Духовный кризис: Когда преобразование личности становится кризисом - Станислав Гроф

Это происходит по двум причинам. Одна из них — это дезориентация, которая возникает, когда мы во время ретрита, в ашраме или даже дома уделяем много времени медитации, поскольку наше внимание при этом обращено не на мир, а на некоторый иной набор переживаний и объектов соотнесения. Вторая и весьма важная причина состоит в том, что духовная практика зачастую может действительно подрывать мотивации, связанные с миром. Мы направляем свою мотивацию на поиски открытия того, как может происходить рост сознания или как развивать свой ум и чувство всеобщей любви. Пока вы сосредоточены на всем этом, ваша мотивация найти работу уменьшается. Вы “убавили горелку” вашего интереса к мирскому.

Так возникает альтернативный набор ценностей, который приводит многих учеников к конфликтной ситуации, когда они возвращаются в мир. Мы должны отдавать себе отчет, действительно ли мы хотим получить посвящение, отвергнуть мир и жить в монастыре. Если нет, то нам придется примириться с трудной задачей — духовно жить в мире. Это тоже часть естественного процесса развития духовной практики и вид затруднений, с которым приходится работать и который следует для себя понять людям, находящимся на пути.

Третий тип трудностей возникает из-за того, что при сосредоточении мыслительные процессы останавливаются. И когда замедляется процесс мышления, который является основой для сравнения, используемого в принятии решений, бывает трудно даже четко мыслить. Без ясного мышления мы чувствуем опустошенность или смятение и действительно не способны что-либо решать.

Четвертый тип трудностей состоит в том, что, когда мы обучаемся равномерному вниманию, наш ум входит в состояние, где он и не стремится к приятному, и не противится неприятному; это уравновешенный вид осознания, необходимый для внутреннего исследования. Однако он отличается от той формы внимания, которая требуется для принятия решений по поводу карьеры, женитьбы, ухода за домом или автомобилем. Тот, второй вид внимания, именуемый “направленным” или “умелым”, мудрым размышлением или мудрым действием, нередко не усиливается (а временами даже ослабевает) в результате медитации.

Тот вид внимания, который развивается во внутренней медитации, в большей степени является пассивным вниманием, где активный компонент — это просто ясность вашего наблюдения и исследования, не включающая в себя активный элемент выбора или принятия решения.

Способ работы с этими затруднениями, когда они возникают, состоит в том, чтобы в своей практике развивать “заземленность”. Есть много упражнений и способов медитации, которые могут возвращать нас назад и соединять нас с нашим телом и земным планом существования. Кроме того, требуется готовность смотреть на свои привязанности и отдавать себе отчет в том, что, если только мы не собираемся выбрать жизнь монаха или монахини, нам приходится возвращаться и жить в мире. Это означает, что мы снова должны включить наш мыслительный механизм, чтобы обдумывать свою жизнь — смотреть на ситуацию с деньгами, на специфические нужды нашего общества и на то, как мы собираемся в нем жить. Когда ум успокоен, иметь дело со всеми этими вещами поначалу, может быть, действительно несколько болезненно. Это повторное прохождение через область смятения и боли, вызванных необходимостью согласиться с тем, что мы — ограниченные существа, живущие в физической реальности, и мы должны быть готовы к этому, чтобы наше сердце открылось, а разум был способен в полной мере возвратиться в мир.

Еще одно затруднение по окончании ретрита или после интенсивной внутренней практики возникает у тех людей, которые обнаруживают, что они использовали практику как способ бегства от действительности, как способ отказа или подавления в своей жизни. Многие ученики использовали медитацию не только для раскрытия внутренних пространств и для нахождения внутренней уравновешенности, но также и для бегства от действительности. Мы боимся мира, боимся полноты жизни, боимся отношений с другими, боимся работы или боимся каких-то аспектов того, что означает быть живым в физическом теле, и мы бежим от этого в медитацию. Всякий, кто занимался практикой какое-то время, вероятно, найдет определенный элемент этого в своем сердце и в своем уме.

Мы должны понимать, что медитацию, как и любой вид терапии или дисциплины, можно использовать умело — для освобождения, для открытия сердца. Ее можно также использовать и защитным образом, в угоду эго и нашим страхам. Мы можем успокаивать себя, так что нам не приходится иметь дело с определенными трудностями; следить за своим дыханием, так что мы даже не чувствуем определенные трудные эмоции; или уделять внимание свету, так что мы можем избегать определенных аспектов своей “тени”, своей темной стороны.

Существует прекрасное описание того, как духовная практика может использоваться не по назначению — для укрепления эго или для создания нового, улучшенного образа себя; все это ясно изложено в книге Чогьяма Трунгпа Ринпоче “Преодоление духовного материализма”. Внешне, посредством эмоций и в особенности посредством привязанности к новым идеалам и взглядам мы можем бессознательно создавать имитацию духовности, используя ее внешние формы, убеждения и практику медитации в качестве места, где можно укрыться или искать безопасности от постоянно меняющегося мира.

По мере того как мы совершенствуемся в своей практике, нам приходится выявлять и осознавать свои попытки бегства, имитации или укрытия, если мы хотим прийти к более полному чувству свободы. Те, кто не признает этого после некоторого периода практики, могут застревать на одном месте и становиться “хроническими медитаторами”, которые внутренне ощущают подавленность, потому что реальный процесс роста остановился, однако внешне следуют всем формам и идеалам практики и притворяются, что полностью себя в ней реализуют. Эти проблемы нуждаются в изучении и требуют искренней прямоты, чтобы человек мог снова открыться росту подлинного духовного раскрытия.

Помимо всего прочего каждый человек привносит в практику свой собственный невротический стиль. В буддийской психологии это описывается на основе трех фундаментальных факторов: жадности, отвращения и путаницы мыслей, тогда как другие системы выделяют иные невротические категории. Чтобы избежать этой опасности, мы должны осознавать свой основной невротический стиль, и тогда он не становится для нас ловушкой в нашей практике.

В противном случае люди, склонные к жадности, окажутся жадными к духовному опыту, к духовному знанию, к духовным друзьям, формам жизни и обрядам, не видя в том невротического аспекта. Сходным образом те, кому свойственно проявлять отвращение и кто обычно относится к опыту с неприязнью, могут использовать практику, чтобы порицать мир и пытаться бежать от него, или как способ считать многие другие жизненные пути неправильными. Люди, для которых типичны смятение и путаница в мыслях, подвергаются опасности увязнуть в сомнении или в его противоположности — “слепой вере”, которая приносит им облегчение, но не служит просветлением. Следует также понимать, что каждая из этих ловушек представляет собой не только опасность, но и великолепную возможность для внутреннего развития. Посредством развития осознавания каждый из невротических стилей может быть преобразован в полезные, положительные качества. Многие из лучших книг, посвященных Тантре, описывают этот процесс.

Тем не менее мы пока еще нередко сталкиваемся с фактами использования медитации для бегства от мира или ее неправильной интерпретации, усиливающей страх и изоляцию. Нас учат, что в результате медитативной практики возникают божественные качества любящей доброты, невозмутимости, радости за другого и сострадания. Но у всех этих качеств есть ближайшие враги, которые маскируются под них так, что их легко спутать, и потому существует систематическое учение о том, как их распознавать и не попадаться к ним в ловушку.

Ближайшим врагом любящей доброты является привязанность. Возникая, она маскируется под любящую доброту, но в действительности это — состояние желания или хотения каких-то событий или людей, а не любви к ним. Оно порождает ощущение отделенности, и потому мы чувствуем, что нуждаемся в ком-то или чем-то, а не просто открыто любим этого человека, эту вещь или это событие.

Сходным образом ближайшим врагом сострадания является жалость, которая говорит: “О, эти бедные люди, они страдают!”, как если бы они в чем-то отличались от нас самих. Она разделяет нас, тогда как подлинное сострадание различает, что все мы варимся в одном котле, что мы все страдаем, что мы все — часть единого сердца матери мира и что, подобно ей самой, каждый из нас наделен определенной мерой космической боли. У каждого из нас есть определенное количество страдания. Это неотъемлемая часть того, что значит “иметь сердце” и “быть живым”. Как говорится, все мы призваны встречать это радостью вместо жалости к себе, учиться относиться к этому открыто, а не со страхом.