Шаг во тьму. Дилогия - Иван Тропов

Стараясь не смотреть на то, что осталось от головы кавказца после выстрела дробью в упор, мы с Шатуном протащили тело блондина через яму, пока он не оказался на кавказце. Сказать, чтобы он упал в яму, — нет: ямку копали на куда меньшие размеры, и всего на одно тело.

Гош ногой запихнул руки блондина в могилку, затем кое‑как впихнул туда и ноги. Приставил к голове дуло…

Я отвернулся. Грохнул выстрел.

— Теперь мальчишку, — сказал Виктор.

— Нет! — сказал Гош.

— Что — нет?

— Не в одну же могилу их… — пробормотал Гош. — Его — и этих…

— Ему уже все равно, — сказал Виктор.

Гош тяжело поглядел на него.

— Нет, я не возражаю. Копай, если хочешь. Вот лопата… Гош, перестань валять дурака!

Гош опустил на землю ружье, присел над мальчишкой и осторожно взял его на руки, словно тот еще что‑то мог чувствовать. Повернулся, на краю могилы на миг замер, сморщившись.

Я в могилу не смотрел, но вполне себе представляю, что осталось от головы блондина.

Гош шаркнул ботинком, присыпав листьями изголовье могилы. Осторожно уложил мальчишку…

А я глядел на полянку с дюжинами холмиков, и почему‑то мне казалось, что что‑то я не доделал. С чертовой сукой разделались, с ее слугами тоже, книгу забрал, но что‑то я не сделал. Хотел сделать, да забыл.

Стукались комья сырой земли, с чавканьем втыкался в землю штык лопаты, я пытался вспомнить и никак не мог. Может быть, и не было ничего такого? Просто кажется, что забыл? Вроде дежавю наискось?..

Наверно. Наверно, так.

И все‑таки чувство было неприятное, как ноющий зуб…

Вдруг стало темно.

Я поднял голову, огляделся. Оглянулся на дом.

Оттуда не падало ни лучика света. Дом стал темным, без единого огонька. Луны тоже не было, и вокруг было темно‑темно. Только звезды над головой, а все вокруг — едва различимые тени… Все‑таки скоро рассвет. Теперь, когда фонарь погасили, небо на востоке было светлее.

Выходит, несколько часов здесь провозились. Кто бы подумал… Здорово она меня зацепила, тварь. Всех нас. Вроде ничего и не делали, а времени ушло…

— Эй! — Виктор подтолкнул меня плечом. — Уснул? Пошли, Храмовник.

Могилка превратилась в маленький курган из земли и листвы. Гош и Шатун уже шагали к дому. Виктор шел за ними, я двинулся следом.

Обошли дом вокруг правого крыла. Вышли к пруду, теперь нам лучше всего было вправо и через дубовую рощу, к краю лощины, к ожидающим по ту сторону машинам… Но Гош остановился. Обернулся ко мне, мотнул головой на парадный вход.

Теперь фонарь там не горел, не слепил глаза. Не шуршали листья под спешащими ногами, не сеялся дождик — тихо‑тихо…

Между висков гулял холодный ветерок. Бесцельный, не пытающийся что‑то изменить во мне. Но вместе с этим ветерком накатывало отчаяние и безысходность. Холодная, тоскливая, страшная…

Гош глядел на меня:

— Так и оставишь?..

Я замешкался.

На миг мне захотелось вернуться и просто добить ее. Охота охотой, но всему есть пределы…

Но под этой жалостью к ней — и презрением к себе, что делаю это, — было еще что‑то.

Что? Я знаю, что так правильно, но и это еще не все. На слой глубже было какое‑то странное чувство, в котором я никак не мог разобраться…

Виктор хлопнул меня по плечу:

— Все верно, Храмовник. Лучше клыкастого щенка только клыкастый щенок без сердца.

— Опасно, — сказал Гош.

— Если те гости вернутся сюда вскоре или кто‑то еще… — подал голос Шатун.

— Не гундите, мишки, — сказал Виктор. — Все верно Храмовник делает. Правильно, что добивать ее не стал, а раненой подыхать оставил. Пусть помирает медленно. Зная, что умрет, зная, что будет умирать медленно… Лучше получше впитывайте, чтобы потом припомнить.

Ранил? Я хмыкнул. Он слишком хорошо обо мне думает. Нет уж.

Пусть помучается, сука. Пусть подыхает долго. С чувством, с толком, с расстановкой. От голода и жажды.

И пусть эта моя жестокость отольется в еще один кусочек брони, когда мне придется встретиться с другой такой же тварью. Пусть обломает зубки об ужас своей предшественницы, сука. Об ужас, который станет предвиденьем ее собственного ужаса…

— Опасно, — сказал Гош.

— А волков бояться, так в лес не ходить, — сказал Виктор.

Я вдруг вспомнил, что хотел сделать, да забыл.

Глаза!

Глаза этой козлиной морды. Рубины, гранаты или что там таксидермист вставил вместо глаз. Хоть пластинки из красного пластика, все равно. Надо было выколупать их ножом. Очень мне этого хотелось — еще в тот, первый раз.

Но не возвращаться же теперь.

Глава 5 КОНЕЦ

За ночь небо очистилось. Ни единого облачка. И сияло солнце, пронзая все вокруг ослепительными лучами… Я знал это даже сквозь опущенные веки. Это теплое касание на лице… Господи, как же хорошо!

— Влад… — Шатун осторожно потормошил меня за плечо. — Приехали.

Я уже и сам проснулся, когда машина замерла, оборвав усыпляющее покачивание, а потом стихла и дрожь двигателя, к которым успел привыкнуть. Я пригрелся, не хотелось ни вылезать из машины, ни вообще двигаться.

В голове удивительно свежо и чисто.

Сколько я спал? Часа четыре, обратно мы ехали быстро… Но впервые за три последних дня я выспался по‑настоящему.

Наверно, потому, что теперь мне не снился тот чертов сон. Я вообще не помнил, чтобы мне что‑то снилось… Разве что в самом конце всплыло лицо — мордашка второго близнеца, когда его увозили…

Наяву я не видел это лицо так близко — никак не мог. Сто с лишним метров было до него. Но во сне его лицо было совсем близко, он смотрел на меня. И его глаза… Эти были мои глаза — тогда в зеркале, когда проклятый сон вернулся ко мне три ночи назад…

— Влад? — снова тихонько позвал Шатун.

Словно к маленькому малышу, о котором надо заботиться… Я не выдержал, хмыкнул.

— Что? — Он тоже улыбнулся. Неуверенно.

Видать, не слишком веселая усмешка у меня вышла.

— Пошли, — сказал я.

Первым выбрался из машины. Воздух обжег меня даже холоднее, чем было ночью. А может, просто я разнежился в тепле машины.

Я зевнул, от души потянулся, хрустя суставами. Встряхнулся.

Это даже хорошо, что свежо, — будто холодной водой лицо сполоснул. Бодрость мне сейчас понадобится. Бодрость и решительность. Старик так просто не сдастся.

Но теперь‑то, после всего того, что там было… После того, что смог я, почти в одиночку прижав ту суку…

Теперь ему некуда деваться. Должен признать, что мы можем продолжать охоту за городом. Можем — и должны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});