Война Моря и Суши (litres) - Александра Ковалевская

Мне осталось привести в порядок свои документы, затем я отправлю несколько писем – до вечера немного времени, но я должен всё успеть. И возможность поторопить свою смерть стала благом: я был свидетелем долгого мира Подводных Колоний и ухожу, как только мир закончился».

* * *

Размышления Кассия прервала резкая, как зубная боль, мысль: стоит признаться Эмилии-Марии в том, что он отец Евы, и когда-нибудь всплывёт, что он же убийца её сына. У Борджия похолодели кончики пальцев.

Грузовик с пьяным водителем за рулём всё решил за него. Тяжелогружёная машина выскочила на перекрёсток, раздался визг тормозов, автомобиль Борджия занесло, и, перевернувшись, его серебряная «Иннес» снесла ограду сквера, прошла юзом по траве и остановилась, вращая колёсами в воздухе.

* * *

– Ты делал для этого Борджия сложный анализ крови? Его девочке два года? Но у агента Марии нет детей!

– Как ты можешь быть такой уверенной, Лу, – хмыкнул доктор Хорхе, – только женщина знает точно, сколько у неё детей.

– Знаю! – упрямилась Лукреция Фольк и ещё раз заглянула в папку с бумагами, найденными в разбитой «Иннес» Кассия Борджия. Медперсонал и полиция, прибывшие на место происшествия, позвонили по первому попавшемуся номеру, а самыми свежими в списке исходящих звонков были переговоры между Борджия и профессором Свенсеном. И супружеская чета принялась хлопотать о судьбе агента, совсем недавно сделавшего щедрое пожертвование в пользу детей. Странно, но у этого влиятельного человека не нашлось других близких.

Лукреция подняла очки, выискивая среди мелкого шрифта имя протестированного ребёнка. На медицинском свидетельстве в графе «Имя» было проставлено лишь «Х. Х.» и дата рождения, совпадающая с датой рождения Евы.

– Очень странно… – буркнула она. – На нашей первой встрече я спросила агента Кассия, есть ли у него дети? Он отвечал: «Нет. Пока нет». Знаешь, Хорхе, даже самый легкомысленный ловелас не станет бросаться подобными словами просто так. И вдруг – этот запрос на исследование крови ребёнка. Девочки… Ты можешь считать меня сумасшедшей, но прошу, для сравнения сделай ещё одно исследование, достаточно будет даже результатов общего. Ты догадываешься, кого? Правильно, нашей малышки. И сохрани всё в тайне, дорогой!

– Лу, ты, как всегда, была права, – вскоре отчитывался перед ней Хорхе. – Этот мужчина – биологический отец Евы Агилар.

– Умоляю, никому ни слова! – простонала Лукреция, хватаясь за сердце.

– Но хоть Фредерику ты скажешь? – спросил голос в трубке.

– Фредерику скажу, – пообещала Лу, – но больше – никому! И главное, ничего не сболтнуть при Марии!

– О, к этому нам не привыкать! – рассмеялся Хорхе. – Тебя поздравлять?

– С чем? – простонала Лукреция; её голова раскалывалась от свалившегося внезапно известия.

– У твоей эрзац-внучки есть отец и мать. Не слышу ликования в голосе бабушки Лу?

– Пошёл ты! – буркнула бабушка. – Нет!!! Не клади трубку! Хорхе, у тебя остались ещё сигаретки, те, с синими наклейками, которые привезли из Малайзии? Нет, с зелёными лёгкие. В моём состоянии нужны именно синие. Привези, кажется, я тогда плохо распробовала…

– Так и быть, передам. Но смотри не втянись! – хохотнул голос в трубке.

Берег

Оставалось закончить отчёт о ходе войны и перспективах для Подводных Колоний и дополнить выкладки информацией, купленной у Кассия Борджия.

Валевский не собирался возвращать в пакет с документами фотографию Хранительницы книг и инсуба Эйджи. Вряд ли у агентов внешней разведки не было других фото Марка. Скорее всего, красивая картинка остановила: парочка на фотографии излучала счастье, и кто-то решил поделиться настроением. Тем более в кадре оказался объект их интереса.

Марку нельзя покидать риф. Это значит, или Эйджи знает слишком много секретов, что не исключено, учитывая специфику его работы в Главном Управлении, или… или он сам их создал. Последнее слишком противоречило образу того инсуба, которого знал Валевский.

Размышления о разведке ненадолго отвлекли от необходимости думать о двойном предательстве, но бросали тень и на Зелму Даугаву. Хранительница книг точно та, за кого себя выдаёт?

Валевский долго не мог уснуть и ворочался на солдатской постели, поражавшей его своей бесчеловечностью. Внешние ничего не знают о матрацах из ортопедической пены, дарующих покой каждой мышце усталого тела. Поняв, что завтра придётся расплачиваться за бессонницу тяжёлой головой, он попытался вспомнить что-нибудь хорошее. Но, бездна, всё хорошее было связано с Марком или Зелмой!

Зелма… Девушка перестала быть желанной. Арт всегда подозревал, что он махровый собственник. Воспоминания о Зелме стали болезненными. Его чувства были ещё очень свежи, а тело помнило то, что хотел бы забыть рациональный ум. Валевский страдал.

Он принялся думать о Марии Агилар.

Концерт доставил ему огромное удовольствие; здесь редко приходится слышать такую гармонию музыкальных ладов и хорошего вокала. Даже рафинированные эстеты, которыми были почти все в Подводных Колониях, непритворно наслаждались пением Агилар. Столик аналитика был возле самой сцены, и он не просто слушал певицу, но ощущал присутствие красивой женщины рядом, и это приятно волновало.

Она умна. В ней нет ни капли вульгарности – главного недостатка здешних актрис, использующих всё в открытой борьбе за зрителя. Она, должно быть, незаурядна. Ему хочется так думать. У неё небольшой чувственный рот, жемчужные зубы напоказ, и лёгкая косметика лишь подчёркивает красоту приветливого лица с мягкими чертами и совершенным овалом щёк. «Ты идеализируешь эту женщину, – подумал Арт и вздохнул обречённо: – Ну и что с того?»

«Крепко спи, мой родной, здесь печаль не догонит…» – утешением зазвучал голос Марии.

«Колыбельная» была написана сразу после погружения, и отнюдь не для детей. Эта песня появилась вовремя и невероятным образом примиряла первопоселенцев с тяжёлой реальностью. Она сравнивала великую глубь с матерью, и не прошло и десятилетия, как слова «Великая Глубь» стали писать с большой буквы. «Колыбельная» к тому времени уже была культовой песней.

* * *

На берегу становилось многолюдно, к месту всплытия омега-транспортов заранее подтягивались зрители. До войны это было редкое зрелище, о-тэ всплывали только возле надводных баз Моря. Но в последние три года всё больше людей могли наблюдать это событие, по масштабам и грандиозности сравнимое с могучим природным явлением.

В небе парили воздушные шары с гондолами, до отказа забитыми людьми. Дельцы Аргентины и Чили, Южно-Африканской коалиции, Малайзии и Австралии сколачивают себе состояния, устраивая на пустынном берегу именно во время прихода транспортов Моря фестивали и праздники, и продают на них билеты, зная, что отбоя не будет от желающих наблюдать появление из пучины омега-тэ. Борджия один из таких дельцов; тем более ему информация о дне и часе всплытия достаётся проще, чем другим.

В штабе Армии Моря шутят, что Подводные Колонии могли бы перекосить экономику Надмирья, собирая зрителей на всплытие о-тэ по всему миру. Но шутка высмеивает повадки внешних, готовых наживаться на всём. Суровые кодексы чести запрещают подводникам торговать Родиной, её престижем, безопасностью и символами могущества. Безопасный путь караванов о-тэ во время войны требует бдительности, и лишь однажды была попытка помешать их всплытию. Больше это не повторилось.

Для внешних так и остались тайной технологии, позволяющие подниматься из зоны глубоководных давлений на поверхность и возвращаться обратно. Многие открытия, сделанные в рифах, невозможно повторить на Суше: они созданы для гидросферы с её колоссальными давлениями и зависят от щедрого источника энергии.

Традиция украшать всплытие о-транспорта возникла сразу после Первого Вдоха. Уникальные инженеры, а только таких собирала СУББОТ, старались превзойти коллег из других рифов и как можно громче заявить о себе. Всплытие о-тэ очень быстро превратилось в праздничное событие для людей, живущих на надводных базах Моря, они с нетерпением ждали долгожданный и редкий тогда транспорт.

Проходили годы; всех поражал размах, сопровождавший приход караванов из рифов Новые Эмираты и Новая Япония. Позже пальма первенства в разное время переходила к инженерам мегаполисов второго поколения: Архимед, Аквасити и Антарктик.

Постепенно всех превзошёл столичный Союз.

Валевскому доводилось видеть всплытие о-тэ из Антарктики; он с затаённой гордостью любовался появлением подводных челноков из Новой России; но, пожалуй, на его памяти Новые Эмираты и Союз так и остались непревзойдёнными мастерами грандиозного шоу.

Перед транспортом Эмиратов море приобретает фосфоресцирующий зелёный цвет, затем в акватории начинают закручиваться по спирали золотые лучи длиною с морскую милю. Постепенно сияние меняет оттенки, скапливается в центре, подсвечивая вырастающий риф омега-пены, пены не тёмно-серой, как обычно, но безупречного белоснежного цвета. Пена бурлит: кажется, неведомая грозная стихия вышла из-под контроля и рождает облако посреди океана. Растекаясь кругами и твердея, пена образует правильные кольца на морской поверхности. Наконец, в середине, в обрамлении колец, внешние из которых до восьмисот футов в диаметре, образуется белоснежная воронка. Из её жерла неожиданно стремительно вылетают о-тэ, гигантские по сравнению с транспортом Надмирья, похожие на рыб, футуристически-жуткие в своей прозрачности. С механическим грозным щелчком и треском раскрываются в полёте их огромные яркие плавники, напоминающие стилизованный парус древней фелюги. О-тэ приводняются, разлетевшись во все стороны, оставаясь в пределах затвердевших кругов, и некоторое время сияют и пульсируют, каждый своим цветом, словно успокаиваясь. Юркие глиссеры, тоже с прозрачными закрытыми кабинами, уже спешат к транспортам со стороны базы, принимающей гостей. Они мчатся по водному пространству между кольцами, и теперь зрители наблюдают стремительные гонки на воде. Глиссеры забирают пассажиров, пристыковавшись к о-тэ прозрачными шлюзами. Грузы доставят чуть позже: после того как секторы колец, лежащих на воде, разрежут и начнут буксировать на базы, где их используют для арок лёгких конструкций, пешеходных мостиков и просто тротуарного покрытия. Материал на свету недолговечный, но из-за лёгкости и удобства находит себе применение.