Журнал Наш Современник №7 (2001) - Журнал Наш Современник

 

Иногда не стоит спешить

Дедушка рассказывал о прорыве Померанского вала:

— Предполагалось, что войска будут готовы к семи часам утра. Приказы спешно послали с офицерами связи. Но перегруппироваться к утру не успели, пришлось начало атаки перенести на 14 часов. И получилось удачно. Противник не ожидал этого наступления и наши дневные действия принял за попытку улучшить позиции, сопротивлялся пассивно. Сложилась благоприятная обстановка для нанесения решающего удара и окончательного прорыва Померанского вала.

Атака города Мирославца намечалась на 9 утра, но густой туман затруднял действия артиллерии, а без ее поддержки пехоте этим опорным пунктом не овладеть. Пришлось отложить наступление на 11 часов. В глубине души я надеялся, что немцы еще раз клюнут на необычное время начала атаки. И клюнули!

 

На пороге войны

В архиве деда я обнаружила небольшую записку следующего содержания: “Приказом Народного комиссара обороны № 120 1940 г. было обращено особое внимание на изучение опыта начавшейся войны. В целях оказания помощи командному составу военно-историческим отделом Генштаба Красной Армии были переведены статьи, описывающие ход и развитие боевых операций на фронтах в Польше, Норвегии, Голландии и Франции. В одной из них, включенной в сборник “Германо-польская война”, вышедший в январе 1941 г., отмечается: “21 сентября 1939 г. в сводке германского командования было сообщено, что передвижения германских и русских войск на установленную демаркационную линию проходили планомерно при полном взаимопонимании. Так, германские войска, оперировавшие в районе Львова, были заменены русскими соединениями. По данным сводки Генерального штаба Красной Армии, русские войска 22 сентября заняли г. Белосток и крепость Брест-Литовск и начали очищать от остатков польской армии районы северо-западнее Гродно”.

Какие-либо ссылки отсутствуют, вероятнее всего, книга, предназначенная для служебного пользования, не имеет выходных данных, и сейчас уже не удастся установить, когда именно Поплавский держал ее в руках. Но очевидно одно: он, безусловно, осознавал, что никакие кратковременные альянсы с Германией не являются гарантом мира и война все равно неизбежна. Дед вспоминает: “В начале марта 1941 года я ознакомился с документом разведоргана, содержавшим оценку боевых возможностей гитлеровской армии и схему размещения ее войск. Я обратил внимание на то, что в Восточной Пруссии и Польше было сконцентрировано 87 немецких дивизий, которые полукольцом опоясывали советскую границу на западе. Не говорит ли такая концентрация войск, развернутых к наступлению, о возможных планах немецкого командования? Соображениями на этот счет я поделился с командиром дивизии Ф. Н. Колкуновым и военкомом К. И. Курятовым, которые очень внимательно выслушали мои доводы”*. (В действительности военком обвинил Поплавского в панике и предложил расстаться с партийным билетом.)

 

Дополнение к мемуарам

В личном архиве деда сохранился рукописный вариант воспоминаний о Варшавском восстании 1944 года графа Тадеуша Бур-Коморовского, командующего Армией Крайовой. Текст воспоминаний, изданных в Англии (подстрочный перевод с польского), был приобретен Поплавским в 1972 году. Командующий Армией Крайовой крайне негативно относился к любым попыткам компромисса с советскими властями. Но примечательно следующее. Бур-Коморовский говорит в своих воспоминаниях о том, как после подписания акта о капитуляции Варшавы 2 октября 1944 года был вызван к эсэсовскому генералу фон ден Баху-Зелевскому, подавившему восстание с исключительной жестокостью. Немецкий генерал предложил сотрудничество для борьбы с “общим врагом — варварами с Востока”. Бур-Коморовский ответил: “Какие бы чувства ни питали к СССР, выражение “общий враг” не может существовать. Враг Польши — Германия”.

А.Загородний • Азия и Россия: цвет и свет. Репортаж из Орла (Наш современник N7 2001)

АНАТОЛИЙ ЗАГОРОДНИЙ

 

АЗИЯ И РОССИЯ: ЦВЕТ И СВЕТ...

(Репортаж из Орла)

 

Глаз мало...

Восемь миллионов людей кинуло в дышло России, а точнее, в пристяжную к ней за ничтожно короткий срок из так называемых стран СНГ, из земель, ставших вдруг в одночасье для людей чужими. Титульная нация возвращается в сердце распавшейся империи, в метрополию.

Для меня Россия всегда — в пути и во времени. То, что переживает сейчас страна, то, что с ней сейчас происходит, — только звено в цепи многих исторических звеньев. И такой взгляд на переживаемое ею возводит или ставит это переживаемое в некую неизбежность, в нечто закономерное. В самом деле, разве вся тысячелетняя история России не есть одно потрясение?

Такой взгляд лишает надежд на скорое выздоровление, но он же учит смирению и терпению. А со смирением приходит в душу покой, которого так не хватает в России и для России.

Сказать какую-нибудь новую мысль о России уже невозможно. Все сказано. Все всё знают. И все будет, увы, так же идти, как идет, как шло.

Превращение же и вообще наступает не вдруг и, может быть, даже и не замечается. Превращение всегда таинственно и поэтому почти неощущаемо для превращаемого.

Заметки эти — просто о личном восприятии России, какой я увидел ее в Орле глазами человека, всю жизнь бывшего связанным с Россией, но связанным только культурными нитями, духовными узами, знавшего ее издалека и увидевшего вдруг воочию. Это тоже ведь потрясение. И переживают ведь его миллионы. Каждый по-своему.

Глаз мало...

В восприятии задействованы и вкус, и обоняние, и осязание, и слух, и некое еще шестое чувство. Россия постигается всей плотью. И всей метафизикой духа.

Но прежде всего ведь хлеб. Не правда ли? В Орле я понял, что в Азии умеют печь только лепешки.

В России, кажется, бесконечное разнообразие хлебобулочных изделий. И Божии к ним какие-то названия: хлеб Спасский, хлеб Монастырский, хлеб Горчичный и Сладкий, хлеб отрубной, заварной, нарезной, рожки присыпанные, пряники мятные... Голова кружится. И невольно вспоминается и думается о значении для России хлеба.

И сказал архистратиг: “Пойдем, госпожа, покажу тебе, где мучаются иереи”. И она увидела попов, подвешенных за края ногтей, от их голов исходил огонь и опалял их. Увидев это, пресвятая спросила: “Кто они и в чем согрешили?” И ответил Михаил: “Это те, кто служил литургию, и пред престолом Божьим предстояли, почитая себя достойными. А когда совершали проскомидию, не хранили просвиру, роняли крупинки ее, как звезды Божии, на землю. И тогда колебался страшный престол и подножие дрожало, за то они теперь так мучаются”.

Нигде так страшно и свято не сказано о хлебе, как в апокрифе о “Хождении Богородицы по мукам”. Но не иереи, не одни иереи, все, все они будут подвешены за ногти к железному древу, все, кто говорит ныне о хлебе для России, помышляя, что хлеб только для них. Будут они висеть, подвешенные за ногти и за языки их, и пламя будет лизать их... Но не заступится за них Богородица... И достаточно о хлебе.

Город играл со мною в прятки. Город выкидывал какие-то фокусы. В духе Булгакова.

Мне позарез нужно было найти одного человека. Уже стемнело, когда мне передали номер его дома — 48, по улице Комсомольской. Вот он — старый, серый, в нем разместились магазин, нотариус, еще что-то, но никаких квартир, никаких жильцов. Все окна погашены. Морозец щипал. Дело было зимой. Я плюнул и отправился восвояси. Но утром опять решил посмотреть этот дом. Да, есть такой дом № 48. Но нет в нем магазина, и не размещается здесь нотариус, дом не сер, а желт. Так я обнаружил в Орле два совершенно разных дома на одной и той же улице и даже на одной ее стороне, под одним и тем же, без всяких там дробей и бис, номером. Как только различают их почтальоны?

Ну кто же не знает этого, тоже, кстати, желтого, расположенного в самом географическом и историческом центре и торчащего со стороны пустыря, как пуп, дома по улице Карачевской между Первой Посадской и переулком Михаила Архангела. Но дом на этот раз ни при чем. Суть тут в ином. Переулка такого на самом деле не существует, напрасно его искать, зато на доме 12/3 блистает ветхозаветное победоносное имя. Переулка не существует, но есть путь — к церкви Михаила Архангела. И следовательно, здесь самый путь именуется именем того, “кто, как Бог”. Я бы убрал асфальт и замостил этот путь, как в Москве на Кремлевской площади, толстым, тускло-убитым вечным слоем булыжника. Чтобы не стерся никогда этот путь. И всегда бы блистало над головой победоносное имя... Кстати, и дом под номером 12/3 привел бы в надлежащий для такого места порядок. Как-никак здесь не только церковь Михаила Архангела, но и рядом на пьедестале один из ее страстотерпцев, певец блаженных и всех приснопамятных, могучий Николай Лесков... в окружении, в хороводе из собственных персонажей.