на этот счет?

— Есть. Потом расскажу.

— Я чувствую себя неуютно, словно ты собираешься лишить меня чего-то очень приятного.

— Ага, возможности перетрахать всех половозрелых баб нашего города.

Яров смеется, качая головой, потом делает серьезное лицо.

— У тебя какие-то проблемы, Тимур?

— Нет, с чего ты взял?

— Выглядишь задумчивым, хмуришься много.

— Это мыслительный процесс называется.

— Конечно. Но если будет нужна помощь — обращайся.

— Спасибо.

Только помочь мне нечем. Милана становится все более молчаливой, отстраненной. Такое ощущение, что каждый вечер, проведенный с сыном, закладывает кирпичик в стене между мной и ней. И я, как ни стараюсь, не могу достучаться. Тупое бессилие охватывает к концу третьей недели этих мытарств. Ощущение, что мы в какой-то тягучей жиже, которая засасывает нас все глубже.

А потом Милана решает вырваться из нее. Она приезжает домой после очередного вечера и, пройдя в гостиную, произносит:

— Тимур, я думала все это время… Нам надо расстаться.

Глава 48

Я очень боюсь говорить ему то, что решила, но другого выхода не вижу. Гоша в глухой обороне, он делает вид, что меня просто нет. Я пустое место. Ему все равно, готовлю я ему, ухаживаю за ним, говорю с ним… Полный игнор. Три недели бесконечного равнодушия, которое приканчивает меня. И вот наконец разговор. Рома задержался на работе, и я пытаюсь хоть как-то наладить отношения с сыном.

— Ты же понимаешь, что наступит школа, папа просто не справится. Сынок, я прошу тебя меня услышать. Я тебя люблю. Очень сильно. Пожалуйста, дай мне шанс.

Гоша вдруг смотрит на меня в упор исподлобья, и внутри снова екает из-за их схожести с Тимуром.

— Если ты меня любишь, давай жить вместе. Только ты и я. И больше никого.

Я понимаю, что он имеет в виду. Гоша не готов принять Тимура не то что как отца, в принципе как человека.

— Гоша…

— Я сказал, мам. Если хочешь жить со мной… Я сказал.

Он отворачивается, утыкается в телефон, тяжело дыша, а я выхожу из комнаты. Так не должно быть. Просто не должно. Почему все разваливается, и как все склеить?

Ищу ответ на этот вопрос и не нахожу. Я все сделала неправильно, вместо того, чтобы взять еще немного времени, подготовить Гошу к разводу, потом познакомить с Тимуром, я вылила на него всю информацию сразу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вместо того, чтобы пообщаться с психологом, или хотя бы почитать об этом в сети, я расслабилась, утонула в наших с Тимуром вдруг вспыхнувших отношениях. И думала не о сыне, а о себе, о том, как мне хорошо, и как я бы хотела, чтобы это хорошо не кончалось. Я плохая мать, я поставила свои интересы выше интересов Гоши. Даже не интересов — а просто выше его психологического здоровья, которое подорвала сама же.

Если бы Гоша не услышал разговор родителей, я бы не стала рассказывать о нас с Тимуром так сходу. Но в тот момент я растерялась, испугалась, что Гоша отстранится от меня еще больше, считая, что я просто ушла не пойми к кому. Отчего-то решила, он поймет, что все много сложнее, что есть неоднозначное, запутанное прошлое, есть серьезные обстоятельства… Но он ребенок, и конечно, не понял, а я, конечно, должна была сообразить, что все делаю неправильно, и не допустить того, что произошло в итоге.

Рома ему помогает по мере сил. Точнее, общается с ним так, словно ничего не случилось. И со стороны кажется, что ничего и не случилось. Между ними. Я не знаю, говорили ли они о ситуации, при мне нет, а спрашивать Рому не хочется. Вряд ли у него появится желание объяснять сыну, что тот должен принять другого мужчину как своего отца, даже если кровно он и является настоящим отцом.

Отчаянье захлестывает, и я понимаю, что у меня нет пока другого выхода. Я должна согласиться на Гошины условия, чтобы восстановить наши с ним отношения.

Когда я говорю об этом Тимуру, внутри все сковывает холодом. Не только оттого, что я не представляю его реакции, но и оттого, что сама этого не хочу. Рядом с ним я как будто ожила, пусть все не гладко, неоднозначно, но всю ту неделю, что мы провели вместе, мне действительно хотелось жить.

— Так, — тянет Тимур. — И как ты пришла к такому решению?

Я тереблю подол блузки, не в силах поднять на него глаза.

— Гоша не готов принять тебя. Ему нужно время. А я не могу жить вот так, ездить по вечерам туда, потом сюда… Мне нужно сейчас быть рядом с сыном. Он согласен жить со мной. Вдвоем.

Тимур с усмешкой качает головой, засовывая руки в карманы штанов.

— То есть ты планируешь вестись на шантаж? Ты понимаешь, что так он из тебя выжмет все, что захочет? Может, еще к Роме вернешься, чтобы не травмировать пацана?

— Тимур, тебе не понять… Это мой ребенок! Я готова пойти ради него на что угодно!

— И ты решила пойти на разрыв со мной.

Я нервно сглатываю.

— Я не знаю, сколько ему понадобится времени, чтобы принять случившееся. Чтобы согласиться на то, чтобы познакомиться с тобой. Начать общаться. Но я точно знаю, что таким образом, как сейчас, ничего не выйдет. Мы будем с ним жить отдельно, постепенно я постараюсь смягчить его реакции на тебя. Но… — я выдыхаю, собираясь с силами, чтобы сказать следующее. — Но я не знаю, сколько для этого потребуется времени. Три месяца? Полгода? Год? Обманывать его и встречаться с тобой я тоже не смогу. А заставлять тебя ждать меня… Это нереально. Расстаться — лучший выход, Тимур. Пожалуйста, пойми меня и прими мой выбор.

Повисает тишина, Тимур разглядывает меня какое-то время, потом проходит в кухню, к балкону, привычно закуривает, стоя ко мне спиной, но не поворачивается, как делал обычно. Дымок нервно струится вверх, расплываясь в стороны от частых движений сигареты. Я стою, ожидая вердикта, просто не могу сдвинуться с места, пока Тимур хоть что-то не скажет мне.

Он поворачивается, потушив окурок.

— Я тебя услышал, Милана. Делай так, как считаешь нужным. Я готов бороться с кем угодно, но только не с нашим сыном.

Я киваю, давя спазм в горле.

— Спасибо, — выдыхаю тихо, — я соберу вещи.

Наверх я убегаю, потому что начинаю плакать, падаю на кровать, утыкаясь лицом в подушку. Не хочу, не хочу, не хочу так. И не могу по-другому. Не вижу, как выбраться из этого замкнутого круга.