Находка Шторма (ЛП) - Тоул Саманта

Мои глаза снова наполняются слезами. Чувствую, что в обозримом будущем мне придется много плакать. Сглатываю, пытаясь взять под контроль свои эмоции.

‒ Я тоже никогда не пожалею об этом, ‒ шепчу ему. ‒ Даже если у тебя самый дерьмовый вкус в музыке, ‒ конечно, я должна была шутить. Либо так, либо разразиться душераздирающими слезами.

Он смеется глубоким смехом. Чувствую, как он вибрирует у меня за спиной, гудит в ухе и обволакивает мое сердце.

Шторм крепче прижимает меня к себе. Я просовываю свои пальцы между его пальцами, держа его за руку.

Закрываю глаза, чувствуя его рядом с собой.

Когда через несколько часов открываю глаза, его уже нет.

В шкафу не было его одежды.

Его машина исчезла с подъездной дорожки.

Ушел, как будто его здесь никогда и не было.

И, наконец, я не выдерживаю и плачу.

Глава 28

Шторм

«Добро пожаловать в Лос-Анджелес», – гласит вывеска.

К черту Лос-Анджелес. И к черту мою жизнь.

Я никогда не хотел быть здесь меньше, чем сейчас.

Возвращение из Аризоны было чертовски ужасным.

Я чуть не развернулся сто раз и не поехал обратно к озеру Хавасу. Назад к Стиви. Единственное, что меня останавливало ‒ это мысли о Рейзе, Кеше и Леви. Что подведу их.

Не могу их подвести. Они мои лучшие друзья.

А еще мне нужно увидеть Джейка, Тома и Денни. Поговорить с ними. Извиниться за то, что я сказал, и разобраться с этим дерьмом. Вернуться туда, где мы были до того, как все это случилось.

Но если бы этого не случилось, я бы никогда не встретил Стиви.

И если есть что-то в моей жизни, о чем я никогда не пожалею, так это она.

Просто всегда буду жалеть, что оставил ее.

Встать с кровати, выйти за дверь, и сесть в машину было самым трудным делом в моей жизни.

А в свое время я совершил немало трудных поступков. Смотреть, как хоронят мою мать ‒ одно из них.

Слушал радиостанцию восьмидесятых всю дорогу. Так зацепился за ней. Я слушаю дерьмовую музыку, так что могу быть рядом с ней в некотором роде.

Зацепившийся. И жалкое зрелище.

Ясно, потому что я сейчас подпеваю «Glory of Love» и соглашаюсь с каждым чертовым словом, которое поет Питер Сетера70.

Боже, если бы парни могли видеть меня прямо сейчас, они бы мне всю оставшуюся жизнь это припоминали.

И Стиви тоже.

Иисусе. Как я смогу забыть ее, когда она будет во всех моих мыслях?

Хотя, держу пари, Питер Сетера никогда не бросит девушку, о которой поет. Держу пари, он не выскользнет из постели и не уйдет, как трус, пока она спит, потому, что не знает, как с ней попрощаться.

Так, как я оставил Стиви.

И тут меня осенило.

Я улизнул от Стиви, как делал это со всеми теми девушками, с которыми я трахался и не хотел вести утренний разговор. Обращался с ней точно так же, как с теми девочками. А она заслуживала гораздо большего.

Черт.

К черту мою дерьмовую гребаную жизнь.

Я еду в «TMS Records» и паркую свою машину на парковке здания. Не часто нервничаю, но сейчас я нервничаю, когда иду к зданию. Сначала встречаюсь с Джейком, Томом и Денни, а потом иду в студию, чтобы встретиться с Зейном и ребятами. Я определенно нахожусь в другом месте, чем в прошлый раз, когда был здесь. Забавно, как многое может измениться за несколько недель.

За несколько часов.

Несколько часов назад я был в постели со Стиви. Она была в моих объятиях.

А теперь я здесь. В Лос-Анджелесе. Один. Без нее.

Открываю дверь в здание и захожу внутрь. Машу Пэтти рукой, проходя через приемную и направляясь к лифту. Поднимаюсь на лифте на верхний этаж, где находится офис Джейка. Дверь сообщает о моем прибытии, и я выхожу в фойе.

Здесь только офисы Джейка и Зейна. Также есть пустой офис. Это был кабинет Джонни. Они никогда не использовали его повторно. Он стоит там пустой уже девятнадцать гребаных лет.

Смотрю вниз по коридору в его направлении.

Мои ноги движутся к кабинету Джонни, прежде чем осознаю, что двигаюсь. Но когда это понимаю, я не останавливаюсь. Продолжаю идти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Толкаю дверь и захожу внутрь.

Здесь не пахнет затхлостью, как в некоторых офисах, когда их оставляют надолго. Джейк, наверное, регулярно здесь убирает. Он все еще выглядит так же, как я помню. Просто меньше вещей.

Я пришел сюда однажды, много лет назад, когда только переехал в Лос-Анджелес. Джейк привел меня, чтобы показать, где Джонни проводил свои дни, когда он не был в студии или на гастролях.

В этом нет ничего особенного. Это всего лишь офис. Теперь здесь только пустой стол и стул. На стене висели диски и фотографии Джонни, Джейка, Тома и Денни. И еще пара его фотографий с известными людьми. Единственное, что еще осталось здесь, ‒ это его гитара, стоящая на подставке.

Эта гитара будет стоить людям кучу денег.

Но не для меня. Для меня это просто еще одна вещь, которую Джонни оставил после себя, когда умер.

Помню, как в детстве я водил пальцами по струнам и жалел, что не встретил его. Хотел бы стать таким же великим гитаристом, как он.

Как чертовски смешно. Потому что я великий гитарист. Знаю, что это так. Это просто позор, что никто больше этого не видит. Ну, кроме Рейза, Кэша и Леви, конечно. И, вероятно, Стиви, если она когда-нибудь слышала, как я играю. Хотя, скорее всего, сначала она меня раскритикует.

Интересно, подумал бы Джонни, что я хорош?

В тот вечер он поехал ко мне. Он хотел меня увидеть.

Хотел узнать меня. Это первый раз, когда я позволил этому действительно утонуть. Всю эту злость я испытывала к нему все эти годы за то, что он умер, за то, что сел в его машину, когда он был под кайфом. И он сделал это, потому что хотел встретиться со мной. Я не чувствую себя ответственным за его смерть. Рассудком понимал, что никогда им не был. Мне просто... грустно.

Движение позади меня заставляет обернуться. Это Джейк, Том и Денни.

‒ Эй, ‒ говорю я им, двигаясь, чтобы прислониться задницей к столу. ‒ Я как раз собирался повидаться с вами. Я... отвлекся. Как вы узнали, что я здесь?

Джейк улыбается.

‒В комнате сигнализация, и там есть камера, ‒ он наклоняет голову в дальний угол, где я впервые замечаю камеру слежения. ‒ Я получаю уведомление, когда кто-нибудь заходит сюда. И единственные люди, которые приходят сюда, это уборщики, каждый второй понедельник, и мы, грустные ублюдки, когда пьяны, ‒ он имеет в виду себя, Тома и Денни.

‒ Это правда, ‒ говорит Том, ухмыляясь. ‒ Я не был в этой комнате трезвым с тех пор, как умер Джон. На самом деле, я, вероятно, даже не был трезв, когда пришел сюда, когда он был еще жив.

Я смеюсь над этим.

Затем мой смех затихает, и мы все просто стоим здесь, ничего не говоря. И так как я написал им, прося поговорить, я, вероятно, должен был бы говорить первым.

‒ Итак... ‒ говорю я. ‒ Просто хотел извиниться за то, что сказал на прошлой неделе, о том, что ты так же мертв для меня, как и Джонни... ‒ я чувствую себя странно, говоря это здесь, в кабинете Джонни. ‒ Я не это имел в виду. Мне не следовало этого говорить. Это было дерьмово и неправильно с моей стороны. И сожалею об этом. Но я не жалею о других вещах. Вы все лгали мне, и вы были неправы.

‒ Ты прав. Так и было, ‒ Том делает шаг вперед и подходит ко мне чуть ближе.

‒ В свою защиту скажу, мы думали, что поступаем правильно в то время, ‒ говорит Ден. ‒ За несколько коротких месяцев ты только что узнал, что Джонни ‒ твой отец, и твоя мать умерла. Мы не хотели давать тебе больше информации.

‒ Но, ‒ вмешивается Джейк. ‒ Мы должны были сказать тебе после того, как все уладилось. Мы все испортили. Действительно, черт возьми, все испортили, и нам чертовски жаль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

‒ Так и есть, ‒ добавляет Том. ‒ И это не оправдание, но с течением времени мне становилось все труднее и труднее говорить тебе об этом. Мы знали, что ты разозлишься из-за того, что мы скрыли от тебя правду. И... я думаю... мы не хотели потерять тебя.